Интересно, существует ли в России официальная статистика: сколько суррогатной алкогольной продукции выпивается нашими гражданами, какое количество преступлений и несчастных случаев на почве потребления такого «продукта» происходит? Вопрос не риторичен. Более того, явления пьянства и алкоголизма – едва ли не национальная «идея» страны. Впрочем, я не стремлюсь говорить «за» всю страну, а намерена рассказать о ее малой части – из жизни далекого сибирского хуторка.
Поселение наше в 26 домов расположено в живописном сибирском уголке, омываемо речушками с занятными названиями и примыкающее к большому Национальному парку, окаймляющему священное озеро Байкал. Места здесь «жирные» -- и почва для сельскохозяйственного труда подходящая, и тайга богатая и на лес, и на зверье. Казалось бы – живи-не хочу. Твори добро, расти хлеб, рожай и воспитывай детей. Так оно и было – и при царе-батюшке, и при советской власти. Но… было, да сплыло. С грохотом и бравадой, бесконечными выборами и партийными свистоплясками обвалилось здесь все, как и во всей большой и могучей державе.
Позакрывались фермы и сельхозпроизводства, повырезался скот, пообнищали и личные подсобные хозяйства. Ибо скотину кормить стало нечем, а паи-наделы обрабатывать вручную разбалованный колхозный народ не сдюжил. На весь хуторок из былого богатства – два три работящих подворья. Да и те – тянутся, как могут, выжимая из здоровья последние соки, сохраняя кое-как скотинку, да земельку приусадебную. Остальное царство двуногих – сплошь на пенсионные подачки, да на «дурацко»-детские влачит.
«Дурацкими» здесь называют пенсии на детей, родившихся (особенно в последние десятилетия) заведомыми инвалидами. К, сожалению, не только в области физического отставания. Наверное, даже чаще – по умственной деятельности. Причем, надо отметить, что плодовитость некоторых мамаш, регулярно производящих на свет неполноценных чад, на удивление высока. От шести до одиннадцати детей – и все на группе едва ли не с рождения. Сами же родители, как и водится, пропойцы высшей категории. Спускают не только «детские» и пенсионные, но и так называемый материнский капитал. Каким-то иезуитским способом умудряются обналичить и потратить его на что угодно, кроме детей. Специальные фирмы даже работают на это в областном центре. А власти преспокойненько делают вид, что в их королевстве кривых зеркал все идет нужным путем с уклоном на повышение демографической кривой.
Ну, да Бог с ней, с кривой, заглянем-ка лучше на бедняцкие подворья, кое-как огороженные прохудившимися заборишками и палисадами. Домишки (ох!) стоят тут видавшими виды, скособоченными, да черными от времени. Избы – как по лекалу – все одна в одну: сени, ведущие в горницу, где неряха-печь в полдома – главная мебель. Удобства – на дворе. Вода – под покосившемся журавлем. Дырявая банька в глубине двора, да огромный в сорок соток картофельно-капустный огород. Мало кто из хозяек садит по весне «мелочь» -- морковку, капусту, лучок. Выезжают чисто за счет картохи, да соленой на зиму капусты. По лету, разве, еще сподобятся грибов собрать, да ягоды малехо. Тем и живы. Скота нет, курицы малой по двору и то не бегает. Собаки на привязи голодные и злые. Их в большинстве случаев кормят «мукой» -- кормовой смесью, которую по осени выдают пайщикам за аренду земли или зерном, попросту замоченным в воде. Не шикуют, короче, псы, как и их хозяева. Зато веселья на хуторе, да событий разных – полным полна коробочка! Хоть ежедневную газету выпускай.
Отчего же веселится народ? Что празднует?
Дни, как полагается, рождений – как без них, родимых. Праздники, положенные в стране. Обязательно – церковные отметины. Это ж грех, не выпить за святого великомученика, Великий Пост, Пасху, Рождество, Троицу, Ильин день, Николу, Покрова, Рождество, обрезание Христа и так далее. Календарики отрывные – в каждой избе. И почти на каждом листике – в честь кого в данный день накатить не грех. Разумеется, тут как тут – и «индустрия» сельского отдыха: «продажные дома», где в любое время дня и ночи можно приобресть горячительный напиток. Кто при деньгах – может рассчитывать на самокат (он подешевле магазинного, разбавленный и закатанный в кустарную спирт). Тот же, у кого карман дырявый, от пенсии до пробавляются только «косорыловкой» -- настойкой боярышника для наружного применения. Одна 250 граммовая бутылочка такого пойла стоит 50 рублей, а разведешь ее, получается бутылка водки по бросовой цене.
Боярышник – в ассортименте имеется как в «продажных домах», так и в любом промышленном отделе каждого сельпо. Закона на боярышник нет, а цена устраивает – почему бы и не отметить праздник, раз такая лафа? Вот и пьют горько-успокоительную. А иногда (для крепости) закусывают ее не только рукавом, но и парой-тройкой «колес»: демидрола или какой другой препаратной бякой. Нередко доходит и до «неотложки». Та выезжает на хутор с неохотой – знают врачи, кто и что здесь потребляет. Заберут, бывалочи, бедолагу, а на утро и выпинывают, оказав первую медицинскую. Но то – выезды не страшные. Бывают и посерьезней.
Как-то в канун Нового года случилось у одного хуторского семейства, известного под грифом неблагополучности, двойные горе-радость. Померла у них тетка из города. А завещала она похоронить ее на деревенском кладбище, поближе к родне. Ну, как и водится, сын тетки по родне пошел – оповещать и приглашать. Дошел, таким образом, и до наших. Те, недолго думая, раскрутили парнишку на поминки заблаговременные. Мол, похороны-то завтра, а сегодня, как бы проводить не мешает. Парнишка поддался на уговоры. Ссудил родственничкам энную сумму и… загуляла братва, словно и не похороны впереди, а праздник. Покойница же была женщиной сдержанной, до алкоголя не страстной. Поглядела, наверное, она с высоты своего незахоронения, да и шандарахнула по родственничкам, наказуя. В самый разгар пития зарезал в семье брат брата. На глазах у всех «празднующих» одним ударом старшого и порешил. Благо дело -- мучиться не дал, опытный потому как -- почти профессиональный -- резчик поросят, коней и прочей живности...
До полночи трезвели, потом стали полы замывать, нож отмыли, вложили в руку покойнику и родственников со связями подтянули. Чтобы, мол, подмогли меньшего сына в тюрьму не отправить. Придумали ложь, да приехавшим, наконец, ментам так и выложили: сам, мол, голубок себя приговорил. Пырнул себе в бок – и не стало. Да и непутевым он, дескать, был: и спидовый, и туберкулезный, и к суициду склонный. Какими, уж, там правдами-неправдами, но «Дела» заведено не было. Сошло всем с рук. Хотя по хуторку в считанные часы облетело: кто там и кого завалил.
Не успела хуторская общественность от одного шока отойти, как опять – резня. Мать погибшего до того доотмечалась смерть сына, что с тем же ножом и на мужа кинулась. Слава Богу, прошло по касательной. Но зашивать-таки увезли. И, вроде, даже полиция засуетилась. Чего-то рыть начала.
Не прошло и недели – опять переполох. Загорелся у одного из мужиков тюфяк на обогревателе. Сушил он его, потому, как мочился под себя с перепою. Все время тюфяк сох себе тихо, а тут взял, да и воспламенился. Пока мужик гостей выпроваживал, пламя так и полыхнуло. Побежал, видно, спасать, а огонь его и запер. Так и сгорел сдуру заживо. Опять хутор пил-поминал…
Спустя месяц – снова беда по пьяной лавочке. Молодой папаша сына обмывал. Месяца два обмывал, пока чертики в глазах не заплясали. С этими чертиками он и пошел к животине. Да что-то не так коню, видимо, впряг, что разворотилась скотинка и вышибла ему глаз. Напрочь! «Ничо, -- кричал, пока «скорая» ехала, -- я коней так люблю, что и второй бы отдал!» Весело ему, понимаешь, было под катанкой. Теперь живет одноглазым, сына воспитывает. А в инвалидности ему отказали – вот, ежли б второй глаз на 50 процентов только смотрел, тогда бы дали…
Хуторской печник-Генка тоже схлопотал. Сперва ему пальцы отрубило на пилораме. А не успело зажить – сломал ногу. Да так крепко сломал, что без костыля теперь и не ходок. А виноват-то сам. Нет, чтобы «скорую» вызвать и в больницу поехать – отказался от госпитализации. Почему? Так у него именины были, и водки еще пол-ящика оставалось. Куда ж он поедет, когда не выпито? Так всем и говорит – не поехал, потому что водка была. А теперь, мол, и поздно уже. Срослась черти-как, да и ладно! Скока той жизни?..
Дядька Тарас – тот и вообще как-то по зиме замерз. Шел огородами до дома, да так и не дошел – задубел в десяти метрах от крыльца…
Но больше всего приключений выпадает на хуторского деда Витьку. Пьет он по-тихому, как говорят в народе, в одну харю. Но пьет с настойчивой регулярностью – каждый день с утра шлепает в сельпо до соседней деревни и «отоваривается» бутылкой. К вечеру он ее опустошает и, поскольку заснуть без допинга уже не может, плетется вдругорядь, снова и снова давая себе зарок, что «завтра -- все». Вот на этом-то трудном вечернем пути его и подстерегают злоключения. То бык совхозный за ним погонится и зад рогами подденет. То велосипедом его собьют. То заблудится и бродит в трех соснах дотемна. А то…
Случилось у него безденежье. Пропил пенсию, не рассчитал. А нутро горит-просит. Решил он изменить своему кредо и купить на оставшиеся копейки того самого боярышника. Купил. Выпил. Да так ему вкусно и дешево показалось, что не удержался он и заказал ехавшим до магазина еще четыре пузырька. В долг, мол. К заходу солнца случился с ним приступ. Вышел дед Витька на улицу. Огляделся, да и… снял с себя портки. Что, уж, там ему намерещилось с боярышника – никто не знает. Только стал дед портки на елку забрасывать. А она под двором роскошная растет – хоть в Кремль вези. Кидал-кидал он штаны. Орал во весь голос, так, что аж народ на улицу повываливал, а потом стал на четвереньки и псом залаял! Да так звонко, задиристо. Полает, прислонит ухо к земле, побормочет чего-то и – вновь голосить по-собачьему берется. И смеялся народ, и урезонивал. Да только ни в какую дед понимать не хотел. Пришлось опять «неотложку» вызывать. Аж на четвертый день возвратился он из больнички -- трезвый и смурной. Отлежался еще с недельку и снова перешел на привычный для печени рацион. Правда, боярышника больше не пьет – науку постиг, надо полагать…
Вот такой калейдоскоп получается. Пьет русская деревня. Пьет как не в себя. Не заморачиваясь ни о будущем, ни о настоящем. Пьют взрослые, приучается рядом с ними и детвора. Детский алкоголизм на селе – тоже не выдумка.
А правительство все о модернизации печется. Теперь, вот, вроде, и не в каждом селе заводскую водку купить можно – ограничения пошли и на пиво, и на нее, родимую. Больше того, цены взметнулись. А эффекта – ноль. Как ходило село пьяным, так и ходит. Только под суррогатами: боярышниками, да паленками. Так что и взрослая инвалидность теперь в гору попрет, и детская – алкаши рожать не разучились.
Куда-то она нас вывезет, эта кривая? Каких мутантов еще нарожают нам чудо-многодетки? Во что станет государству его политика уже через несколько лет? Ведь, ежли присмотреться, то никакой пользы от ужесточения торговли спиртным и удорожании самого потребляемого на Руси продукта – нет. Так тем ли курсом идем мы, товарищи? С того ли конца запрягаем? А, может, лучше возродить принудительное лечение? Навести порядок в статистике, заставить работать участковых, аналитиков, врачей, власть… Одними, ведь, запретами проблему не решить, а, вот, усугубить ее можно…