Часть IV Силой сердца. Лад - клад.
Глава 2
Питерское лето кончается сразу, вдруг, резко. Бац - и всё меняется. И дожди с резким, пронизывающим ветром. Осень долгая, унылая, мистически тоскливая. Он начинает новый роман. Новый по всем статьям: сюжет, стиль. Он мастер, уверенно смешивающий на своих картинах краски в необычных сочетаниях. А в новом романе-повести, или даже поэме, он не рассказчик, а уже сценарист, режиссёр-постановщик, умело расставивший всё по своим местам.
Фэнтези сам по себе жанр весьма не простой, фантастика с эффектом реализма и максимальной иллюзией присутствия, у него это доведено до уровня абсурдного реализма-натурализма. На гладкой поверхности повествования, вдруг начинают проступать контуры глубоких чувств, духовных идей. Люди исчезают; жизнь насыщена духовными сущностями, а материя не противопоставление духу и не контейнер, но проявление, носитель образа духа.
Он пишет по наитию, без черновиков, пишет, как срисовывает, видит и тут же отражает, не думает и это великий талант. Только имея свои личные переживания, возможно такое понять и оценить.
Ужасно интересно, что же носится в собственном духе, помимо любви и ненависти? Какова сила? И на сколько всего этого хватит? Да, и самое главное, что из этого следует?
Что есть душа? Самостоятельное сознание плюс совокупность чувств согласованных друг с другом. Что есть русская душа? Это такое сознание, которое вмещает в себя чувства редко согласованные между собой, а чаще всего, противоположные, не редко друг другу, враждебные. Русский человек не национальность – это кровосмешение на почве русской культуры, языка, полуобычая, пищи и способе принятия оной. И всё это произошло под лозунгом-слоганом «Во Христе нет ни эллина ни иудея» Гордое, самостоятельное, свободное сознание восточных славян-русичей, подвергшихся мощному натиску чужеродной духовности, духовно-политико-экономическому террору, претерпело великую ломку. Вольная, гордая Русь превратилась в рабскую Россию, рабу Христову с холуйской, подлой психологией. Русская Земля перестала жить и стала выживать. Вече – истинное проявление духа народа, было изгнано из жизни. Была навязана идея государства с налогами-поборами. Совесть была заменена инородным культом, послушание стало опречь воле. Те же, кто не захотел подчиниться, были либо убиты, либо изгнаны. Подлая, чужеродная вера христова открыла жадному взору инородцев Русь. С их помощью, и их руками надругалась над Русью, обозначив их «братьями во Христе».
Но остались те, кто смог обойти стороной напасть и их было больше, они не забыли свою кровь. Это из их недр то тут, то там вспыхивали сполохи бунтов, неукротимого народного гнева. И потому русская душа всегда разрывалась между покорностью и мятежом, между надеждой и отчаяньем. И такая знаменитая русская лень-матушка всегда была, ни чем иным, как формой протеста против засилия рабства, унижения, оскорбления достоинства. А так же, выражением подлинного чувства отчаянья, проистекающего из осознания своего духовного бессилия против засилия несправедливости, пониманием того, что как ни бейся, как не трудись, а радости всё равно не видать, потому как придут и отберут, и не чужие, а свои, ещё более худшие. А потому «гори оно всё ко всем чертям»! Была революция и никакого толку, сволочей не убыло, только честных. Потому что если умный то сволочь, а если честный – дурак! И тогда, надо нажраться до чёртиков, чтобы уснуть, и так чтобы без снов. Ведь, видеть всё это ещё и во сне, поганей поганого.
И будут гулять по христоугодной России толпы полукровок, непонятно от каких отцов и непонятно от каких матерей, интердегенератов, ибо нет, и не может у них быть чувства родины, а только чувство голода, холода, страха. Не знают они любви, совести, веры, но носят на горбах своих жидов-погонщиков и молятся они такому же, как сами, ублюдку Христу, называют себя русскими православными, не зная, ни правды, ни славы, или коммунистами. Но слаще ли хрен редьки? И почему русский народ должен всё время стоять перед выбором между жидо-христом с жидоаллелуйщиками и жидомарксом с жидокоммунарами? И не возможно об этом не думать, невозможно ничего не делать. Все мысли поглощены этим. Жить только во имя этого и любить во имя этого, от всего сердца! И мстить, мстить беспощадно! Первый не в счёт – подстава, не то, случайность. Хочется надёжного, ощутимого. Имя уже есть, надо, что б на этот огонёк припархал пархатый мотылёк и так, чтобы уже не упархал. Благоверный имеет за плечами бурное прошлое, не исключено, соображает в области ядов. Надо изучить почву. Наверняка он владеет этим вопросом.
Двери спальни широко распахиваются от лёгкого удара коленом. Я на ходу кутаюсь в халат.
- О мой милый, Угго! Воззри! К тебе идёт твоя супрругга!!
Он моментально отрубает ноутбук и поворачивается всем телом. Широкая улыбка сопровождается действием, он сажает к себе на колени.
- Уже проснулась? - Щекочет он пальцами шею.
- Н-нда-а. — томно тяну я.
- Звонила твоя Остафьева, зовёт в гости. Поедешь?
- Хм! По такой погоде? Надо подумать. - Его палец перемещается по шее к уху.
- Что там наше УЗИ? - шепчет он страстно, у меня мурашки бегут по телу, и сразу тяжелеют веки. Глубокий вздох, и я кладу ему голову на плечо. Коварный соблазнитель!
- Уже пошёл трьетиий мьесьяц, майн гхер-р. - Мурлычу я и втихаря грызу его ухо.
- О-о, Сабрина-а! – Он приникает губами к моей груди, вдруг резко отрывается и пристально глядит прямо в глаза. – Ты решилась! Да, правильно, кровь не нужна, она пачкает. Думаю, было бы лучше стать яблоком раздора...
- Ну-у-у, Смельгарх! Это слишком идеально. Я на это, по правде сказать, и не рассчитываю.
- А я рассчитываю, – щурится благоверный – и это понадёжней яда в ампуле, о, мон амур.
- Ты?!
- Угу, – со значением кивает он, – но ты, моя дорогая, должна уметь действовать разнопланово. Однообразие – почерк, он быстро вычисляется. Нужно тренироваться. В таких делах сноровка – первое дело. Ты уже заметила своего гинеколога?
- Ну конечно же заметила! Как же его не заметить?!
Он с улыбкой кивает.
- Ну вот, и начни, вернее продолжь. Пусть он будет под номером два. Ты его ещё никак не обозначила?
- Потом, я скажу «гоп» когда перепрыгну.
- Это правильно. Подумай, и пожелай ему от всей души, для начала.
- Что б он встретился с бешенным КАМАЗом!
Он усмехается, качая головой:
- У моей госпожи бурная фантазия.
Мой дом окутан тишиной,
Уютом милым, лаской снов.
В нём отраженье тёплых слов.
Творящих благостный покой.
Он – храм души, он – светлый мир,
Даритель множества, исток.
Благословлением любви навеки
Освящён его порог. *)
Любовь, созидающая покой души, изливающая из себя тихую радость, благоуха-ние умиротворения, идилию. Это прстранство, сфера находится за пределами житейских потоков с их вечной суетой страстей, жадной необходимостью погонь за уродливым призраком благосостояния. Семья не сожительство – единство, нечто, дающее силу. Что заставляет людей разочаровываться друг в друге? Только одно – непонимание. От этого и усталость, и обиды, а потом расставание. Но единство – душа, одно целое, и, оно неразделимо. Однажды произошедшее слияние, раз и навсегда. Не у всех так происходит и, видимо, это что-то вроде награды, за что-то сделанное правильно.
Марш славянки бодро возвещает: Остафьева на связи.
- Госпожа Смельгарх!! А вам не кажется, что вы несколько обнаглели!? - Трубка готова разлететься от бурного остафьевского дыхания, я отстраняю её от уха на приличное расстояние, функция регулировки накрылась, а аппарат менять жалко, привыкла.
- Люд, я…
- Ах, извините за беспокойство, ваше величество! У нас уже мания величия?! И мы уже ни кого видеть не хотим?! У нас уже звёздная болезнь??!
- Остафьева! Скотина! Перестань! У меня исключительное положение!
- Какое такое по..??
- Я!!! УЛАВЛИВАЙ!!!! Я в положении!
В трубке раздаются звуки, отдалённо напоминающие извержение вулкана и работу турбин на старте космодрома.
- Ч-чёрт побери! - Звуки, наконец, переходят в словесную форму. — А на каком месяце?
Напор стих и вопрос звучит чуть внятно, словно Остафьева только что проснулась и с бадуна.
- На третьем.
- Я могу передать это всем?
- Можешь.
От корпоратива, однако, отвертеться не удаётся, эта дошлая проныра начинает ныть, выть, скулить, упрекать, прям как зубная боль. Ах, оказывается она бедная-несчастная и её все забыли!! Кто « все»?! Ах, она ночей не спит, не доедает, не ведая отдыха, трудится не покладая рук! Ах, ей нет житья от спецкоров, её жизнь полна тревог и мучений! И наконец: «Ах, жестокая Софи Смелова – тиран её бедного благородного сердца! Интриганку надо в очередной раз спасать, она устроила нам с благоверным прессконференцию и конечно не поставила нас в известность заблаговременно – совершенно незначительная мелочь! А теперь, мы должны в горячке собираться и срываться с места в карьер. Выматерив от души эту горе-делягу, я доставляю ей, этим, чрезвычайное наслаждение, она, между прочим, так и говорит об этом. А что тут удивительного! Если Смелова выражается, значит, лёд тронулся, и заседание продолжается, господа присяжные заседатели!!!
Муж, тем не менее, поддерживает идею. «Дорогая, пойми, эти вечера – очень важно. Ты должна научиться наблюдать жизнь, это необходимо, иначе ты не достигнешь желаемого. Творчество нуждается в пище и пища должна быть разнообразной, а общение с прессой, литератору, под час, бывает необходимо, и как не странно, именно для творчества. К тому же, Рыбников и Акумов кого попало к себе, не допустят. Эта контора – качественный фильтр.
Да, верно! Он здорово их определил, именно – фильтр, желтизны не будет, это точно. Фигура ещё не изменилась, однако уже пора привыкать к свободной одежде. Тёмно-фиолетовое платье-туника до пят в блёстках, широкий шарф в тон ему – недурно смотрится. Собранные в широкий узел на затылке волосы довершают имидж Сафо. Широкий плащ-накидка без рукавов, с огромным, глубоким капюшоном, делает похожей на средневековую монашку-кармелитку.
Он облачается в тёмную фрачную пару. Галстук «бабочка», котелок, перчатки, трость — этакая шикарная, элегантная, мощная глыба.
Странно, но ни ГБДД, ни ДПС почему-то не тормозят наше транспортное сооружение. Хотя, по идее, уж это-то дорожное явление не должны оставлять без внимания, он же прямо в глаза бросается! Однако, поди ж ты, разбери их там. И как вообще классифицировать нашу модель? Крытый БТР-Кабриолет? СУ-Фольксфаген?? Полёт технической мысли мужа, несомненно, достиг каких-то высот совершенст-ва в области универсума. Всякий раз, садясь с ним в этот автомодуль, в голову лезут обрывки из произведений научной фантастики, кажется нереальным, что вот это вмещает в себя людей, а не инопланетных гуманоидов.
В фойе офиса толпа. Много новых лиц. Не трудно догадаться – их появление вызвано желанием видеть-лицезреть некую личность. Полная, гибкая фигура коммерческого директора выныривает из человеческой массы ни с кем не соприкоснувшись. Белое, переливающееся длинное платье из атласа дополняет бледно-золотистый с искрой широкий шарф, живописно наброшенный на оголённые, роскошные плечи и декольте моей коммерческой директрисы. Людка классическая блондинка, ни какой химии. Белокурая совершенно, светлоглазая, светлобровая и ресницы у неё, когда без туши, светлые. «Н-наконец-то – выдыхают томно пухлые губки – явились не запылились. Хай, Угго!» -- делает она реверанс Смельгарху, тот галантно приподнимает котелок, Людка фыркает: «Вы как на маскарад! Оригинально».
Камеры. Они увековечивают нашу литературную супружескую пару, творческий союз России и Скандинавии, ибо Угго Смельгарх представляет собой именно скандинавскую литературную мысль.
Вопросы умные, без двусмысленносей, корректные. Это не журналюги – серьёзные люди, высокой пробы. Весь разговор только в русле искусства. Да, такое общение развивает. Искусство без границ: литература и живопись; литература и скульптура; литература и медицина; литература и история; литература и спорт; и вечный вопрос о том, чем же всё-таки является литература, искусством, наукой, или производством? Несомненно, литература является одним из способов выражения творческой мысли, а творческая мысль всегда плодотворна, она всегда передовая, и потому такое определение как «формат» здесь совершенно неуместно, если имеет место мастерство. Только оно является истинным и непогрешимым цензором. Неважно «что», важно «как», главное красота, умение её показать, выразить.
Смельгарх, конечно, в своей стихии, он столько раз давал эти интервью! Для него это плёвое дело, он не думает о том, как выглядит и почти не думает о том, что говорит, другое дело я, его жена благоверная. Мой опыт в этом деле никакой. Я напряжена, хоть и изображаю из себя раскованную, бывалую. Присутствие мужа и помогает и мешает одновременно. Он-то маститый, хочется быть ему под стать. И потом, очень трудно выразить обычными словами в прозе, чувства, которые привыкла выражать в стихах.
Гоню, голимую отсебятину, в стиле а ля Шекспир, сочиняю стихи на ходу. А что мне ещё остаётся? Хоть не сбиваюсь, по крайней мере, народ развлекается, смеются. Надо будет продумать цикл комических стихов, кажется, я делаю удачные обороты в этом плане. Во всяком случае, мои экспромты весьма-весьма. В общем, я вошла в нужное русло сегодняшней беседы. Мой юмор тонок и изящен, не ожидала от себя такого. Я такая остроумная! Оригинальная!
Дух официоза уничтожен напрочь моими скромными усилиями. С непосредственностью бывалого конферансье, передаю слово-эстафету народной артистке Людмиле Остафьевой. Она великолепна! Роскошна! В её голосе масса оттенков, палитра богатейшая. Её приятно слушать, но ещё приятнее смотреть на неё в процессе исполнения, такую непосредственную, такую соблазнительную. Наверное, ей, всё-таки, когда-нибудь предложат сняться в кино и это будет, несомненно, час её взлёта.
Он прав, жизнь нужно наблюдать, созерцать. В житейском потоке это сделать невозможно, но в тишине семейной гавани, в дали от шума и суеты, оставаясь наедине с собой со своими мыслями и впечатлениями, неизбежно произойдёт правильная оценка какого-либо явления.
Он подсмеивается, но он не равнодушен, не равнодушен к любому творчеству вообще, его восприятие универсально. В нём мощные пласты и гигантские залежи информации. И потому, он – мастер. Перед тем как стать писателем, он прошёл не простой путь, и, отнюдь не в качестве созерцателя. Он знает жизнь по опыту и во многих качествах и потому - он отличный рассказчик – умеет её показать. «Дорогая, я не становился писателем, я им был всегда, мои письма друзьям или родственникам, всегда были литературными произведениями, я писал сочинения в колледже и ни кто не верил. Учителя долгое время подозревали меня в списывании и наличии вкуса в выборе темы, изложения. А я вдохновенно им врал об украденных мною мыслях у маститых мастеров, мне верили, ставили оценку за «честность» и художественный вкус. Свой первый самостоятельный рассказ я и не помню. Это было ещё до колледжа, в лагере хиппи, где я жил с отцом и матерью. А стихи стал писать ещё раньше, «готику», и пел их под гитару или под аккордеон, он у меня был вместо органа. Это был настоящий рок – фьост-хеви-спид-вей! Потом я писал театральные пьесы, потом – подростковый бунт, противопоставление себя миру; потом – служба, контракты… В штабах зачитывались моими отсчётами, называли меня Дефо, Хейердал… Поэтами, писателями, врачами, учителями, магами, войнами, рождаются, потому, что это дух.
11.11.20012 – Великий день! Два в одном, одно большое на двоих не двух половин, а двух цельностей. Час настал! 49 на двоих – жуткая тайна, не годы не века, не тысячелетия – Эпохи!
Через соединённые ладони протекают потоки, они стремятся навстречу друг другу, не разбиваясь, проходят насквозь, с искрами электрических разрядов и стремятся дальше, в глубину, неся с собою радость. Радость новизны, радость рождения, начало новой жизни, и её встречают трое внутри и двое снаружи и об этом знают только они, ибо процесс, производства, запущен.
Чувственное буйство сменилось благоговейным покоем радости глубокой, насыщенной тишиной. Вот никогда бы не подумала: касание рук, одно лишь касание и ничего больше – огромное счастье. Пятеро! Нас пятеро! Но только для начала, только для начала. Но – ах, как сладко замирает сердце: Беременна!!! Тремя сразу, одновременно!
Его горячие ладони исторгают из себя что-то вязкое, упругое, быстрое, крутящееся, вьющееся и оно несётся с огромной скоростью. Голова кружится! «Угго не гони! У меня кружится голова, я сейчас упаду, тормозни!»
Он ласково усмехается:
- Какая ты смешная! Мне нравится смотреть, как у тебя кружится голова»
- Ты разбойник…
- И не один, нас уже четверо, вступай в нашу банду, будешь пятой.
- Ох, видимо придётся! Какой же ты противный – издеваешься над женой! Угго, не издевайся над женой, лучше обними и поцелуй, у неё сегодня день рождения, ей целых двадцать лет!
Угго весело смеётся, обнимает. Его губы мягко касаются глаз: «С днём рождения, Бринуличка» - говорит он и задорно хохочет.
- С днём рождения, Игорёк! – рука привычной хваткой, вцепляется в белую чёлку, нагибает голову. «Мне уже двадцать». Поцелуй. «А тебе ещё тридцать». Поцелуй номер два. «Я – уже». Поцелуй номер три: «Ты – ещё». Поцелуй номер четыре. Ах, если бы это повезло сделать шесть с половиной лет назад!
Он с трудом переводит дыхание.
- Я сейчас жалею только об одном, что у того озера шесть с половиной лет назад, ты была не одна!
- Да, мой милый, и тогда бы вы стали педофилом, а я насильницей. А так вас изнасиловала другая и я ей очень завидую, но не ревную, по понятным причинам.
Консультация у гинеколога не состоится - несчастный случай, ну надо же! Мой гинеколог, Исаичкин Лев Иосифович погиб в автомобильной катастрофе. При торможении на светофоре, недалеко от собачьей площадки, «Фольксваген» Исаичкиных получил удар в заднюю часть, в результате торможения на большой скорости «Пежо». От удара, «Фольксваген» вынесло на перекрёсток, где он получил боковой удар от «БМВ», шедшего со скоростью 65 км/ч. Гинеколог, он же водитель, погиб на месте, жена, в крайне тяжёлом состоянии, госпитализирована. Двое детей, шести и десяти лет, сын и дочь скончались в машине скорой помощи, не приходя в сознание, спустя десять минут после происшествия. Трагедия произошла 11.11.2012 в 16.30.
Сообщение в колонке ДТП «Вечернего Петербурга» отменило очередную консультацию. Досадно, стоило только решиться, и - досадное недоразумение.
- Дорогая, случайность такая вещь, которую учитывать нужно всегда. Наверное не существует такой сферы, где это явление не отразило бы себя. Думаю, к этому относиться нужно спокойно.
- Угго! Я не хочу сидеть сложа руки! Я хочу действовать в строго намеченном направлении…
- А ты и действуешь. Намерение – то же самое действие, концентрация. А слишком сильное возбуждение вредит. Если цель покинула сектор обзора, жди, когда она себя вновь в нём проявит и ни в коем случае не покидай свой сектор, где тебе всё привычно, в новом тебе потребуется время для адаптации. Я понимаю, ты хотела реализовать себя, ты сконцентрировалась, а цель выпала, это нормально. Сейчас самое время сконцентрироваться на другом, например, на образе Сафо. Выплесни свои чувства в поэтический поток, самый удобный момент.
В парении начал, витает мысли суть,
Незримая стезя, безликий путь.
Неведомая даль пространственных ветров.
Досадная печаль свершённых катастроф.
Проявится судьбы остаточная нить,
Способная связать, способная пронзить
Сквозь череду причин, непризнанных чутьём,
Рассудком ложным, но ведущая зачёт.
Быть может это сон, быть может это явь,
Как это ощутить и это как понять?
И ум терзает мысль, что где-то есть ответ,
Что где-то из глубин блеснёт заветный свет.
Но в череде пространств теряется строка,
И взгляд усталых глаз не ведает пока
Предначертанья звёзд, на небосклоне знак,
Парения начал в вопросе вечном «Как?»
* * *
Парящая вечность не знает страданья случайных свершений,
В бесконечном потоке являясь, и вновь исчезая,
Извлекая из мира миров образ зыбкой картины,
Разливаясь беззвучием блекнущих множеств,
Над развёрзнутой бездной, прольётся ли песней,
Многоликая, образом щедрая звучность?
Извлечёт ли она из себя череду воплощения мигов?
Тонким слухом едва станет ли уловима?
Иль, в высотах свершений, луч мысли насытит молчанье,
Промелькнёт словно сполох, являя беспечность творенья,
Воплощая средь хаоса вечных движений
Беспокойную суть утомлённого взором сознанья?
Муж задумчиво чешет подбородок:
- М-м-да, – изрекает он, – здесь ясно только одно: это эпитафия на надгробье. Такое читать только на кладбищё. Если такую штуку напечатать, её любой грамотный свяжет с ДТП трёхдневной давности у Собачьей площадки.
Отзывы на эпитафию можно воспринимать по-разному, но отрицать их данность невозможно: «… И только такая утончённая, возвышенная натура, как Сафо, способна на такую жертву благородного порыва. Её слова дают надежду на бессмертие, это материнское напутствие в вечность и в тоже время утешение, несомненно, душам, недавно покинувшим мир, наш несовершенный мир. Низкий вам поклон от всех верующих, благородная, чуткая душа! И да благословит вас Господь!»
Муж смеётся:
- Ещё чуть-чуть осталось! Ещё что-нибудь в этом духе и тебя причислят к лику святых. Это только ведь я понимаю, сколько в твоих словах заключено издевательства.
- Смельгарх! Я бы хотела злых, жестоких, едких слов. Обычных, понимаешь!? Отборную, площадную, нецензурную брань, что б все вздрогнули!
- Ну вот, все и вздрогнули! Да ещё как! А вот насчёт ненормативщины, эвфемизмов, тут у тебя не получится, это не твоё. - Он мудро улыбается.
- Ну, уж нет, я добьюсь! И пусть во мне все разочаруются, но я научусь харкать и гадить!
Он берёт за плечи:
- Милая, ну зачем тебе это? Почему ты хочешь быть самой плохой, худшей из худших?
- Угго, пойми, если я хочу ругаться, то я хочу ругаться! Я хочу, чтобы весь мир узнал, как я умею ненавидеть! И если я ненавижу, то приписывать мне любовь, это оскорблять меня!
- Я это великолепно понимаю! И я-то как раз полагаю, что у тебя получилось, и лучшим образом. Ну а то, что тебя не поняли, так это не твоя вина. – Разводит он руками.
*) здесь и далее, в четвёртой части романа, использованы стихи Катиславы Юрьевны Коростель, подаренные автору в далёкой юности.