-- Нет, извините, за вас я даже браться не буду. Я не мошенница, я обычная
колдунья. Так что извините...
-- А что же делать? Если даже вы... вы... -- Кирпак бессильно прислонился к
спинке стула. Плечи его затряслись.
Баба Михайлина сняла с полки старинную бутылочку причудливой формы,
отсчитала несколько капель в граненый стакан. Огромный филин и черный
кот, сидящие по бокам у Михайлины, внимательно проследили за этим действом.
-- Вот выпейте.
-- Это... может облегчить? -- с робкой надеждой заглянул ей в глаза
Кирпак.
-- Только успокоит. И то лишь на некоторое время.
Вздохнув, Михайлина покачала головой. Кирпак не уходил, сидел на месте.
Он не мог поверить, что сама баба Михайлина, к которой пациенты летят
самолетом, потом трясутся в автобусе, а после – добираются пешком, ничем
не может помочь. Во-он, три стены в стеллажах с порошками и настойками.
Ни одному гомеопату не снилось... А сколько народищу топчется во дворе
и на улице! Живут в подвалах, в палатках, в шалашах, в машинах... Ожидают
полного излечения, проходят назначенный курс. И все издалека, все за
бабкиными травы, которые могут любую, даже самую гадкую болезнь преодолеть,
а тут -- несчастный прыщ-пузырь на левом плече. Небольшой такой мягкий
шарик под кожей. Не болит, не беспокоит, а там кто знает... И откуда
взялся?!.
Кирпак заморгал влажными глазами.
-- Может, хоть попытаетесь?
-- Уважаемый, -- Михайлина опустила руки на колени, покрытые серым
фельдшерским фартуком. -- Я не вижу целесообразности вашего лечения.
Понимаете? Мне здесь нечего делать, -- она кивнула на плечо несчастного
пациента. -- Ступайте с Богом, не задерживайте очередь.
-- А сколько... сколько осталось? -- всхлипнул Кирпак.
-- Что -- сколько? А-а! -- закивала головой Михайлина. -- День. Ну, может,
полтора. Во всяком случае до пятнадцатого, не позже. Оно у вас уже вот-вот...
И все, конец!
Будто в подтвержение ее слов, заухал филин, кося на Кирпака недовольный
взгляд. Черный кот зашипел, раскрывая красную пасть…
Кирпак вынул несколько купюр, но баба Михайлина пренебрежительно махнула
рукой: не надо, иди уж!
Ничего не видя перед собой, Кирпак двинулся на улицу, едва не наткнувшись
на двух парней, которые вносили в сени неестественно скрученного седого
старика, вопящего и рыдающего от боли...
Словно призрак, бродил Кирпак по селу. Заглянул в универмаг. Посетил
Дворец культуры и науки. Потолкался в Доме быта. Походил по парку... Сухие
осенние листья шуршали под ногами, небо серело сквозь черные голые ветви деревьев.
Автобус подошел вовремя. Из него высыпала толпа будущих пациентов бабы
Михайлины, которые наперегонки побежали к ее дому. Глядя на эти полные
надежды лица, Кирпак почему-то вспомнил Тамару. Ничего, найдет себе другого.
Женщина она молодая, ладная. Выйдет замуж. Нарожает детей. И муж у нее будет
ласковый, трудолюбивый, здоровый, словом, положительный со всех сторон. И
заживут они мирно, счастливо... Но иногда, может, вздохнет Тамара, подумав
о Кирпаке, который шестнадцать лет добивался ее руки, посвящал ей поэмы, и
пожалеет, что так долго смеялась над его любвью...
Всхлипнув, Кирпак тяжело ввалился в автобус. Спотыкаясь на ровном полу,
добрался до заднего сиденья. В окне вновь увидел панораму села -- многоэтажки,
дворцы, парки... Не хуже, чем в большом городе. И все -- благодаря пациентам
старой Михайлины, ведь именно они, не желая расставаться с врачом-колдуньей,
поселились здесь, увеличив население Старой Карасевки в сотни раз. И новые
еще едут и едут...
-- Все влезли? -- оглядываясь, крикнул молодой шофер. -- Тогда вперед!
С веселым грохотом захлопнулись двери. Взревел двигатель.
-- Ой, ой, сынок! Подожди, не ехай!.. -- раздалось с улицы.
За автобусом, ловко перескакивая через лужи, вприпрыжку мчался тот самый
седой старик. Двое парней, которые с час назад вносили его к бабе Михайлине,
остались далеко позади.
Кирпак отвернулся от окна, чуть не плача.
* * *
Он решительно толкнул стеклянную дверь поликлиники, сбросил пальто, взял у
гардеробщицы номерок и поднялся на лифте на нужный этаж. Около кабинета на
стульях вдоль стены сидели люди. Как всегда, они спорили -- быть сегодня
очереди "живой", или только в порядке записи. Прием должен был начаться
через полчаса.
Кирпак молча протиснулся сквозь очередь, вошел в кабинет. Запер за собой
дверь. По старой привычке натянул белый халат, вымыл руки. Сев в кресло,
несколько секунд побарабанил пальцами по столу. Потом достал из ящика
чистый лист бумаги, положил его перед собой и вынул из кармана шариковую ручку...
-- Сегодня я не принимаю, -- объявил он, выйдя в коридор.
-- Как?.. -- вскочили на ноги пациенты.
-- Никак! -- по-хулиганском огрызнулся Кирпак. Ему уже нечего было терять.
-- Меня заменит Свичкарь.
-- Не надо нам Свичкаря! Знаем его! Не хотим! -- завопила очередь.
-- А ну, тихо! Что за шум в медицинском учреждении? -- разозлился Кирпак.
-- Свичкарь -- кадровый, опытный работник, у него -- большое будущее в
хирургии. Будьте здоровы! -- это он пожелал очень искренне.
И вошел в кабинет Ивана Феофиловича.
-- Привет, старик, -- главврач поднялся навстречу. – Что привело?
-- Заявление. Хочу уволиться.
-- Уволь... Уволиться? -- растерялся Иван Феофилович. -- То есть...
-- То есть. Именно освободиться от занимаемой должности.
Главврач снял очки и ошалело глянул на Кирпака.
-- Чего это вдруг? Что случилось?
-- Личные обстоятельства. Деталей рассказывать не могу.
-- Не можешь или не хочешь?
-- В данном случае это одно и то же.
Иван Феофилович наконец указал Кирпаку на стул.
-- Ну, если так... Жаль. Жаль...
Кирпак равнодушно пожал плечами. Взгляд его остановился на ножке стола.
-- Я бы тобе посоветовал еще немного подумать, -- сказал Иван Феофилович.
-- Тем более, вчера на совещании шла речь о твоем назначении. Я на пенсию
собираюсь. А ты, как молодой и перспективный зав хирургического отделения
мог бы занять мое место... Жаль!
Кирпак едва заметно кивнул -- жаль, конечно! И вздохнул:
-- Здесь все уже решено. И еще, -- он отвел взгляд от ножки стола и взглянул
на шефа: -- Прошу вас... Я не могу отрабатывать два месяца. Это также не от
меня зависит.
-- Ну, что же. Пойдем навстречу. Тем более, замена есть. Хирургическое
отделение вместо тебя может возглавить и Свичкарь. Шансы у вас, честно говоря,
были почти равны...
-- Я знаю, -- горько улыбнулся Кирпак.
Он и еще много чего знал...
* * *
Часовые стрелки упорно и неотвратимо отсчитывали время.
С самого утра Кирпак записал на бумаге все необходимые пункты. Сейчас он
вычеркнул самый первый -- "Уволиться с работы". На столе перед ним лежала
трудовая книжка с тремя записями: "Зачислен на должность хирурга",
"Переведен на должность заведующего хирургическим отделением" и "Уволен по
собственному желанию".
Кирпак задумчиво посмотрел на последние пустые листы трудовой книжки,
щелкнул зажигалкой... и через полминуты сдул пепел в открытое окно. На
подоконнике дымилось рыжее пятнышко -- все, что осталось...
Солнце медленно заползало за соседний дом. Последний лучик, цепляясь за
фотографию, висящую на стене, карабкался вверх. В его розовой полосе
кружились мелкие пылинки. Их вольное движение раздражало Кирпака. Вот если
бы он был такой же пылинкой, то летел бы себе прямехонько по лучу, не
сворачивая ни влево, ни вправо. И не останавливался бы на месте. Пока не
коснется этой фотографии, на которой Тамара обнимает цветущую березку...
Этот портрет Кирпак тайком вытащил из Тамариного альбома шестнадцать лет
назад. Тогда он пришел к ней с букетом красных роз и впервые признался ей
в любви. А через полчаса вышел из ее квартиры и медленно направился по улице,
стараясь не оглядываться назад. Перед глазами стояла Тамара. Тамарка... Ее
едва подведеные века, сочувственный взгляд синих глаз, маленькая родинка у
виска...
Потом она вышла замуж. Когда Кирпак об этом узнал, согласен был подхватить
кого угодно из знакомых незамужних девушек, чтобы при случае извлечь паспорт
и ненавязчиво раскрыть его на нужной странице перед Тамарой...
С тех пор она трижды выходила замуж. И, грустно улыбаясь, все смотрела с
фотографии на Кирпака.
* * *
-- Алло! Это ты?
-- Ой, привет! Куда подевался? Я тебя уже второй день ищу!..
-- Командировки. За лекарствами ездил, -- твердо ответил Кирпак, и перед
его глазами почему-то появились огромный филин и черный кот бабы Михайлины.
-- Завотделением хирургии ездит за лекарствами, вместо куръера? -- смеясь,
недоверчиво спросила Тамара. -- И такое возможно в нашей гуманной медицине?
-- Именно так. Но я к тебе по делу.
Кирпак сурово посмотрел на фотографию. Солнечный лучик из последних сил
цеплялся за ее край.
-- Извини, Тамара... если сможешь, -- едва шевеля губами, сказал Кирпак.
-- Мы не будем вместе.
-- О! А я именно об этом хотела тебе сказать, -- виновато вздохнула Тамара.
-- Ко мне родители приехали, и я не смогу сегодня...
-- При чем тут родители? -- в отчаянии воскликнул Кирпак. -- Нам встречаться
больше не светит, понятно? Вообще!
-- Ничего не понимаю... Ты говоришь...
-- Я говорю, -- едва не срываясь на истерику, закричал Кирпак, -- что мы с
тобой никогда не будем вместе! Ни-ког-да!
-- У тебя... у тебя уже кто-то есть? -- затаив дыхание, спросила Тамара. – И
вчера ты ездил не в командировку… а к ней, да?..
-- Нет у меня никого. И, кроме тебя, не было, -- прохрипел Кирпак и добавил
про себя: "Да уже и не будет..."
-- Тогда почему же?..
-- Так надо.
-- Так не надо! -- заплакала Тамара. -- Ты дома? Скажи, ты дома? Я сейчас
приеду!
-- Нет, меня больше никогда дома не будет. Желаю счастья!
Он нажал пальцем на рычаг. Затем изо всех сил дернул за провод. Телефонная
розетка отвалилась вместе с тяжелым куском штукатурки. Через секунду трубка
была яростно разбита о край письменного стола.
На листе бумаги со списком необходимых дел был вычеркнут еще один пункт.
Кирпак надел свою дубленку, вышел из квартиры и хлопнул дверью.
***
Он легко нашел этот дом, хотя не бывал здесь со студенческих лет. Взбежал на
третий этаж и вдавил кнопку звонка. Ждать пришлось недолго. Дверь открылась,
на пороге стоял Свичкарь.
-- Разговор есть, -- сказал Кирпак и, отодвинув хозяина в сторону, прошел в
комнату.
Воздух здесь был пропитан голубым табачным дымом. Стереофонические колонки из
под потолка плакали голосом Аллы Пугачевой. На журнальном столике стояла
полупустая бутылка армянского коньяка, рядом -- тарелка с тонко нарезанным
лимоном, раскрытая коробка с шоколадными конфетами, пачка "Винстона"...
В кресле у окна, будто затравленная, притаилась медсестра Аленка. Кирпак
привык видеть ее лишь в длинном белом халате и даже не представлял, что этой
девушке может так подходить пушистый свитер и синяя джинсовая юбка, едва
прикрывающая круглые коленки, обтянутые черными колготами.
-- Добрый вечер, -- Аленка моментально покраснела и неловко поднялась на
ноги.
-- Привет, -- буркнул Кирпак. -- Совещание? -- он кивнул на журнальный
столик.
-- А то! -- захихикал Свичкарь и прошептал Кирпаку на ухо, оглядываясь на
Аленку: -- Жена в командировке. Может, по рюмашке с нами? Только недолго,
сам понимаешь...
-- Времени нет, -- правдиво ответил Кирпак. -- Я, собственно, пришел для
того, чтобы...
И, широко размахнувшись, изо всех сил залепил Свичкарю крепкую пощечину.
Звонкое эхо перекрыло вскрик Аленки и долго таяло в комнате.
-- Думаю, не надо объяснять, за что именно? -- тяжело дыша, спросил Кирпак.
Свичкарь молча держался за красную щеку и сосредоточенно рассматривал
паркетный пол под своими ногами. Он не знал, как нужно реагировать, потому
что подобных случаев в его жизни пока не происходило.
-- Идем! Ну? -- Кирпак грубо схватил Аленку за руку и потащил к двери. Она
не сопротивлялась, только испуганно смотрела на Кирпака своими огромными
глазами.
-- Я... Я буду жаловаться! -- ожил Свичкар, пересекая путь и хватая Лену за
другую руку. -- Я тебе все припомню!
-- Прочь с дороги!
Оттолкнув Свичкаря, Кирпак ногой распахнул дверь и уверенно двинулся вниз
по лестнице, крепко держа за локоть девушку. Сердце его стучало на весь
подъезд. Следом, усиленный трехэтажным эхом, катился отчаянный визг
будущего главврача. Он обещал написать о рукоприкладстве Кирпака во все
газеты, заявить в прокуратуру, дойти до министра и чуть ли не вызывать
обидчика на дуэль.
Хлопнула входная дверь. Кирпак с Аленкой оказались на улице. Тотчас же
широко распахнулось окно третьего этажа.
-- Э-эй! -- кричал Свичкар. -- Ты еще не все знаешь! Это -- я! -- накатал
ту анонимку, из-за которой тебя на парижский симпозиум не пустили! Это я
наплел твоей Тамарке о тебе... ну, тогда еще!.. А вспомни, как ты потерял
рукопись своей докторской! Вот она-а-а!
По воздуху зашуршало множество бумажных листов, отпечатанных на машинке.
Ветер подхватил их и понес, как на крыльях, через улицу и крыши домов...
Только сейчас Кирпак заметил, как дрожит от холода Аленка.
-- Где пальто? Там? -- он показал пальцем на открытое окно третьего этажа.
-- Нет... Я так... Он меня на машине привез. Говорил, что только музыку
послушать, а сам приставать начал, бессовестный! Хорошо, что вы пришли вовремя...
-- На, держи, -- Кирпак сбросил с себя дубленку и силой натянул ее на
Аленкины плечи, застегнул пуговицы. -- Это от меня... на память, -- улыбнулся
он и, махнув рукой, побежал к троллейбусной остановке.
Оставалось еще немало дел.
* * *
Теперь он радовался тому, что догадался утром рассчитать свое время,
записать все необходимые дела, проставив напротив каждого пункта часы с
минутами. Уже темнело, но до сих пор Кирпак не выбился из графика, даже
немного его опережал. Так досрочно были вычеркнуты позиции "Набить рыло
Свичкарю", "Забрать книгу из редакции"... Ха, с этой книгой был настоящий
цирк: ее, оказывается, уже подписали в печать. Около семи десятков
стихотворений в серии "Первая книга поэта" -- это не шутки! И главный
редактор, и директор издательства были шокированы -- десять лет автор ждал
свой сборник, и вдруг -- "Верните мне мою рукопись. Это не поэзия, а
графомания. Не хочу". И, выйдя во двор, Кирпак на глазах всего издательского
коллектива швырнул папку с подписями и печатями в костер, в котором дворник
сжигал сухие листья...
За два рейса грузового такси все имущество Кирпака было отправлено в дом
престарелых -- пусть пользуются дедушки с бабушками.
В ЖКО он нашел управдома Гольдмана, вручил ему ключ от квартиры и оставил
заявление: "Прошу принять жилье по ул. Фрунзе, 12, кв. 32 в фонд государства".
-- Отбываете? -- живо поинтересовался Гольдман.
-- Отбываю, -- грустно кивнул Кирпак.
-- Везет, -- завистливо сказал управдом. -- И виза есть?
-- Есть, есть виза. Все есть.
-- А... жилплощадь?
-- Площади там на всех хватит.
-- Ну, доброго здоровья. Может, когда и встретимся, -- заговорщицки
подмигнул Гольдман.
Кирпак криво усмехнулся:
-- Конечно, встретимся. Там все встречаются.
На улице он раскрыл свой паспорт, подул на медное острие авторучки и написал
на первой странице: "Прекратил свое существование вследствие неизлечимой
болезни 15 ноября текущего года".
Купив конверт в киоске, отослал паспорт в райотдел милиции.
День заканчивался. Лицо без определенных занятий и определенного места
жительства сидело на скамейке в парке и хотело есть. С самого утра Кирпак
не успел забежать в буфет за пирожком и стаканом молока. Ничего, подумал
он, там принимают и с пустыми желудками...
Говорят, когда человек чувствует близкий конец, то перед глазами проходит
вся жизнь. Кирпак ждал этот момент с определенным интересом -- ну, что он
может вспомнить за свои тридцать восемь лет? Школа, институт, Тамара,
стихи... Когда-то ездил в отпуск в Ялту. Не понравилось. Народ много, моря
не видно. Потом еще -- работа. Резал, удалял, зашивал... И вот теперь эта
проклятая опухоль на собственном плече. Сосед посоветовал обратиться к бабке
Михайлине. У соседа была язва, давняя, еще с армии, он полжизни провалялся
по больницам, а старая Михайлина за три дня лишила его всех адовых мук.
Везет же некоторым...
Кирпак сунул руку за воротник и в который раз потрогал свой смертоносный
прыщ. Маленький мягкий шарик, с полсантиметра толщиной. И откуда же такое
берется, черт...
И тут к Кирпаку пришла Смерть.
Это был простой скелет, похожий на тот, который стоит в анатомичке. Только
этот был завернут в белую простыню, из-под которой выглядывала обычная
деревенская коса. Пустые глазницы уставились на Кирпака, затем оглядели
его с ног до головы. Почему-то ему было совсем не страшно, тем более Смерть
все время улыбалась своим щербатым ртом.
-- Не ждал? -- сочувственно спросила Смерть.
-- Ждал, -- кивнул Кирпак. -- Именно сегодня и ждал.
-- Вот как? Ну, это даже лучше, -- придерживая подол своего савана, Смерть
присела рядом на скамье и положила косу на колени. Пахло осенней землей и
чем-то болотным.
-- Лучше для кого? -- простодушно поинтересовался Кирпак.
-- Для тебя, -- вздохнула Смерть. – Ну и для меня, стало быть, тоже. Ибо тех,
кто не ждет, приходится долго уговаривать. Неблагодарная задача природы. Да
и не всегда успешная процедура.
-- Даже так?
-- А ты думал! -- Смерть покачала своим лысым черепом, уселась поудобнее и
положила длинную костлявую руку на спинку скамьи, едва не касаясь Кирпака.
-- Вот вчера пришла к одному... старый, кривой, на ладан дышит, а сам -- ну
ни в какую. Я и так к нему, и этак, а он -- убирайся, говорит, вон, проклятая!
Я, говорит, еще сто лет протяну!
-- Ну, и?.. -- равнодушно поинтересовался Кирпак.
-- Ушла, -- поколебавшись, призналась Смерть. – Больно уж упертый попался, да
ты же видел его вчера у Михайлины. Подожду еще. Сто не сто, а лет
двадцать-тридцать... -- И вдруг, повернувшись к Кирпаку, сказала: -- Вот ты
говоришь, ждал меня. А почему ждал? Если не секрет?
-- Какой там секрет. Вот, гляди, -- Кирпак стянул пиджак и закатал рукав
рубашки. -- Видишь, какая вавка?
-- Н-да-а, -- задумалась Смерть, касаясь прыща своим холодным костяным
пальцем. -- Плохи дела твои. Это как раз сегодня срок, пятнадцатого ноября.
Если даже Михайлина отказалась...
-- Отказалась...
Кирпак вздохнул и отвернулся.
-- ...то, считай, полные кранты, верно она говорит, -- закончила Смерть. --
Отличный она специалист, даром что читать-писать не умеет. Мне бы такую
помощницу! А не соглашается...
-- Как ты думаешь, -- перебил ее Кирпак, -- Тамарка меня поймет? Ну, этот
мой звонок?
-- Тьфу! -- улыбнулась Смерть. -- Об этом и не думай. Она считает тебя в
тысячу раз лучше, чем ты есть на самом деле. Эх, не знал и не знаешь ты
женщин... Тут тебе далеко до Свичкаря, -- Смерть вздохнула. -- Ладно, ближе
к делу. Ты у меня не один. Ко меня тоже очередь, не только к Михайлине...
-- Я готов, -- сказал Кирпак, закрывая глаза.
* * *
-- Вижу, что "готов". Ясно дело. А ну, встал быстро!
Сержант милиции с рацией и с пистолетом на ремне тряс Кирпака за плечо.
Вздрогнув и резко вскочив на ноги, Кирпак оглянулся.
Город просыпался. Широкой парковой аллеей медленно двигалась поливочная
машина, увлажняя асфальт двумя водяными полукругами, они сверкали всеми
цветами радуги. Тугие струи сметали с дороги мертвые листья, опавшие за
ночь с ветвей. Прозвенел трамвай. Где-то раздались позывные утренней
радиопередачи.
Кирпак содрал с себя пиджак и, теряя пуговицы, рванул рубашку. Ладонь
скользнула по плечу -- ровному, гладкому, мускулистому плечу
здорового тридцативосьмилетнего мужчины. Прыща-пузыря не было... Он исчез,
пропал, испарился, растворился!.. На всякий случай Кирпак тщательно
обследовал также и второе плечо. Постовой молча и не без профессионального
интереса наблюдал за этими странными манипуляциями.
-- Что-то потерял?
-- Да... Потерял... А какое сегодня число? -- потрясенно ахнул Кирпак.
-- А тебе это важно? -- презрительно рассмеялся милиционер. -- Пить надо
меньше. Топай уже потихоньку домой, отдыхай. А то сейчас нарядик из
вытрезвителя вызову.
-- Боже... Да скажите ради Бога, не мучайте! Какое число?!
-- Ну, шестнадцатое. Среда. Пять минут седьмого. Что, опоздал куда?
-- Это уж точно, -- думая о своем, тихо сказал Кирпак. -- Какое счастье...
-- Что говоришь?..
Да, прошло ровно полтора дня. Полтора дня, отпущенные Михайлиной на эту
опухоль. Точно угадала бабка, дай ей, Господи, здоровья...
-- Я жив, -- задумчиво объяснил Кирпак. – Понимаете – жив! Я самый счастливый
человек на свете...
И медленно двинулся по парковой аллее. Шел, не оглядываясь.
Милиционер посмотрел ему вслед, поправил кобуру и отправился по своим чисто
милицейским делам. Он был молод, и глубокие жизненные хлопоты его еще не
беспокоили.