Человек в детстве осознанно или не осознанно всё равно счастлив. Если, разумеется, жизнь его человечья. Счастлив от познания окружающего мира, счастлив от постоянного общения с родными и близкими людьми, предметами, игрушками. Дети любознательны и памятливы.
До войны, то есть до шестилетнего возраста, из своей жизни припоминаю лишь некоторые, наиболее яркие для меня эпизоды.
Мы еще жили в избе, где я родился, (а переехали из нее в другой домишко через дорогу в 40-м году). Как-то летом с бабушкой Лукерьей мы ходили в «травянике» огорода, она рассказывала мне, где что растёт и как называется. Было солнечно, пахло травой (я потом всегда «натыкался» на этот приторный запах травы. Какой - так и не знаю до сих пор). Под ногами и вокруг было много цветов. Густо голубели незабудки, белели лепестки клубники. Я гонялся за бабочкой, и душа моя тоже как бабочка порхала от какого-то дикого счастья. Этот благостный эпизод врезался в память на всю жизнь.
Потом, спустя какое-то время, была гроза: сверкало, гремело, лил дождь. И снова было солнце. Я спросил бабушку, почему бывает гром? Она говорила, что это Илья Пророк на своей колеснице по небу возит воду, бочка гремит, вода из нее плещется, а на землю идет дождик. Во все глаза я смотрел на небо, чтобы увидеть коня, бочку и Илью Пророка. Бабушка объясняла, что их не видно из-за туч на небе, а когда туч нет, то Ильи Пророка там тоже нет.
Через много лет я понял, что дети вырастают с тем мировоззрением, какое сформировалось в них повседневным окружением в первые годы жизни. Ни одного сколько-нибудь значимого случая не проходит мимо детского внимания. В итоге впечатления накладывают какой-то отпечаток и на судьбу. Мое мировоззрение на том пространстве бытия формировали в основном бабушка Лукерья, Вилимовка и окружающий мир.
В том же доме (то есть до пяти моих лет) украшали новогоднюю ёлку. Помню из этого события только игрушки - прессованные из картона и посеребренные рыбки, зайчики, лошадки, еловые шишки. Была лошадка на доске с деревянными колёсиками, с гривой и хвостом, большая и сказочно красивая. Видимо, не такое уж и сирое было наше предвоенное деревенское детство: были конфеты, пряники, игрушки и «водились» какие-то деньжонки, чтобы купить все это.
Года в три, зимой, играя с Лёней, младшим сыном Костюхи, который был старше меня лет на семь (его оставляли за няньку), я упал со скамейки и вывихнул или сильно ушиб руку. Руку мне «вправляла» бабушка Аглита, Гошкина (моего сверстника) мать. Намыливала свои ладони и массировала холодными пальцами болячку. Было больно, но неприятнее - от холодных, скользких пальцев. Как только бабушка Аглита входила в избу, у меня сразу начинали мурашки по коже бегать.
… Потом опять стоял летний жаркий и «ароматный» день. Бабушка Лукерья вложила мне в руки берестяной туесок, поручила меня неизменной няньке - Лёне и проводила нас за изгородь - на пасеку деда Андрея Филипповича, которая располагалась шагах в ста за огородами. (Недавно в архиве я нашел запись: «8 декабря 1939 года умер 71 года от рождения крестьянин Андрей Филиппович Лопатин). Видимо, летом 39-го, а может и 38-го, мы и ходили к нему есть мед.
Еще эпизод. Я голый стою в тазу. Бабушка поливает меня из ковша и говорит: «С гоголя вода, с Гены - худоба» - и намы¬ливает голову душистым мылом. Мыло зеленое, по форме похожее на еловую шишку. От его пены щипало глаза, и я капризничал и брыкался. В память врезалось похожее на шишку мыло. Больше такого я никогда не видел.
На всю жизнь запомнился малиновый крахмальный кисель. Очень был вкусный. До сих пор люблю кисели.
Еще: мы с матерью ходили в лавку. Продавцом был Дмитрий Александров - мой двадцатилетний крёстный. Он берет из ящика горсть конфет - подушечек - и сыплет в карман моих штанишек. Вкус конфет помню и теперь. Таких уже давно не видел на при
лавках.
Однажды зимой ради потехи старшие мальчишки соблазнили меня «лизнуть сладкий» замок на колхозном амбаре. Со слезами от боли и заледеневшими кровавыми горошинками на одежде прибежал домой, и бабушка долго чем-то лечила мой язык и утешала ласковыми словами. Потом еще раз, уже из дурацкого любопытства, я лизнул на морозе топор. Так что «вкус» ледяного железа, как и большинство детей, проверил собственным языком.
Года в три испытал сильный испуг от непонятного явления. Во дворе соседнего дома толпился, громко кричал и разговаривал народ. Гостившая у нас казачинская тётя Клава, со мной на руках пришла тоже посмотреть, что там деялось. И когда из ямы раздался истошный визг, я тоже со страха заревел во всю мочь. Тётя Клава бегом унесла меня домой и рассказала бабушке, что случилось. Та тоже чуть ли не бегом куда-то удалилась и вскоре поднесла к моему лицу сковородку с вонючим дымом. «Нюхай-нюхай, не брыкайся, это от испугу. Поросёнка из ямы вытащили, я попросила Марфу, чтобы она состригла с него щетины. Лучшее средство от страху - дымокур из волос зверя, который испужал человека».
Благодаря этому вонючему дымокуру, по мнению взрослых, я не стал от пережитого страха заикой.
До сих пор я помню звуки, запахи, вкусы детства. Неповторимого и прекрасного времени моей жизни. Трудного детства, которое в последствии выпало на нашу долю, и повторить которое я бы, пожалуй, не рискнул сегодня, будучи уже стариком, когда кажется, что кроме детства у человека лучшей поры в жизни не бывает.
Детство не пожелтело от времени на чистом листе памяти. Память выбрала тот кусок счастливого вилимовского бытия, в котором мы были едины, - я, деревня и окружающий нас мир.