Салфетка белая.
Я люблю наблюдать за людьми. Прихожу сюда, устраиваюсь в самом конце длинной барной стойки, заказываю себе стопочку водки и изучаю посетителей. Наш клуб, в который я периодически захаживаю, не страдает от недостатка публики, да ещё и с завидным постоянством в нём появляются новые личности. Я сразу вижу, кто сюда впервые заглянул на наш «голубой огонёк». И не потому, что изучил уже весь контингент нашей тусовки. Новеньких видно по взгляду, робкому и любопытному, мечущимся по незнакомым лицам, по неловким движениям рук: их не знают куда деть, то ли пристроить на коленях, то ли опереться ими о барную стойку. Новички обычно нервничают, покусывают губы, оглядываются по сторонам, на лицах у них написано сомнение, - а правильно ли они сделали, что пришли сюда? Бывает, и прямо противоположное поведение: излишняя уверенность, нахальный взгляд, под которым пытаются спрятать страх, нарочито громкий смех при разговоре и небрежный выбор напитка; что дали, то и пьют, лишь бы сбросить напряжение. Я знаю, зачем человек идёт к нам. Желание разобраться, понять свою суть, тянет туда, где, возможно, собираются тебе подобные. Натурал или гей? Хочешь узнать правду? Приходи к нам. Мы всегда готовы помочь. Охотников до девственников достаточно. Нет, вот как раз, с этим вопросом ко мне не стоит обращаться. Но поучить уму разуму я никогда не откажусь. Могу напоить за свой счёт, тогда у юных правдоискателей развязывается язык и выходит наружу их истинная натура. Я прекрасно знаю, как на меня западают наивные мальчики, желающие с лёту найти себе покровителя, наслушавшись сказок о вечной гейской любви. Я, может, и не красавец, зато эффектно упакован. Деловой костюм для меня привычен и удобен, я никогда не жалею денег на одежду и обувь – и должность обязывает, и деньги позволяют, и правило первого впечатления на людей никто не отменял; так же хочу заметить, что и умом я обладаю выдающимся.
Сюда я приезжаю в конце рабочей недели, чтобы расслабиться. Свою мечту найти себе партнёра я уже давно похоронил. Была у меня в молодости любовь, которая закончилась горьким разочарованием и поставила жирную точку в моей личной жизни. С тех пор я так и не смог найти того, с кем бы мне было комфортно. С годами же это стало несбыточным желанием – чем мы становимся старше, тем больше предъявляем требований к себе и к другим. Я уже привык к пустоте в своей квартире, к спокойной тишине и размеренной жизни. Вы спросите, а как же секс? Проблем с этим нет. Я всегда могу себе на дом вызвать профессионала, за его чистоплотность и здоровье поручится фирма, предоставляющая интимные услуги. Система «купи-продай» действует в любое время суток, а желание клиента – закон.
- Дядя, не угостишь выпивкой?
Поворачиваюсь на грубоватый голос и сталкиваюсь с взглядом дерзких бледно-голубых глаз: они похожи на колючие льдинки. Я бесцеремонно разглядываю развязного парнишку: узкое лицо, высокий лоб, волосы зачёсаны назад, они лоснятся от геля, серёжка поблёскивает в ухе – конечно, улыбаюсь я, это необходимый атрибут, чтобы подчеркнуть свою нетрадиционность, наивная простота. Мальчишечьи губы в мелких трещинках, тонкая шея с выпирающим кадыком и пульсирующей жилкой сбоку. От него и запах идёт детский, ещё домашний, не испорченный сигаретами и чужими телами. Такой гадкий утёнок, несмышлёныш, который вдруг решил, что готов к взрослой жизни. Мда, клиентура клуба стремительно молодеет. Как эти юнцы сюда только просачиваются? Новенький, как пить дать. Иначе бы знал, что подкатывать ко мне бесполезно. Летят ко мне такие молодчики, как пчёлы на мёд; конечно, представительный мужик в дорогом прикиде, явно при деньгах и весь в связях, и даже не смущает, что мне уже далеко за сорок. Ну, что же, детка, поиграем. Киваю головой бармену, тот по нашей обычной оговоренной программе наливает парню дешёвый коньяк, ставит перед ним:
- Ваш Хеннесси.
- Обожаю Хеннесси! – восторженно восклицает парень и облизывает губы, глядя на меня. Я на все сто процентов уверен, что ты лучше пива из ларька в жизни своей не пробовал.
Мальчишка берётся манерно худыми пальцами с обкусанными ногтями за короткую ножку рюмочки, содержимое выпивает быстро и пытается сдержать кашель. Орёл, усмехаюсь я.
- Давно сюда ходишь? – подмигиваю бармену. Вторая рюмочка ждёт своего обладателя.
- Да, частенько, - даже не запнувшись, врёт парень. – Великолепный Хеннесси.
Наивный. Неужели ты думаешь, что я буду тратиться ради тебя на настоящий Хеннесси?
- Что можешь предложить?
Искатель приключений красноречиво проводит рукой по своему бедру. Ха, да ты смелый мальчик. Вот так сразу и ляжешь под мужика? Небось, тут же и сбежишь, как только чужой член перед носом увидишь.
- Пей, - показываю ему глазами на коньячную рюмку, - и пошли со мной.
Храбрец опрокидывает рюмку, заливая горячительную жидкость в рот. Интересно, на что он пойдёт, чтобы попробовать меня заарканить?
Тяну его в коридор к туалету, заталкиваю в кабинку и задвигаю защёлку.
- Тут? – недоумённо произносит парень.
- А где же ещё? Может, тебе царское ложе шёлковыми простынями застелить?
Ах, какое удовольствие наблюдать, как вытягивается у юного мечтателя лицо. Расстёгиваю медленно ширинку, молния выдаёт характерный звук, вытаскиваю член наружу.
- Давай, дружок. Твоя задача, чтобы он встал. А потом отсоси.
С нахального лица вмиг слетает вся спесь. Испуг, ужас, недоумение, оцепенение – это всё так легко читается по глазам-льдинкам. А ты думал, что у нас здесь сплошь и рядом романтика и розовые сопли? Сунул один раз пальчик себе в задницу и решил, что гей? Так иди и жуй свои сопли дома. Нечего по таким местам в позднее время шататься.
- Ну же, не стесняйся, - говорю томным голосом, стараясь дыхнуть свежим водочным запахом прямо в юношеское лицо. Тебе же повезло, идиот. Попадись ты другому под руку, тебя бы в этой кабинке жестоко отымели во всё отверстия.
Парнишка шарит рукой за своей спиной в надежде открыть защёлку кабинки. Я вздыхаю, наблюдая его судорожную попытку освободиться. Жалко дурака. Застёгиваю штаны и открываю парню дверь.
- Вали отсюда, и чтобы больше я тебя здесь не видел.
Как он побежал! Пятки засверкали. Может, теперь будет думать, куда на ночь глядя прётся. Возвращаюсь в зал и сажусь на своё законное любимое место. Ну, вот. Одним идиотом и молокососом в этом помещении меньше. Можно расслабиться и ещё водочки заказать, заодно продумать план работы на следующую неделю.
- Ну и как пацан? – спрашивает меня Влад, наш бармен.
- Очередной болван, - резюмирую я. – К мамочке побежал. Теперь ему страшный дядя Витя будет во снах являться и ***м своим потрясать.
Влад смеётся: дядя Витя, то есть я, уже к десятку таких пацанов в сны приходит. Ни одного из них после таких воспитательных мер повторно в нашем заведении не видели.
Беру по привычке салфетку, зажимаю пальцами протянутую мне Владом ручку и задумываюсь. Как назвать того сосунка? Пусть будет «утёнок». Мои способности художника, которые завяли в детстве на корню, позволили начертать контур, чем-то отдалённо напоминающий утиного уродливого птенчика. Сминаю тонкую бумажку в ладони, достаю из кармана зажигалку и поджигаю скатанный белый комок. Тут же бросаю его на подставку. Он вспыхивает, мгновенно сгорая. Надеюсь, что этот молодчик теперь хорошенько пошевелит своими мозгами перед тем, как снова надумает идти к нам в клуб.
Салфетка узорная.
Не секрет, что люди в нашей жизни играют определённую роль, что бы они не несли в повседневность – сумятицу или полёт, негатив или радостные мгновения, просто проходят мимо или задерживаются на какое-то время. Все встречи связаны с нашими взлётами и падениями, образуют неразрывную цепочку в судьбе: убери одно звено и рассыпется всё на куски. Я часто задумываюсь над тем, смог ли я добиться в жизни настоящих вершин, если бы не встретил свою первую любовь? Наверное бы, смог. Но не так быстро, не с таким рвением и желанием доказать, что в этом мире у меня есть достойное место. Сначала это было желание не упасть в его глазах. Я могу. Могу жить без него, могу строить свою карьеру так, как захочу, могу быть тем, по которому потом можно сожалеть – упустил, не разглядел. Дальше я уже доказывал самому себе – да, я такой. Осознание собственной значимости, успешности венчало мои достижения. А позже пришла апатия. Для кого это всё? Зачем эта гонка? Нет того, с кем можно было бы разделить радость от собственных достижений. Нет того, о ком можно было бы заботиться. Вся карьера показалась вдруг бессмысленной. Да, я не отказываю себе ни в чём, могу поехать в ту точку планеты, которую выберу на карте. Но я буду один. Один смотреть на закат на берегу океана, один рассматривать семь чудес света, один сидеть в романтичном ресторанчике наверху Эйфелевой башни и разглядывать ночной Париж. Некому прошептать на ухо о своей любви и подарить этот мир. Я одинок в своём богатстве, в своей успешности. Я устал от всего этого. Мне наскучило приходить в клуб, чтобы почувствовать себя частью людской толпы. Находясь в ней, я думаю: я – один из них. Меня здесь многие знают, подходят поприветствовать, и только. Да, много знакомых, но это не значит, что много друзей. А друг – это далеко не возлюбленный.
Хочется любить. Это желание окутывает мой мозг, бьётся в груди, терзает меня каждый день, становясь навязчивым. И мучает вопрос: что дальше? Вроде бы всё есть, да только нет самого главного. Его.
Мне сразу понравился его взгляд – спокойный, он не шарил бесцельно по незнакомым лицам, он их неспешно изучал. Так же, как и я.
Он был молод, но не настолько, чтобы назвать его юнцом. Я сильно подозревал, что передо мною, скорее всего, студент. Причём, далеко не первокурсник. Уверенность в крепкой фигуре, в руках, сжимающих бокал, в лице, добродушном и открытом, и в то же время в нём не было и намёка на наивность. Вполне зрелый молодой человек. Он допивал остатки содержимого в бокале, задумавшись о чём-то своём. Я придвинулся к нему, проследил, как его рука поставила бокал на стойку и спросил:
- Тебя угостить выпивкой?
- Я не пью.
Этот ответ заставил меня удивиться.
- Что же ты сейчас пил?
- Минералку.
Он не отвёл глаз, не смутился под моим пристальным и изучающим взором, только тихо пояснил:
- Мне нельзя пить.
- Ты здесь впервые?
- Да.
Он не соврал, как многие это делали до него.
- И как тебе наш контингент?
Я попытался его разговорить.
- Неплохо.
- Ты не танцуешь. Иди. С таким симпатичным парнем многие хотели бы потанцевать.
- Я действительно не танцую. Вообще.
Почему-то я обрадовался этому заявлению.
В тот вечер мы долго разговаривали. Матвей не был похож на других. Его манера чуть тянуть слоги, словно пробуя их на вкус, меня заворожила. Казалось, что слова он перекатывает языком. Кажется, больше говорил он, а не я. Тембр его голоса был приятен и звучен. Да, Матвей покорил меня своими нотами, нотами души. Я совсем забыл о проверке на прочность новичка. Скорее всего, меня проверяли на прочность, неосознанно, вытягивая из меня подробности одинокой жизни. И я позволил это с собой делать. Но в пределах. Раскрываться полностью перед новым знакомым не хотелось.
Он действительно оказался студентом последнего курса. Экономический. Наверное, этот факультет и выбирают такие основательные люди с математическим складом ума. Мы просидели за разговором весь вечер. Матвей всё так же тянул минералку, и через какое-то время стал поглядывать на часы.
- Тебе, наверное, пора?
Мне было неудобно его задерживать.
- Да, завтра рано вставать.
Я не знал, увижу ли его завтра, а спрашивать вдруг постеснялся. Забавно. Никогда раньше за собой такого не замечал.
- Приятно было познакомиться.
- И мне. – Матвей встал и направился к выходу какой-то странной раскачивающейся походкой. Мне показалось, что ноги у него в коленях полностью не разгибаются.
- Влад, ты заметил? – спросил я бармена. – У него что-то с ногами?
- Заметил, - подтвердил мои подозрения Влад. - Что-то здесь не так.
На следующий день он не пришёл. Я проторчал весь вечер в ожидании, глядя на входную дверь. Почти не разговаривал с Владом. Почему я ждал Матвея? Может быть, хотел снова услышать его голос. Хотелось послушать его в спокойной обстановке. В прошлый раз громкая музыка мешала наслаждаться мягким низким тембром. Как я вообще терплю наш клуб, ума не приложу. Громкие звуки меня раздражают. Похоже, меня так допекло одиночество, что я устал слушать тишину. Раза два в неделю я даю себе встряску шумом людской толпы и гремящей музыкой. Этого мне хватает, чтобы потом наслаждаться домом в тиши.
Так и не дождавшись Матвея, я ушёл домой, где меня встречала привычная пустота. Захотелось её заполнить голосом, который я был не в силах забыть. И ради этого голоса я стал ходить в клуб каждый день в надежде ещё раз встретить Матвея.
Он пришёл. Через неделю. Вошёл той странной походкой, увидел меня у стойки бара, улыбнулся приветственно как старому знакомому. Я показал ему рукой, что место рядом со мной свободно, приглашая сесть рядом.
- Тебя долго не было, - заметил я, пока Матвей усаживался на высокий барный стульчик.
- Сессия скоро. Готовился. – Парень чуть поморщился. – Музыка такая громкая.
- Поехали ко мне, - предложил я, ничуть не задумываясь о правильности моего решения.
- Нет, извини. Я скоро уйду. У меня сегодня не так много времени.
Я сразу поверил ему. Матвей не ломался и не набивал себе цену. Я чувствовал это.
- Мне хотелось бы тебя пригласить к себе.
Это приглашение прозвучало для меня неожиданно.
- Просто на своей территории мне спокойнее, - улыбнулся Матвей. – Через два дня получится?
Я согласно кивнул головой. Парень, надев очки, быстро написал мне свой адрес на салфетке. Отдавая её мне, он вдруг сказал:
- Я не обижусь, если ты вдруг передумаешь.
Он встал и направился на выход. Я не мог понять, что же меня так смущает в нём. Походка? Ну, мало ли как человек ходит. Взгляд из-под очков? Он был слишком взрослый. Это взгляд человека, который много пережил в своей жизни – серьёзный, глубокий и несколько отстранённый. Что же таит в себе этот человек? Слишком он закрытый, загадочный, не смотря на кажущуюся открытость.
Я развернул салфетку и прочитал адрес. Удивительно, но Матвей живёт не так уж и далеко от меня. Я улыбнулся. Сегодня у нас салфетки узорные. Да, этот молодой человек – не чистый лист. В нём много интересных переплетений, узоров, и мне предстоит ещё их разгадать.
Почему-то думается, что это надолго. Я чётко знаю, кем бы хотел заполнить своё одинокое пространство. Матвеем. Его голос покорил меня с маху. Я готов его слушать в личной тишине. И ещё. На подбородке у него небольшой беленький шрам. В следующий раз, когда мы увидимся, я обязательно его поцелую, приласкаю, а потом уже доберусь до губ.
Я уверен, что Матвей знает, чего он хочет, и я могу ему это дать. Не просто могу, а хочу. Безумно.
Узорные переплетения.
Я сидел в своих трёхкомнатных хоромах и листал старый фотоальбом. Зачем мне такие апартаменты? Ну, как же. Хотелось же, чтобы было всё как у нормальных людей – спальня, кабинет, гостиная. Только я не учёл один занимательный фактор: куда самому приткнуться в этом огромном пространстве, чтобы не чувствовать себя посторонним в неуютном помещении. Вроде бы мой дом. Но я слоняюсь по нему вечерами, выбирая себе место и вспоминая свою детскую комнату в родительской квартире. Там было всё просто. Ученический стол, шифоньер, кровать, куда я любил забираться под одеяло с головой и представлять себе, что это маленький домик. Ещё и фонарик там включал. Получался личный уютный мирок, домик кума Тыквы, который в любой момент можно было сложить и спрятать от чужих глаз.
Я рассматривал старые чёрно-белые фотографии, чуть пожелтевшие от времени, переворачивая твёрдые с обтрёпанными уголками страницы. Только так я мог поговорить с родными. Отца я совсем не помнил. Он умер, когда мне не было и трёх лет. По словам мамы у него был жёсткий характер, но он умел и хотел любить, и подарил моей маме несколько лет счастливой жизни. Он очень любил меня. Я это вижу по фото, где отец держит меня на руках, и мы улыбаемся друг другу. Светлые и полные добра кадры. Отец в домашней майке, мои крошечные ручонки тянутся к его лицу в лёгкой щетине. Улыбаюсь беззубым ртом, смешной как все младенцы, и никто не может предположить, что из этого младенца вырастет большой бородатый дядька, который внушил себе, что любит богатство и роскошь. Да, что выросло, то выросло, как говорится.
Почему жизнь бывает порою так скоротечна? Умный молодой мужчина тридцати шести лет умирает. Ему ещё жить и жить, у него любящая семья, сын, а какой-то бомж и алкаш влачит своё жалкое, никому не нужное существование долгие годы на земле, собирая пустые бутылки на улице и выпрашивая подаяние. Это справедливо?
Мама потом мне рассказывала, как на кладбище я, несмышлёный малышок, вцепился в железные пруты оградки, плакал и говорил, что папа сейчас выйдет. Больше она меня на кладбище не брала, пока я не подрос.
Судьба дала мне возможность до тридцати лет не сталкиваться со смертью.
И вот теперь я один. Участвую в жизненном марафоне, не зная, когда прервётся мой забег. Этого никто не знает. В этом вся жизнь. И поэтому моё основное кредо – ничего не откладывать на завтра. Жить нужно сейчас, брать сейчас всё и сполна, и ни о чём не жалеть.
Я захлопнул альбом и подскочил. Пора к Матвею.
В нашем районе, не так далеко от новых домов стоят четырёх и пятиэтажные строения хрущёвской эпохи. Одно время они выглядели обшарпанными и неухоженными. Упадок в стране отражался на всём, и прежде всего на внешнем виде города. Сейчас же управляющие компании борются между собой за право предоставления своих услуг жильцам. На старые дома любо дорого посмотреть: и подъезды отремонтированы, и сами дома покрашены, двери новые красуются с домофонами, лестничные пролёты чистые, на подоконниках цветы стоят – это уже жильцы постарались. Поднимался я к Матвею и вспоминал свой старый, с облупленной краской на стенах, подъезд. Привыкший в последнее время к лифту, я залез, пыхтя, на четвёртый этаж и отдышался. Дверь в квартиру уже была открыта. Я тихонько прошёл в коридор.
- Ты зашёл? Захлопни, пожалуйста, дверь.
Матвей вышел мне навстречу и принял куртку из моих рук.
- Привет.
Увидев парня в облегающей футболке, я засмотрелся. Широкие плечи, руки накачаны, крепкий торс. Фигура у Матвея была спортивная, не перекачанная и поджарая. Ни единой лишней жировой складки. Я вообще-то тоже слежу за собой, но в мускулатуре, всё же, несколько уступал этому парню. Особенно меня поразил его размах плечей.
- Пошли в комнату, - пригласил меня хозяин квартиры. – Она хоть у меня и одна, зато в тесноте, но не в обиде.
Я прошёл за Матвеем. Взгляд стал изучать незнакомое место. Диван, небольшая стенка-горка, телевизор средних размеров, одёжный шкаф, подходящий под небольшое помещение; не то, что мой, здоровенный гробина с антресолями; и велотренажёр, стоящий в углу.
- Может, что-нибудь выпьешь? Только спиртного у меня нет. Могу предложить чай.
- А давай чай, - согласился я. Давно чай не пил, всё кофе, да кофе. – Может, у тебя зелёный есть?
- Есть, - улыбнулся Матвей и скрылся на кухне. – Ты присаживайся, - крикнул он оттуда, - не стой, как неродной.
Я устроился на диване. Удивительно, я не чувствовал здесь себя неловко. Было такое ощущение, что это место я знаю, просто давно тут не был. А Матвей вёл себя так непринуждённо, будто мы уже сто лет знакомы.
- Вот, - он, держа чашки в обеих руках и осторожно ступая, чтобы не расплескать чай, подошёл и протянул мне кружку. Я принял её и отхлебнул глоток. Приятный привкус. Цитрус?
- Я кинул немного сушёных апельсиновых корок.
Матвей опустился рядом со мной.
- Виктор, у меня к тебе есть просьба.
Я замер, всем своим видом показывая, что весь во внимании.
- Я никогда не занимался сексом с мужчиной.
Я весь внутренне подобрался от такого признания. Парень был слишком откровенен. Чем я заслужил такое доверие?
- Мне бы хотелось испытать, каково это – быть в мужских руках. Ты поможешь мне?
Удивление – это далеко не то определение, чтобы описать всё, что я испытал в тот момент. Я ещё никогда не встречал человека, который вот так, с достоинством и очень просто, предлагал себя.
- Ты уверен? – не сдержался я от вопроса, хотя понимал, что решение Матвея достаточно продумано.
- Да. Ты не думай, я не совсем девственник, ну и хорошо представляю себе, как это происходит.
- То есть?
- В секс-шопе есть достаточно приспособлений, чтобы удовлетворять себя. Но это всего лишь холодные игрушки.
Не знаю почему, но я ещё больше проникся симпатией к этому парню. Он так серьёзно это говорил, с уверенной решимостью, что у меня не было никаких сомнений в том, что произойдёт дальше.
- Матвей, у меня всего два вопроса. Первый. Почему я?
- Ты мне внушаешь доверие, и думаю, что у тебя богатый опыт. Мне нужен опытный мужчина.
- И второй. Что у тебя с ногами? Я не люблю сюрпризов.
Матвей встал и прошёлся по комнате. Вероятно, от волнения молодого человека ноги хуже слушались его.
- Я знаю, что это заметно. Я инвалид с детства. ДЦП.
- Авария? – я не сразу сообразил, что Матвей имел в виду. – ДТП?
- Детский церебральный паралич. – Похоже, что для парня эти слова были так обыденны, что он сказал это без всякого сожаления. Человек давно смирился со своим диагнозом и старается жить полной жизнью. – Мама много вложила в меня и сил, и денег, и поддержки. Благодаря ней, я могу ходить, жить как все, учиться и заниматься спортом. Жить надо здесь и сейчас, брать всё, что тебе даёт жизнь, какую бы судьбу тебе ни преподнесла. Если тебе неприятно, что я инвалид, то я пойму и приму твой отказ.
- Матвей, - что-то сжалось у меня в груди, сердце стиснуло так, что трудно стало дышать. Я вдруг понял, откуда берёт начало глубокий взгляд Матвея, взгляд человека, который многое повидал в своей жизни. – Иди сюда.
Я отставил пустую кружку и протянул к нему руки, ощутил под ними сильное молодое тело, ощупал напрягшиеся мышцы на плечах, притянул к себе, ощущая приятную тяжесть на своих коленях.
- Дай угадаю, - я провёл ладонями по широкой мускулистой спине. – Плаванье?
- Да, - протянул Матвей, прижимаясь ко мне. – Оно входило в лечебный комплекс, да так и осталось со мной. Я разденусь, - он вдруг спохватился и выдернул футболку из штанов.
- Не смей. Не лишай меня такого удовольствия – раздеть тебя. Но прежде, я тебя поцелую.
И тут Матвеюшка смутился. Вот так, мой милый, никакая игрушка из секс-шопа тебе этого не может дать. И мне удалось тебя засмущать. И я без ума от твоих щёк, залившихся ярким румянцем, и от губ, которые чуть приоткрылись, показывая ровные зубы.
- Это обязательно? – прошептал Матвей, глядя, как я многообещающе облизываюсь.
- Да. Это входит в основной комплекс.
Не давая парню опомниться, я прижался к его губам. Давай же, не тупи. Пусти меня к себе, дай насладиться глубиной твоего рта.
Я толкнулся языком между губ, проскользнул внутрь, натолкнулся на его язык и с наслаждением стал его лизать. У меня чуть крышу не снесло порывом дикого влечения. Сначала Матвей отвечал слабо, но потом вошёл во вкус и полностью покорился бешеному танцу нашего поцелуя. Я не мог оторваться от его губ и рта. Исцеловал их так, что мои губы зудели и горели. Желание, неудержимое и подчиняющее своей властью, охватило моё тело и сознание.
Я потянул футболку вверх, открывая себе доступ к скульптурному торсу. Шедевр. Кожа приятно пахнет, кажется у меня такой же гель для душа. Провожу руками по грудным мышцам, они сокращаются под моими прикосновениями. Соски твердеют, на светлой коже отчётливо виден их ореол. Целую тёмные кружочки и окончательно теряю голову и самообладание. Как юный нетерпеливый мальчишка покрываю поцелуями всё, что попадается на пути. Валю своего любовника на диван, дёргаю вниз спортивные штаны, высвобождая набухший твёрдый член.
- Витя-я-я…
Этот гортанный низкий голос сводит с ума.
- Ещё-ё-ё…
Боже, он здесь такой сладкий! Сосу с невероятным наслаждением и самозабвением. Готов тут же кончить с членом во рту. Что со мной?
- Где презики? – еле отрываюсь от своего занятия, заставляю себя. Перед глазами всё плывёт.
- А?
Похоже, что у Матвеюшки с сознанием тоже не всё в порядке.
- Тут.
Всё же, сообразил. Под подушкой припас, дальновидный ты мой. Нетерпеливо шарю рукой. Кажется, и тюбик со смазкой там же. Точно.
Приподнимаюсь, чтобы скинуть с себя одежду. Матвей спихивает ногами штаны на пол. Смотрю на него какое-то мгновение. Красивый. Непростительно красивый. Везде.
Он сгибает ноги в коленях и разводит их в стороны. Этот приглашающий жест срывает все мои тормоза. А парень неплохо растянут. Похоже, что и правда практики у него хватает с резиновыми игрушками. Ну, что ж. Теперь у тебя есть с чем сравнивать, и надеюсь, что это сравнение будет в мою пользу. Настоящий член – это ведь по-другому. Да? И мужские руки на бёдрах, и поцелуи в районе живота и груди. А теперь я и до твоих губ дотянулся, лежу на тебе, вдавливая в диван. Тебе же нравится эта тяжесть? И толчки внутри. Я специально меняю их темп: сначала двигаюсь медленно и плавно, полностью выходя и заново погружаясь в жаркую тесноту. Потом ускоряюсь, проникая до упора, бьюсь с размаху и слышу твои вскрики. Освобождаю тебя, быстро переворачиваю на бок. Прижимаюсь к твоей спине, вставляю резко сразу до конца с глухим рыком. Хочется уже развязки. Быстрее… Резче… Уже чувствую, как подкатывает горячая волна. Ещё немного и дёргаюсь, вцепившись тебе в бока. Открываю глаза и вижу, как твоя рука сжимает член и выдавливает последние белёсые капли. Тебе хорошо. Ты дышишь ртом, шумно, со всхлипами, откинувшись на меня. Я еле удерживаюсь на краю.
- Матвеюшка, пододвинься немного, я сейчас упаду, - шепчу, целуя за ухом и спускаясь лёгкими поцелуями к шее. Устраиваюсь удобнее и слушаю твой голос. Самый прекрасный голос на свете, он смешивается со стуком моего сердца, которое слишком громко бьётся.
- Хорошо-о-о… - Ты расслаблен, я обнимаю тебя поперёк груди рукой и прижимаю к себе, не в силах отпустить.
- Ну и что лучше, - не удерживаюсь, смеюсь Матвею в затылок, – игрушка из секс-шопа или…
Ты не даёшь мне договорить.
- Я выкину все игрушки, если ты будешь со мной встречаться.
- Матвейка! – Он поворачивается ко мне и смотрит на меня с ожиданием. – Теперь ты точно от меня не отвяжешься. И ещё. Я никогда не ограничиваюсь одним разом. Ты не против повторного захода через полчасика?
- Нет. – Интересное выражение в твоих тёмно-серых глазах, будто бы ты не веришь в то, что сейчас происходит. – Значит, мы встречаемся?
- Встречаемся, - улыбаюсь. – Тебе письменное подтверждение выдать?
- На гербовой бумаге и с печатью, - серьёзно, но со смешинками в глазах.
Провожу пальцем по подбородку, касаясь белого шрамика. Вспоминаю своё обещание поцеловать его. Тут же привожу его в исполнение, добираюсь до губ, которые с готовностью отзываются, и понимаю для себя, что пустоты больше нет. Есть Матвей.
Салфетка домашняя.
Я благодарен своей матери за то, что она оставила мне память об отце. Я знаю его по фотографиям, изучил досконально каждую чёрточку, каждую морщинку и каждую рытвинку на его лице. Я похож на него. Такой же крупный длинный нос с небольшой горбинкой, широкие брови и один в один глаза. Мне кажется, что у нас даже взгляд совпадает, красноречиво выдаёт жёсткость и суровость характера. Мама в последнее время перед своей смертью любила повторять, что у меня проявился отцовский характер. Интонации её при этом менялись в зависимости от ситуации, при которой этот самый характер выпирал: если я чего-то достигал значительного и важного, то нотки в её голосе звучали горделивые, а если я по своей упёртости наступал на жизненные грабли, то слова произносились с укором и раздражением; «упрямец» - слышал я на протяжении своей жизни и от мамы, и от бабушки.
Что ещё я унаследовал от отца? Подозреваю, что богатая шевелюра пришла ко мне не с материнской стороны – там все были светлые, с тонкими волосами, не отличающиеся густотой. Мои же патлы тёмные, длинные, густые, слегка вьются, я не стригу их коротко, люблю, чтобы шея была закрыта, и чёлку убираю наверх. Почему только подозреваю? Потому, что отец на фото с приличной лысиной. Мать рассказывала, что он служил в Карелии, дослужился до старшего сержанта и был начальником радиостанции средней мощности. Так вот, волосы он потерял именно на службе.
Я люблю разглядывать отцовский военный билет. Красная маленькая книжечка, к которой я испытываю трепет, с гербом союза и большими буквами СССР. Представляю себе, как его руки раскрывали её на страничках с изображением серпа и молота внутри звезды. Ещё моё богатство состоит из диплома, выданного на имя отца, об окончании государственного Университета (даже вкладыш сохранился), студенческого значка, профсоюзного билета, пропуска в научный институт, где отец работал, и автореферата его диссертации на соискание учёной степени кандидата технических наук. Отец защитился в год моего рождения. Держа всё это в руках, я в который раз мысленно говорю маме «спасибо» за то, что она всё сберегла, оставив эту часть памяти для меня навсегда. Пока я жив, есть кому вспоминать человека с трудной судьбой.
В последнее время меня часто волнует вопрос: а кто меня будет вспоминать? Я ничего не оставлю после себя на этой земле.
Хотел бы я растить ребёнка? Скорее всего хочу. Только смогу ли я стать хорошим отцом? Сам, который толком не знал отца.
В детстве я завидовал своим сверстникам, завидовал их полным семьям, чувствовал себя ущербным и сторонился разных знакомств. Отгородился от всех, обрекая себя на затворническую жизнь. Чересчур обласканный бабушкой и мамой, я всегда тянулся к мужчинам, а их в моей детской жизни было не так уж и много, практически единицы. В основном меня окружали женщины. Я к ним до такой степени привык, что даже перестал обращать внимания на них. Да, меня привлекал сильный пол. Освободившись от маминой опёки, я ушёл в студенческое общежитие. И вот именно там получил уроки самостоятельности. А на последнем курсе и пришла моя любовь, и вместе с ней гонка, которая продолжалась долгие годы. Я всё это время доказывал и ему, и себе, что имею право быть рядом с ним. Парадокс состоял в том, что когда я это доказал, то понял, что любви больше нет: она растаяла в повседневной суете, сделав меня ещё сильнее. Избавившись от этой болезни, я стал полностью свободным. И вот теперь эта свобода тяготит. Наверное, пришла пора решать, что будет дальше – продолжать жить для себя или попробовать жить для других. Что это? Кризис среднего возраста, который несколько затянулся? Мне сорок четыре. И я не хочу быть один.
Через месяц у нас с Матвеем состоялся крупный разговор. Я настаивал на том, чтобы отвозить его по утрам в институт. С его-то ногами только по метро и автобусам шляться. Парень смертно обиделся. Я не мог понять, что я сделал не так.
- Матвей, мне не составляет никакого труда заезжать за тобой утром.
- Не надо из-за меня делать лишний крюк. Я в состоянии добираться на лекции сам. Я это делал почти пять лет и смогу так же ездить оставшиеся месяцы.
«Упрямец, - мысленно чертыхнулся я. - Упёртый баран».
- Зачем ты купил квартиру на последнем этаже? – возмущался я вслух. – Хорошо, что это четвертый этаж. А если бы это была девятиэтажка?
- К сожалению, в девятиэтажках существует искушение – лифт. Если бы не этот факт, то я бы купил квартиру на девятом этаже.
Нет, ну вы посмотрите на него! Видимо, ему нравиться мне трепать нервы.
- Матвей, что за капризы?
Парень надел очки и посмотрел на меня через стёкла.
- Это не капризы. Это жизненно необходимый элемент. Если бы меня всю жизнь возили на коляске, и я бы не карабкался по ступенькам, то сидел бы сейчас в инвалидном кресле.
От резкого голоса говорящего я застыл.
- Виктор, я инвалид, это факт. Но не надо ко мне относиться как к инвалиду. Я за это право всю сознательную жизнь борюсь. Мне не нужна жалость.
Господи, я чувствовал себя так, будто это Матвей старше меня, а не я его.
- Это не жалость, это желание помочь.
- Может, ты тогда и ходить за меня будешь?
- Матвей! – Я, не сдержавшись, повысил голос и осёкся. – Зачем ты так? – спросил я полушёпотом.
- Ты даже накричать на меня не можешь, - горько усмехнулся парень. – Я так и знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Ты, прежде всего, во мне видишь калеку. Ты кидаешься вперёд меня налить чай, двигаешь ко мне стул, как будто я до него дойти не могу, открываешь передо мной двери, словно у меня рук нет. Ты везде впереди. Тебя слишком много.
Я слушал гневную тираду Матвея и понимал, что он прав. Желанием облегчить ему жизнь, я ущемлял его право быть здоровым человеком.
- Может, прервём наше общение на какое-то время? – предложил я. – Наверное, мы устали друг от друга.
Мы виделись с Матвеем каждый день. Я часто оставался у него ночевать. Парень почему-то упорно отказывался встречаться у меня.
- Ты серьёзно?
Да, серьёзно. Надо дать возможность Матвею подумать, нужен ли я ему, а мне решить для себя образовавшуюся проблему и перестать излишне опекать своего парня. Единственно, когда я полностью забывал о недуге Матвея, это во время интимных ласк. От близости желанного тела у меня проступали скрытые черты характера, я не узнавал сам себя, из меня лилась неведомая мне нежность, я придумывал разные ласковые слова, нёс любовную чушь и называл его не иначе, как Матвеюшкой. Я влюбился?
Я не выдержал, шагнул вперёд и сжал Матвея в объятиях, коснулся слегка пальцами трогательного шрама на подбородке, снял с переносицы тёмные очки с широкими дужками.
- Как только я тебе понадоблюсь, ты мой телефон знаешь.
Я поцеловал тонкий рубец, о котором недавно узнал историю. Маленький Матвей, желая прокатиться на велосипеде двоюродного брата, вцепился двумя руками в багажник. Брат резко рванул с места, с силой надавив на педали. Пальцы мальчишки разжались и он упал, ударившись подбородком об асфальт. Разбил, конечно. Матвей рассказывал мне, что хорошо помнит, как ему мама заклеила ранку медицинским клеем. Помню, был такой, БФ. Щипал до невозможности. Им мне «чинили» руку в детском саду. На ней очень удачно прокатился мой одногруппник, скатываясь с деревянной горки и волоча меня за собой. Заноз было много. Очень. Даже больше тех, когда я дома на себя уронил кактус. Я на всю жизнь запомнил милый «читочек», который «украсил» мои ручонки своими иголками. Мама щипчиками вытаскивала их и прижигала повреждённые места зелёнкой. Руки у меня были в пятнышках.
На прощание я подарил Матвею поцелуй, чтобы он подольше помнил меня.
Ну и сколько, вы думаете мы, выдержали? Три дня.
Когда мои пальцы были у звонка матвейкиной квартиры и готовились нажать на него, в кармане зазвонил мобильник.
- Витя, ты мне нужен, - такой родной голос.
- А ты мне.
Я нажал на кнопку звонка и подумал про себя, что Матвей не просто так вошёл в мою жизнь. Помните, я говорил про звенья в цепочке судьбы? Почему-то я был уверен, что это звено главное.
Салфетка судьбоносная.
Почему я так часто в последнее время думаю об отце? Мне хотелось бы знать, смог ли я оправдать надежды моей матери быть похожим на него. Она часто мне показывала подшивку отцовских грамот. Это была подборка за все годы его учёбы, начиная с первого класса. Каждый год он получал грамоту за отличную учёбу и хорошее поведение. Круглый отличник. В старших классах добавились грамоты за призовые места в турнирах по шахматам. Все пророчили гордости школы, сыну завуча (моя бабушка была завучем той же школы, где учился отец), прекрасное будущее. Отец поступил в ленинградский Университет. Проучился там два года на повышенной стипендии, а потом у него начались проблемы со здоровьем. На третьем курсе он со стипендии слетел, написал об этом своему отцу, попросил помощи. Дед был сурового характера, ответил тем, что его сын сам должен решить свои проблемы. Отец решил. Бросил учёбу и пошёл служить в армию. После армии судьба его занесла в Сибирь. Он крутил гайки на Чкаловском заводе и учился на химика. Потом, работая в научном институте, встретил мою маму. Несколько лет счастья и всё. Его полёт прервался. В заключении о смерти написано – «отёк лёгких». Вскрытие на деле показало, что он жил практически на одной почке. Вторая была неразвитой. Это сейчас есть УЗИ и таким людям можно помочь. А тогда таких технологий ещё не было.
Что можно сказать обо мне? Оправдал ли я высокое доверие своей матери?
На пятёрки я учился только в начальной школе, затем постепенно с каждым годом скатывался, пока не превратился в троечника. В моём аттестате всего три четвёрки – по алгебре, по иностранному и истории. И гордо красуется пять по военному делу. В старших классах я ходил в кружок по стрельбе при нашей школе. Вот и настрелял, видимо. Любил разбирать и собирать оружие. Теорию тоже любил. Скорее всего, именно всё это позволило мне остаться в учебке и служить службу там, обучая призывников в городе Луге, под Питером. Так уж, можно сказать, что служба моя удалась.
После армии я решил взяться за ум, получил высшее образование и проработал несколько лет в государственном учреждении. А потом организовал с другом свою фирму. Той фирмы уже давно нет, она переросла в другую, расширилась и приносит хороший доход. И хоть я не двигаю науку вперёд, как это делал мой отец, но всё же добился в жизни того, о чём мечтал – свобода действий, не отягощённая стеснённым семейным бюджетом, который я постоянно испытывал на себе в детстве. Деньги в наше время решают многое, но как оказалось, не делают полностью счастливым. Любовь не купишь. Любовь нужно заслужить.
В ту встречу после первой ссоры я многое узнал о Матвее. Оказалось, что отец их бросил почти сразу, узнав, что у него больной ребёнок. Мать тянула сына одна (как и моя), лечила, делала всё возможное и невозможное. Мальчик дополнительно к своему основному диагнозу цеплял различные болячки. Он даже в санатории умудрился подхватить от детдомовских ребятишек мононуклеоз. Врачи упорно лечили гнойную ангину и чуть позже вылезшие во всей своей красе лимфаузлы подтолкнули их на мысль об этой редкой заразе. Хорошо, что у нас в городе отличный диагностический центр и добросердечная заведующая ЛОР отделением детской больницы, которая не отправила Матвея в инфекционку и лечила своего пациента, отселив его в отдельный бокс. Многочисленные простуды, гриппы и ОРЗ вплоть до подросткового возраста и пересчитать сложно. Но потом закаливания и занятия плаванием взяли своё, мальчик окреп и дал своей маме заслуженную передышку. Когда Матвей был уже подростком, она снова вышла замуж и родила здоровую девочку. Отчим хорошо относился к пасынку, Матвейка его даже называет отцом. Но мальчик чувствовал себя в этой семье лишним, не хотел мешать счастью своей мамы и решил, что, как только станет совершеннолетним, будет жить самостоятельно. Отчим помог ему купить квартиру, и Матвей добился своего. Мать, наконец, поняла, хотя и не безболезненно, что её сын взрослый и сам может позаботиться о себе. Я ума не мог приложить, как парень живёт на стипендию. Оказалось, что квартплату вносят всё же родители. На это Матвей согласился.
Я по своей дурости положил потом пару раз ему на комод деньги. И получил крепко по мозгам. Это была буря, тайфун. Я глубоко сомневался, что способен пережить подобное. Матюша кричал, что он не шлюха, чтобы брать у меня деньги. Сунул мне мои бумажки в руку и попросил убраться с глаз долой. Два дня я тосковал в одиночестве, а потом явился к парню с повинной и обещал больше никогда не совершать подобных глупостей. Позже я пошёл на маленькую хитрость: стал приносить помощь продуктами. Говорил, что это излишки моей рабочей деятельности. Может, Матвей и раскусил меня, но виду не показывал, и хоть таким образом, но принимал мою заботу. Да, мне хотелось заботиться о нём, а не только иметь сводящее с ума тело, которое за это время выучил наизусть: каждую мышцу, каждую складочку и морщинку – я изучил его досконально, знал все чувствительные точки и играл на них как опытный музыкант на своём инструменте, настроив полностью под себя. Казалось, что Матвей был изначально скроен под меня, я всего лишь задавал тон, а парень звучал в моих руках именно так, как нужно было мне. Наверное, такое сочетание и называют парой. Может, у нас и не было всё безоблачно, но все проблемы быстро забывались в постели, уступая место страсти.
Вероятно, судьба решила испытать нас на прочность, - эта старушка коварна, любит подкидывать сюрпризы и преграды, но зато потом щедро одаривает прошедших испытания. Эх, Матвей, ты многое мне рассказал, но не сказал самого главного: свою фамилию и адрес своих родителей.
Началось всё с обычного аврала на работе: заказчики встали в позу, и пришлось срочно лететь в командировку. Я уехал прямо с работы в надежде разрулить ситуацию на месте в кратчайшие сроки. Уже сидя в такси, попытался скинуть смс-ку Матвею, и обнаружил, что сообщение не желает отправляться. Догадался проверить баланс и, не сдержавшись, выругался: деньги на счёте как всегда закончились не вовремя. В аэропорту я пополнил счёт в ближайшем автомате. Всё время, когда проходил досмотр, я думал о том, что нужно позвонить Матвею. В зале ожидания меня подстерегала неприятность: мой телефон таинственным образом исчез из кармана пиджака. Я перерыл все карманы, вытряс содержимое своего дипломата – мобильник словно испарился. Самое противное, что я не знал матвейкин номер наизусть. Зачем? Он ведь был загнан в память мобилы.
Летел я, пребывая в крайне мрачном настроении. Что подумает Матвей о моём внезапном исчезновении? Тяжкие мысли лезли мне в голову.
В другом городе пришлось задержаться. Дела сразу выруливать на нужную дорогу отказывались. Я дёргался, не мог думать ни о чём, кроме как о Матвее, и чуть не завалил все дела. В конце концов, мне удалось собраться и выкарабкаться из ситуации без особых потерь. Самое противное состояло в том, что я не только не смог поставить в известность Матвейку о своём местоположении, но и не сумел поздравить его с вручением диплома, которое состоялось на днях без меня. Было беспокойно, кошки скребли на душе. Меня преследовало чувство чего-то ужасного и непоправимого.
Домой я летел, торопя время. Не заезжая к себе, помчался к Матвею, взлетел на четвёртый этаж, даже не замечая ступенек и не запыхавшись; только сердце стучало в груди и гулко отзывалось в ушах.
Трезвонил я в дверь долго, пинал её со злости ногами, не веря, что сейчас мне никто не откроет. В конце концов, соседка, вероятно, не выдержав моих стуков и матюгов, выглянула и сердито проорала мне, как глухому:
- Нету его. Уехал.
- Куда? – сердце тут же ухнуло в пятки.
- Не знаю. Но вчера вышел с большой сумкой и уехал на такси.
Я сел на корточки, привалившись спиной к двери матвейкиной квартиры. Как искать упрямца? Куда он делся? Телефона не помню, данных Матвея не знаю. Я готов был разнести лестничную клетку в пух и прах. Какого хрена он рассказывал о своих болячках и детстве? Трудно было назвать хотя бы свою фамилию?
Я тихо зарычал и попробовал себя уговорить успокоиться. Нужно думать логически. Всегда можно найти выход, достаточно хорошенько пошевелить мозгами.
Матвей – инвалид с диагнозом, он наверняка стоит на учёте в поликлинике у невролога. Имя у него не такое распространённое. Значит, начинать поиски нужно именно там. Кстати, - я хлопнул себя по лбу, - у меня же знакомый работает в этом заведении хирургом, уж он-то не откажет протянуть руку помощи. Ему ничего не стоит зайти к коллегам в неврологический кабинет, медик медику всегда пойдёт на встречу.
Я решительно поднялся и помчался в медицинское учреждение. Я должен найти Матвея. Без этого парня мне не жить. Я не могу его потерять. Именно в тот момент я и осознал, что любовь – это не сказка и не миф, которая испарилась со временем, она существует, въедается в душу, и у неё нет жалости, она уже завладела мной, полностью подчинив себе. Моя же задача: сделать всё, чтобы быть с любимым рядом, и подарить ему самое лучшее и дорогое в этой жизни.
Салфетка общая.
Пока я был в другом городе, мне с завидной регулярностью снился каждую ночь сон. Большая оживлённая улица, много прохожих, широкая проезжая часть полос в шесть, которую мне нужно перейти. Я иду вместе со всеми на зелёный цвет светофора. Все уже перешли, и я уже почти на другой стороне, и вдруг падаю. Загорается красный свет, нужно быстрее добраться до паребрика, а я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Лежу как бревно. Сейчас огромная масса транспорта двинется на меня, раздавит и поглотит под собой, а я ни на миллиметр не продвинулся к своей цели. Вокруг много народу и никто не обращает на меня внимания. Я изо всех сил пытаюсь хотя бы пошевелиться, мысленно представляю себе, что я уже там, на спасительном паребрике, стоит только перевалить своё тело и я уже под ногами прохожих. Не знаю, каким образом, но я, всё же, оказываюсь на пешеходной дорожке, лежу и думаю, что мне нужно подняться. Только как? Ноги совсем не слушаются меня. И я ползу из последних сил. Через мгновение уже вижу себя стоящим и полным энергии. Странный, однако, сон. Я понимаю из него только одно, что своей цели достигну, выгрызу зубами своё в полном одиночестве, и никто мне не поможет.
На самом деле в моей жизни всё так и происходит, всего добиваюсь сам. Если надо будет, пойду по трупам: или пан, или пропал. По-другому нельзя. Слишком много у нас конкурентов и желающих занять твоё место. И вот сейчас я понимаю, что мне нужно только одно – мой Матвей.
Сколько может продлиться наше счастье? Говорят, что пик любви длится год-два. Потом происходит привыкание, чувства становятся будничными и первый кризис происходит через три года. С моей первой любовью так и случилось. Но я не верю, что так будет с Матвеем. Я уверен, что настоящая любовь навсегда. Мой отец прожил с мамой пять лет и перед смертью шептал, что любит её. Мой дед всю жизнь прожил с моей бабушкой и в шестьдесят лет писал ей стихи – «От восхода до заката ты любимая моя». И я так хочу любить, чтобы чувства не угасали.
Я не терплю полутонов, всё должно быть ярко – либо это есть, либо этого нет. Я сужу о людях просто – этому меня научила жизнь. Это в молодости кажется, что в мире множество красок. На деле же всё очевидно – нет условно хорошего или плохого, чёрного или белого. С возрастом все условности стираются, может, поэтому после сорока лет труднее прощать и любить, а ценности становятся вечными. Я выбираю свой путь стать счастливым, и меня не волнует мнение окружающих о моей дороге к счастью. Мне наплевать, что скажут люди. Главное – просыпаться рядом с любимым, работать на себя и с желанием, быть успешным и ставить перед собой новые цели. Если же ты всю жизнь будешь оглядываться на других, стараясь каждому угодить и понравиться, то будешь топтаться на месте. И в конечном счёте, всё равно будут вокруг тебя недовольные. Каждому невозможно угодить, ведь сколько людей, столько и мнений. Так уж, имей своё и следуй ему неукоснительно. И жизнь будет прожита не зря.
- Везёт тебе, Витёк, - Егор вышел из кабинета невролога и протянул мне листок с данными Матвея. – Климова твоего здесь как облупленного знают. Кстати, на днях его в Крым отправили, санаторный комплекс «Саки». Он там каждый год лечится. Так уж, если хочешь своего ненаглядного увидеть, хоть сейчас ****уй.
- Спасибо, - я нетерпеливо выхватил бумажку из мужской руки. – Век буду помнить. Да, и выпейте за его здоровье, - тут же сунул Егору бутылочку отличного коньяка. Мой давний друг понимающе улыбнулся. – Всё, я полетел.
И я летел на всех парах. Оставил дела на своего зама и рванул в Крым. У меня не было времени разглядывать все прелести курорта, я думал только об одном. Не нужно быть великим детективом, чтобы на рецепшине узнать в какой комнате отдыхает Климов Матвей Алексеевич. Я как раз явился в сончас. Стукнул требовательно в дверь и облегчённо выдохнул, увидев любимые глаза, пусть в них и было недоверие и холод.
- Ты? Зачем?
Я ничего не ответил, просто схватил в объятия Матвея и прижал к себе. Зачем слова? Их может быть много, и они могут лишь всё испортить. Языку любви не нужны пустые звуки, достаточно красноречивого взгляда, и становится всё на свои места. Конечно, позже я объяснил многое Матвею, но это было потом. А до этого мы не вылезали из постели до вечера. Дорвались друг до друга с жадностью, словно сто лет не виделись. И заснули вместе.
Ночью мне приснился отец, именно таким, каким я его изучил по фотографиям. Я лежал на проезжей части на трамвайных рельсах, видел, как железный монстр едет на меня и не мог выдернуть из под колёс своё тело. И вдруг отец протянул мне руку, резко дёрнул меня, поднимая, и отвернулся. Трамвай, громыхая, промчался мимо. Я стоял и смотрел, как уходит в толпу отец. Хотелось его остановить. Но я понимал, что это невозможно, и просто глядел ему в спину. Было спокойно. С таким чувством я и проснулся.
У меня на плече тихо посапывал Матвейка. Я разглядывал его и думал, что это его место. И это не подлежит сомнению.
Сколько времени у нас впереди? Этого никто не знает. Сегодня есть человек, а завтра его нет. Конечно, хочется жить долго и счастливо. Но жизнь коротка. Всё, что у меня есть, я оставлю Матвею.
- О чём ты думаешь?
Я открыл глаза и посмотрел на парня.
- О тебе.
… Я люблю наблюдать за людьми. Прихожу сюда, устраиваюсь в самом конце длинной барной стойки, заказываю себе стопочку водки и изучаю посетителей. Наш клуб, в который я периодически захаживаю, не страдает от недостатка публики, да ещё и с завидным постоянством в нём появляются новые личности. Я сразу вижу, кто сюда впервые заглянул на наш «голубой огонёк». И не потому, что изучил уже весь контингент нашей тусовки. Новеньких видно по взгляду, робкому и любопытному, мечущимся по незнакомым лицам, по неловким движениям рук: их не знают куда деть, то ли пристроить на коленях, то ли опереться ими о барную стойку. Новички обычно нервничают, покусывают губы, оглядываются по сторонам, на лицах у них написано сомнение, - а правильно ли они сделали, что пришли сюда? Бывает, и прямо противоположное поведение: излишняя уверенность, нахальный взгляд, под которым пытаются спрятать страх, нарочито громкий смех при разговоре и небрежный выбор напитка; что дали, то и пьют, лишь бы сбросить напряжение. Я знаю, зачем человек идёт к нам. Желание разобраться, понять свою суть, тянет туда, где, возможно, собираются тебе подобные. Натурал или гей? Хочешь узнать правду? Приходи к нам. Мы всегда готовы помочь. Охотников до девственников достаточно.
Да, в нашем клубе ничего не изменилось.
- Дядя, не угостишь выпивкой?
Поворачиваю голову на мальчишеский голос и смеюсь. Точно новенький, иначе бы знал, что я не один.
- Пить вредно для здоровья, - Матвей обнимает меня сзади, прижимаясь к спине. – Вали домой уроки делать.
Парнишка тут же испаряется.
- Пошли домой, - предлагаю Матвейке. – Что мы вообще тут делаем?
- Ну-у-у… - тянет он, - наблюдаем.
- Лучше наблюдать друг за другом.
- Ты прав.
И мы идём через парк ко мне. Мы вообще очень много ходим. Я таскаю с собой Матвея в самые трудные походы. Мы облазили весь Алтай, сплавлялись по Катуни, ездили на конные прогулки. С Матвейкой не соскучишься, он даст фору любому здоровому мужику, он самый лучший в мире любовник и необыкновенный человек.
Мы живём вместе.
Мы не давали друг другу никаких клятв.
Мы не дарили друг другу колец.
У нас никогда не будет свадьбы.
Мы никогда не будем официально зарегистрированы.
Нам этого ничего не надо. Мы и так знаем, что всегда будем вместе. До тех пор, пока существует любовь. Наша.