Глава 31
Где князь получает благословение и выслушивает поучение
По счастью, князь не стал сразу собираться в большой поход. Он прекрасно понимал, что дружина измотана путешествием в Минск, поэтому дал всем нам неделю на отдых. Чему я был безмерно счастлив.
После пира и радостных встреч с близкими, князь начал видимо томиться чем-то, неведомым мне. Он явно жаждал чего-то, какой-то давно запланированной и очень важной встречи. И вот, однажды вечером, Мономах, оставшись со мной наедине, сказал:
- Не желаешь ли ты, Санька, побывать в духовной колыбели Земли Русской? Истину говорю тебе, с благословением преподобных отцов, покажется тебе предстоящий поход лёгким и исполненным радости...
- Ну, не знаю, - растерялся я, - я как-то не готов.
С одной стороны, мне было жутко интересно «попасть на приём» к какому-нибудь великому святому. Это в моём рациональном 21 веке святых днём с огнём не сыщещь, а вот 12 век был в этом отношении гораздо богаче. Но было ещё что-то, кроме обычного любопытства.
- Говорил я тебе, Санька, что брат мой Ростислав злое святому Григорию Печерскому соделал, в итоге сам он погиб, утонув в реке, а поход наш на половцев неудачным оказался? - молвил князь.
- Говорил, князь-батюшка. Да вот только я вроде не хулил святых... Идти хочу, да боязно. Вдруг он обличит в чём, или предскажет про будущее что-то нехорошее? - у меня по коже пробежал табун мурашек, в предчувствии скорой и неизбежной встречи с Тайной...
- Не бойся, Санька. Божьи люди легки, добры и не обличительны, коли добрые помыслы имеешь. - князь доверительно положил руку мне на плечо. - Посмотрят они тебе в душу эдак пронзительно и вдруг самому стыдно-престыдно станет за свою глупую жизнь...
Пока мы шли к Киево-Печерской Лавре, Мономах торопливо рассказывал:
- Был там такой врач безмездный, по имени Агапит. Никому во врачевании не отказывал, денег никогда не брал, всё золото, что ему приносили, у порога оставлял. Почил он уже лет как двадцать. Помню, занедужил я сильно — думал, что пришла пора душу Богу отдать. Лечил меня тогда известный киевский врач, армянин Бабкен, весьма искусный в своём деле. Травками разными, да кровопусканиями. Но мне всё хуже становилось. И тогда решил я положиться на Христа и отправился в Лавру. Исцелил меня Агапит, да велел с имения своего нищим раздавать. Сказал, что Бога нельзя обманывать и нужно быть благодарным за исцеление. С тех пор тем и живу...
Я уже не раз видел, как с кухни князя служители куда-то уносят большие котлы с едой. Не вытерпев, однажды я поинтересовался у повара, куда они всё это несут. Ворчливый «воин кухни» посетовал:
- Кормит князь голытьбу всякую от своего стола. И нет чтобы на заднем дворе огрызки разные дать. Выбирает кусочки пожирней, да немощным разносить приказывает... И так каждый день.
Тем временем мы подошли к ограде Лавры. Мономах, взявшись за массивное кольцо, трижды глухо постучал в дверь. Кстати замечу, что во время этого неблизкого пути нас никто не сопровождал. Властелин Киева и, пожалуй, всей Руси шёл по городу без малейшей охраны. Я почему-то вновь вспомнил своё время, где даже мэр заштатного городишки не рискует ходить по улицам в одиночестве. То ли любви народной боится — в бурных её проявлениях. То граждан, считающих, что надо делиться.
Тем временем дверь отворилась и нас пригласили внутрь. Монах в облачении с капюшоном поинтересовался:
- С кем желаешь побеседовать, князь-батюшка? Под землю пойдёшь, али на поверхности останешься?
- Под землю, батюшка, - вздохнул Мономах, - хочу я видеть Иоанна Многострадального, благословение у него взять, да от нечистоты мирской очиститься.
Монах с уважением и даже как-то испытующе взглянул на нас. Словно спрашивал, готовы ли мы взойти к такому человеку, не отвлечём ли от молитв жарких?
Мы нырнули в неприметную дверь, похожую на нору и оказались в почти полной темноте. В лицо дохнуло сыростью и холодом. Монах снял со стены мерцающую слабым светом жировую плошку и молвил через плечо:
- От меня не отставать, коридоры здесь разветвлённые, сложные. Заблудиться можете так, что никто не найдёт.
От этих слов в животе у меня забурчало от страха. С каждым шагом становилось всё холоднее — мы проходили мимо затворённых дверей келий, спускаясь всё ниже и ниже.
Я почувствовал, что окончательно заледенел. Влажный и холодный воздух пронимал до костей. Как они здесь живут? Я где-то читал, что в нижних пещерах температура в любую жару всегда держится на уровне 7-9 градусов Цельсия.
Своды коридора, ведущего вниз, были оштукатурены, полы чистенькие, выметенные, а воздух, несмотря на сырость, был удивительно свежим. Ко всем ощущением примещивалось ещё одно — чувство удивительного спокойствия. Несмотря на тесноту, у меня ещё ни разу не возникла паника. Признаюсь, в других тесных и полутёмных помещениях у меня пару раз доходило до приступа клаустрофобии — когда дышать темно и воздуха не видно.
Пару раз мы проходили мимо келий, у которых не было дверей.
- Что там? - поинтересовался я у монаха. - Почему нет дверей?
Молчаливый мужчина внезапно остановился и посветил в одну из таких обиталищ своей плошкой:
- Расширяемся, копаем пещеры для новой братии. Тут ещё не живёт никто.
Я увидел комнату размерами два на три метра с каменной кроватью и попытался представить себе, что кто-то проведёт здесь всю жизнь до смерти, в темноте и холоде. Получалось слабо. Монах, словно прочитал мои мысли:
- Не пытайся постичь, как затворники здесь живут. Только помощью Божией, которую Он даёт удалившимся от мира.
Мы пошли дальше. Временами нам попадались под ногами довольно крутые спуски, а изредка я замечал замурованые двери.
- А там мощи святых братий лежат, - сказал прозорливый монах, не оборачиваясь, - тех, кого прославил Бог нетлением после блаженной кончины.
Я давно уже отметил, что в воздухе время от времени появляется сладковатый и необыкновенно приятный аромат. Я решил для себя, что это церковное миро или что-нибудь в этом роде. Но монах, эдакий провидец, вновь разрушил мои умозаключения:
- А мощи те благоухают ароматом приятным, - монах остановился, блаженно прикрыл глаза, - если в пещеру зайти, на седьмом небе оказываешься от сладости небесной.
Наконец мы приблизились к цели нашего путешествия. Осторожно постучав в дверь, наш проводник сложил руки на груди и прислушался:
- Тишина, - прошептал он, - наверное, почивает брат Иоанн.
- Входите, братия, - раздался мелодичный и удивительно бодрый для окружающей тьмы голос из-за двери.
Мы робко вошли внутрь и огляделись. Странно. На первый взгляд келья казалась пустой. Где же прячется брат Иоанн?
- Присаживайте, не стойте, - раздался тот же приятный голос. Шёл откуда-то снизу.
Я зашарил глазами по полу и ахнул: у дальней стены прямо из земли возвышалась голова довольно молодого мужчины, чем-то смахивавшего на актёра Владислава Дворжецкого.
- Да, - улыбнулся мужчина, - здесь я и обитаю. Много лет боролся я со страстями своими, посему и в землю себя зарыл. - он прикрыл свои горящие неземным светом глаза. - И вот, пришёл на меня Неизреченный свет, который и ныне есть.
Он был простым и открытым и это поразило меня. Я почему-то думал, что святые такого уровня должны быть величественными, угрюмыми и молчаливыми. И тут внезапно Иоанн сделал мне знак рукой:
- Подойди, мил человек, присядь рядом со мной.
Я присел рядом, а святой долго посмотрел мне в глаза испытующим и немного удивлённым взглядом:
- Вижу, что человек ты странной судьбы. Доселе не бывало такого у Бога, чтобы от вас к нам людей посылали. Знай, что на тебя возложена большая ответственность — должен ты не лениться, а записать, как мы здесь живём. Чтобы люди в твоём времени прочитали и назидались про житие древних. Чтобы поняли, как далеко ушли от правды Божией, считая нас отсталыми да тёмными.
Он положил свою горячую руку мне на голову:
- Кайся, Санька, кайся в душегубстве. Двоих людей ты уже положил.
Я хотел было возразить, что на меня нападали, что я не виноват...
- Всё равно кайся, - остановил меня Иоанн, - должны мы за каждый поступок отчёт Господу всего что ни есть, давать.
Следующей была очередь князя.
- А ты, князь батюшка, не ходи в поход. Пошли своего сына, Ярополка. Если сам пойдёшь, то не вернёшься. Тем более, что у тебя и здесь дел немало будет.
- Но как же... - начал Мономах.
- Не бойся, молитесь — и поход удачным будет, - остановил его святой. - Оставят половцы русскую землю и уйдут за Кавказ. А ты останься здесь, да позаботься о народе киевском...
- Так ведь я... - опять попытался сказать князь.
- Не потому говорю, - улыбнулся Иоанн, - что ты не заботишься. Напоминаю тебе, что милость пуще жертвы. Нам надобно обличать, а вам хоть немного к нам прислушиваться.
- Благослови, батюшка, - склонился Мономах, - пусть Господь вразумит по твоим молитвам.
...Когда мы поднимались по коридорам вверх, мне казалось, что я совершил космическое путешествие длиной в десять лет. Ведь ощущения были такими, что полчаса назад я был совершенно другим человеком. Внезапно мне пришли на ум лица убитых мной в этом времени: несчастного венгра и жреца Булгака. Почему-то стало жалко их до слёз. У каждого ведь была родня, жёны, дети. Убивая одного человека, ты убиваешь всё его потомство. Кто знает, может быть через тысячу лет, в моём времени они стали бы родоначальниками целых селений или даже городов?
К счастью, в верхнем храме как раз начиналось богослужение. Не сговариваясь, мы с князем отправились туда. Там я и облегчил душу, рассказав на исповеди о совершённых грехах. Много чего наговорил — после пронзительного, проникающего как магниевая вспышка в темноту души, взгляда святого Иоанна, хотелось очиститься как можно тщательнее. Ощущение и впрямь было — как после духовной «бани».
На обратном пути князь посетовал:
- Ох-хо-хо, как же Ярослав без меня в поход пойдёт? Я же от начала с половцами боролся...
- Не беспокойся, князь-батюшка, - успокоил я, - коли брат Иоанн так благословил, нужно исполнить. И будет нам победа...
- Это ж дело моей жизни — Русь от поганых очищать, - поделился Мономах. - Раньше они пахарям мирным жизни не давали. Только урожай собираешься снимать, налетают, как вороньё. Всё пожгут, больше напортят, чем украдут.
- И как же вы с ними боролись? - поинтересовался я.
- Три похода я на них вдохновил и провёл. - улыбнулся князь. - Сперва у реки Сутени мы их наголову разбили, двадцать ханов перебили. Было это тринадцать лет назад. Казалось, что обезглавили степь... Но не тут-то было! Налетели они через четыре года, неугомонные, да пограбили нашу землю славно. Еле обозы увезли. Настигли мы их у реки Сулы, награбленное отбили, а затем у Лубена и вовсе поразили всё их войско.
- Неужто они и после этого осмеливаются на Русь ходить? - поразился я.
- Уж и сыновей мы на дочерях ханских женили — всё без толку, - вздохнул Мономах. - Есть такие люди, что только войной живут, не умеют мирно. Пять лет назад мы вынуждены были снова в поход отправляться, по снегу, на санях обоз везли. Взяли города их, Сугров и Шарукань, половцев разгромили наголову. И вот, видишь, опять они зашевелились...
Честно говоря, несмотря на рассказы князя о непримиримости и воинственности половцев, страшно перед грядущим походом не было. После духовных «процедур» на душе был покой. Я почему-то отныне твёрдо знал, что вернусь домой живым и невредимым. Конечно, можно было остаться в Киеве с князем, но было ужасно интересно сходить на такую знаковую для Руси битву... По-моему, последнюю битву с половцами государства под названием Киевская Русь.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/04/10/1222