Назавтра была дневка. Поэтому спать не торопились. У костра было уютно. Внизу плескалась река. Время от времени подавала голос какая-то ночная птица.
—Сережа, расскажи про Черного Альпиниста, ты же обещал, – попросила Лена.
—Да я уже рассказал про него три разные истории. Больше не знаю.
—Ну, чего тебе стоит, – заканючила Лена.
—Что тебя на страшилки перед сном потянуло? Пусть вон Санька рассказывает. Он больше всяких историй знает
—Расскажи, расскажи, Сань! — поддержали Лену уже и другие.
—Ну, хорошо, — сказал Санька, — раз уж вам так хочется послушать страшную историю перед сном, я вам расскажу случай из жизни.
Санька накинул на плечи штормовку. Достал сигарету, вынул из костра головешку, прикурил от нее. По всему видно было, что он нарочно затягивает начало рассказа. «Вот черт! Нагнетает обстановку, — подумал Серега». По опыту он уже знал, что после такой подготовки его друг наверняка соврет что-нибудь, от чего будет много девчачьего визга.
Санька обошел кострище и уселся на бревно между двумя девочками. Потом налил себе чаю из котелка. На луну набежало черное облако. Снова кто-то ухнул в прибрежном тальнике.
—Я расскажу вам историю, которая случилась со мной перед выпускными экзаменами в десятом классе, — начал Санька. — Как-то так случилось, что наши мальчишки стали влюбляться в одноклассниц. До этого вроде бы даже не замечали, что с нами учатся девчонки. А тут, вдруг расцвел целый выводок очень симпатичных особей. Мне, грешному, тоже понравилась одна девочка. Ирочкой звали. Правда, был у нее один недостаток, жила она в районе сахарного завода. А это от нашей школы было далековато. Ей-то что, ее привозили в школу на машине. А для меня был этот путь длинным и неудобным. Туда и обратно нужно было добираться на автобусе. А как ходят автобусы, вы знаете. Они редко придерживаются расписания. То опаздывают, то уходят из под носа. Поэтому я выбрал, как мне казалось, самый лучший и короткий маршрут — пешком через кладбище. Это старое польское кладбище, со склепами. Заросшее липами, рябиной, яблонями. Ромашки там росли огромные, как яичницы-глазуньи. А вдоль забора, за которым было ржаное поле — васильки. Бывало принесешь в школу охапку тех и других, девчонки наплетут венков и ходят в них как лесные нимфы. Знали мы там все входы и выходы потому, что часто играли на его территории в казаков-разбойников, или устраивали наши сходки. Туда многие боялись заходить, а для нас это было тихое укромное место без посторонних глаз. А какой там стоял потрясающий запах цветущих лип или разнотрявья в летний зной! А запах цветущих яблонь по весне! А вкус рябины, тронутой первым морозцем! Да что вам рассказывать! Если вы сами этого никогда не пробовали, все равно не поймете.
Сразу за кладбищем была железнодорожная насыпь. Там нас уже встречали заросли земляники, запах которой смешивался с запахом раскаленных рельсов, пропиткой шпал и был так вкусен, что развалишься в этом запахе, разомлеешь под солнцем, и уходить не хочется. Благо поезда по этой ветке ходили редко. Только маневровый паровоз, что подгонял на завод пустые вагоны, а потом уволакивал их после загрузки. А за насыпью уже был виден Дом культуры завода, где по субботам устраивались танцы.
Мне никак не удавалось получить от Иры окончательного ответа — будем мы дружить или нет. И вот, после последнего урока, когда до первого выпускного экзамена была еще целая неделя, на мой настойчивый вопрос Ира ответила, что если я приду завтра в их клуб на танцы, то получу исчерпывающий ответ.
Конечно, к началу танцев мы с друзьями были в клубе.
Уже звучали мелодии, что наяривал самодеятельный инструментальный ансамбль, под руководством нашего учителя музыки аккордиониста Кости Пупкова. Но еще никто не танцевал. Вдруг ко мне подошел Серега. Помнишь, Серега? (Серега, который понятия не имел о чем идет речь, что-то промычал в ответ. Ему вот так мычать приходилось и раньше. Теперь он только ждал, куда понесет Саньку его фантазия.) Он позвал меня кое-что показать. Мы прошли по коридору вдоль сцены. В глубине, за кулисами я увидел Ирочку, целующуюся с каким-то парнем. Мешать не стали, а тихонько повернули вспять. Надо ли говорить, что вечер был испорчен. Все мои надежды рухнули. Какой смысл был оставаться дальше. Я распрощался с друзьями.
Когда спускался с насыпи, мне показалось, что за моей спиной кто-то топает. Я укрылся за первым же деревом посмотреть, кто меня преследует. Я узнал ребят из привокзальной группы, из железнодорожной школы. Мы не дружили с ними, но и не были врагами. Укрываться смысла не было и я пошел дальше. Они меня догнали.
—Вот ты нам и нужен, — сказал один из них. — Ты нам поможешь.
—Мне не до вас, — ответил я. — Спешу!
Не то настроение было у меня, чтобы вмешиваться в какие-то авантюры привокзальных. Ведь только что я стал свидетелем сцены, которая рушила все мои надежды.
—Ничего. Подождут твои дела. Мишка, покажи ему аргумент.
Тот, кого назвали Мишкой, протянул в направлении меня руку. Из рукава его куртки выскользнул нож довольно внушительных размеров. Сантиметров двенадцать - пятнадцать. Может быть мне так показалось со страху, может быть короче, но...
Мы подошли к какому-то склепу. Вокруг было много свежих следов.
—Слушай сюда, – сказал их предводитель. – Вчера здесь похоронили девушку. Мы сдвинем крышку. Ты слазишь вниз, снимешь с ее пальца кольцо, цепочку с шеи, и мы тебя вытащим.
Понял?
Что-либо возражать не было смысла. Мы вошли в склеп. В центре его была крышка, прикрывающая лаз. Они подняли ее.
—Давай. Справа свежий гроб.
Меня подтолкнули к лазу, и я едва успел сгрупироваться, чтобы удачно стать на ноги. Внутри темень была кромешная. Меня окутал тяжелый воздух склепа. Хотелось вздохнуть полной грудью. Было такое же ощущение, как когда на спор ныряли в реку, чтобы в доказательство подвига достать со дна какой-нибудь предмет, и уже не хватало воздуха. Но все-таки дышалось.
—Ни фига не видно! – Крикнул я.
—Держи фонарь!
Я поймал карманный фонарик. В его свете различил гробы, стоящие вдоль стен. Справа действительно стоял новый гроб. Я открыл крышку. На шее покойницы был кулончик, который снялся легко. А вот кольцо с пальца никак не хотело сниматься. Я крикнул, что кольцо не слезает.
—На, срежь! — И рядом со мной упал нож.
Кольцо пришлось снимать вместе с пальцем.
Я крикнул ребятам, чтобы они меня вытаскивали.
—Давай по порядку, — ответили мне. — Вначале нож.
Я вложил нож в свесившуюся руку.
—Теперь кольцо с цепочкой.
Я сделал, как было сказано.
— Давай руку.
Я ухватился за протянутую руку. И уже когда моя голова оказалась у края лаза, кто-то саданул по ней чем-то тяжелым...
Раздался первый испуганный возглас слушающих этот правдивый рассказ.
—Тише-тише! Иначе я не буду дальше рассказывать. А то еще спать не будете.
— Будем, будем! Дальше, дальше!
...Сколько так пролежал, не знаю. Очнулся в полной темноте. Почувствовал, что по моему лицу что-то ползет. Отмахнулся и ощутил на пальцах липкую паутину. Что же, пока тут отлеживаюсь, на мне уже поселились пауки? Потер саднящее место на голове и нащупал огромную шишку. Вспомнил, что не возвращал фонарик. Пошарил вокруг себя и наткнулся на него. Зажег, осветил стены склепа и потолок. Обрадовался, что крышка люка прикрыта не полностью и решил, что
пора выбираться оттуда. Стал соображать, как же построить упор, чтобы достать до люка. Я сдвинул один гроб на центр. Он оказался не таким уж тяжелым. На него взгромоздил крышку от нового гроба. Залез на сооруженную подставку. Ее мне как раз хватило, чтобы упереться руками и плечами в крышку лаза. В этот момент у меня выпал из рук фонарик, и я снова оказался в полной темноте. Но не спускаться же за ним, когда цель уже так близка. Я покрепче уперся в крышку лаза и напрягся изо всех сил. И в этот момент, когда крышка стала поддаваться моим усилиям, кто-то как схватит меня за плечи, как затрясет...
С этими словами Санька схватил за плечи сидящих рядом девчонок.
В следующий момент раздался визг слушательниц необыкновенной истории. С гвалтом и хлопаньем крыльев с окрестных деревьев вспорхнули разбуженные птицы. С тяжелым всплеском что-то плюхнулось в реку.
... Мама трясла меня за плечи, пытаясь вернуть к действительности, — Ты собираешься просыпаться? У тебя же через два часа экзамен?
Санька закончил рассказ и, смеясь, уворачивался от крепких Лениных кулачков, колотящих его по спине.
В конце концов все угомонились и расползлись по палаткам.