И что удивительно: придуманное похоже на правду, а истинно случившееся представляется худым вымыслом. Каждый, живший в этих местах в описанное время, волен выбирать то, что ему покажется разумным.
…Бараков, этих длинных сараев-засыпушек с комнатками в два окошка, в нашем городе было достаточно. И у завода на одной окраине города, и у другого, на противоположной стороне. А первым из числа якобы временных сооружений ожидаемого и давно обещанного сноса заслужил давно мозоливший, поскольку был на виду, а не в стороне от центральных дорог, барак, построенный ещё до войны, по форме буквы "Г". Находился он недалеко от маленькой проходной, между досчатым забором стадиона и рельсовой дорогой к лесозаводу.
Сейчас, глядя на его бывшее месторасположение, даже удивляешься: как он здесь мог разместиться. Теперь тут параллельно металлическому решетчатому забору стадиона идут тротуар к четырем высотным домам, шоссейка и те же давние рельсы к лесозаводу. Но нет, память не подводит: барак буквой "Г" стоял, где сейчас на расширенном стадионе за неизменным футбольным полем смонтирована мачта табло. А ещё рядом с бараком тогда была огромная лужа с липкой грязью, высыхавшая только летом. Весной же или осенью, мы, школьники, живущие дальше этого барака, рельс и нефтехранилища, на новых городских Трудовой и Строительных улицах, с трудом обходили это грязное препятствие.
С четвертого класса нужда ходить с Троицкой горы мимо этого барака отпала, поскольку напротив центральных ворот стадиона построили современную кирпичную трехэтажную школу, а с другой стороны стадиона заасфальтирован удобный тротуар. А потом стройки пошли одна за другой: кинотеатр, Дом спорта,жилые дома, в том числе и высотные, снесены и бараки между двумя оврагами, но городу для расширения всё равно места было мало, он девятиэтажно наступал на северную окраину, поглотив в себя соседнюю деревню.
За это время счастливчики-новоселы, детно увеличиваясь, из барака с буквой Г успели от завода получить одно, а то и двухкомнатные квартиры, а в северную, новую часть города после таких удобств переселялись в уже трёх и даже четырехкомнатные.
Но я как-то быстро перебрался с начала описываемой истории к её ну если не завершению, то точно к середине. Как бы не запутаться. Тогда – к делу.
В общем так. Третьеклассники Колька Кулагин, Шурка Дмитриев и Надя Зосимова шли домой, весело размахивая портфелями.
- А что это ребятня с окраинных улиц вместе с нами не пошла? – оглядываясь назад, спросила Надя мальчишек.
- Венька Кумохин сказал, что в эту грязюку не полезет, - сообщил всё знающий Шурка, который в последнее время решил во всем подражать самому рослому и сильному товарищу, и если бы было ему по пути, то обязательно побежал бы за Венькиной ватагой. – Вот вся его гурьба и пошла с другой стороны стадиона. И вообще, там теперь автобусы до новых финских домов, где Люська Ларина и Валька Захарова живут, стали ездить.
- Грязи, знамо дело, возле нашего барака хватает. Особенно у досчатого туалета, где по утрам кое-кто поганое ведро до очка донести не хочет. А давайте, как тимуровцы, - предложил Колька Кулагин, недавно с возрастающим от страницы к странице интересом осиливший интересную повесть Гайдара, которую настоятельно рекомендовано прочитать школьникам, желающим стать пионерами, - мы покажем взрослым пример и начнём наводить порядок возле барака.
- Согласен. Вот только чугунок картошки оплету, - не раздумывая, ответил Шурка.
- И я выйду, когда переоденусь, - поддержала Надя. – Ещё подружек позову.
Взрослые, возвращаясь через маленькую проходную с работы, удивлённо разглядывали, как их дети, даже сопливая малышня, старательно носили песок, сваливая его из ведёрок в лужу, а пацаны постарше таскали из-за железной дороги булыжники, собираясь сделать подобие тротуара.
- Давай организуем коммунистический воскресник, в субботу после работы всё равно некоторые в баню намылятся, а там пивко-винцо… - разумно предложил отец Кольки Кулагина. – Правильно ребятки нам в укор придумали навести порядок!
Но воскресника не получилось, его перенесли на неделю, поскольку в субботу в конце смены в заводоуправлении стали выдавать ключи от только что построенного на улице Трудовой двухэтажного, с общим коридором, красивого дома. В нём по краям коридоров были туалеты (не надо с поганым ведром на улицу выходить), ванные комнаты. Кулагины, Дмитриевы, Зосимовы и ещё четыре семьи из барака переехали в новый теплый дом с такими богатыми условиями жизни. На радость счастливым соседям помогали переносить легкие вещи те, кто оставался в бараке, где иной раз в комнатах и на ночь не запирали изнутри двери, да и снаружи, если уходили ненадолго, не вешали замки. И оставшиеся не были завистливы: они знали, что дождутся своей очереди – вон как заводской окс со стройками развернулся!
Кулагины для перевозки наняли полуторку, Зосимовы грузили свои вещи на телегу, Надя, перенося свои коробки, с опаской обходила пофыркивающую лошадь. Потом полуторка ещё дважды съездила от барака к новостройке – вот и весь семи небогатых семей скарб.
Не мебелью, а детьми разбогатели Кулагины к следующему переезду: у Кольки и ещё маленького Саньки появились сестренки-близняшки Анна и Инна. Профком ходатайствовал перед директором о немедленном вселении шестерых Кулагиных в трёхкомнатную квартиру. Одна такая незаселённая с первомайских праздников осталась в новом двухэтажном двухподъездном доме. И ведь убедил председатель профкома.
- Ладно, будь по-твоему, - сдался директор. – Я ведь эту квартиру для начальника кузницы берёг. Пусть он в двухкомнатную, что арматурный цех за Кулагиными зарезервировал, переедет, до осени ждать не так и долго осталось. Да передай от меня поздравления родителям и сообщи вот ещё что – в соседях у них на месте двух снесенных в начале улицы домов начинаем строить детсад…
А ещё новоселам премии от профкома и арматурного цеха на новую мебель дали. И сложились на подарок не только жильцы дома, в котором Кулагины жили четыре года, но и бывшие бараковские соседи.
Очень радовался Колька тому, что квартира досталась не у большой проходной, хотя там как бы центр посёлка и школа в пяти метрах, а почти по соседству с прежним жильём: мебель переносили на руках – всего метров двести на параллельную улицу и на один этаж вверх. Но главное для Кольки не это важно, а то, что все друзья по-прежнему живут рядом, в первую очередь Надя Зосимова и, конечно, Шурка Дмитриев.
Кольке уже четырнадцать, в седьмом классе он влюбился в Надю Зосимову, с которой бегал по коридору барака, когда были оба ещё от горшка два вершка. Всё нынешнее лето не видел её: то в деревне у бабушки с дедушкой, то в пионерлагере, а в августе с родителями ездила по путевке в крымский Судак. В сентябре он словно впервые увидел Наденьку: заметно вытянулась, с огромными голубыми глазами, концы раньше прямых русых длинных волос вдруг закудрявились, пухлые груди оттопыривали черный фартук, почти пропали портившие щеки веснушки.
Шурка Дмитриев тоже изменился: вырос, пополнел, а в плечах стал шире даже мужиковатого Веньки Кумохина. Только, кажется, без перемен у Кольки – такой же худющий, звонкий, бледный. Мать говорила, что он до полутора лет, хотя говорить даже начал, голову не держал. Колька всё опасался, что Шурка тоже заметит ставшую красавицей Наденьку, с таким соперником ему бы не совладать, но Шурка и Венька стали ухаживать за сестрами-двоешками Перевезенцевыми из другого седьмого, «Г», класса нашей школы.
Надя узнала про фотокружок, Колька из-за неё тоже туда записался. И Шурка стал ходить за компанию. Наде родители купили дешевенькую «Смену», отец отдал Кольке свой «Зоркий», только Шурке мать покупать ничего не стала, на вечерние занятия он к облегчению Кольки ходить перестал. Ещё раньше Колька его просил не возвращаться из кружка втроем, пусть он идет сзади, отстав метров на двадцать. В последнее занятие Шурка так и сделал, но словно в насмешку издали кричал:
- Кольк, я достаточно отстал?! Или ещё отстать!
После семилетки все бывшие бараковские дети пошли на завод. Полкласса стали учиться в восьмом, соединённом из двух прежних седьмых. Надя Зосимова и Люся Ларина из «А», я и Саша Ромашин, мы оба из седьмого «В», сдали вступительные экзамены в техникумы. Сестры Перевезенцевы устроились в сборочный цех на участок пошивки. Туда же просились и Шурка с Венькой, но их поставили гнуть алюминиевые рамки для автобусных окон, пообещав, когда станут постарше, перевести непосредственно на конвейер. Кто стал учеником маляра, кто в этом же ЖКО учеником кровельщика. Каждого предупредили, чтобы несли заявления в вечернюю школу.
Кольку в арматурный, как хотели родители, не взяли – не было для подростка подобающих мест. Зато нашлось нетрудное дело через корпус от отца с матерью, считай, что под присмотром, в металлозаготовительном отделении при кузнице. Поставили на механическую пилу: следи, как пила режет отмеренные заготовки для кузницы или инструментального цеха из толстых кругляков или бруса легированной стали. Шефство над худеньким пацаненком мастер попросил взять двух женщин в кожаных фартуках, рубящих рядом на малом и тяжелом прессах из длинных узких полос или широких листов металла заготовки для кузницы и прессового участка арматурного цеха.
Вместе с Шуркой Колька стал прилежно ходить в вечернюю школу, оба сменили надоевшие портфели на картонные папки для общих тетрадей. Венька Кумохин с ними учиться отказался – лучше миловаться с Шурочкой Перевезенцевой. На удивление Кольки Шурка Дмитриев стал заниматься старательнее, чем в школе.
- Мать сказала, чтобы я уже сейчас про техникум или институт думал.
Кольке родители ничего такого не говорили, но и он задумался. Надя вот в техникуме учится, придёт в кузницу технологом или мастером, а у неё жених пильщик металла. Не раз, пока механическая пила час, а то и больше, разрезает большой кругляш, он успевает смотаться в кузницу. Грохот галтовочных барабанов, уханье баб тяжелых молотов, частая дробь молотов паровоздушных, хруст обрубаемого на прессах облоя поковок. Жарко и дымно от мазутных печей, пахнет разогретым металлом, жжёными рукавицами и окалиной. В арматурном гораздо лучше и тише, даже на прессовом участке. Наде бы лучше в арматурном работать, туда, говорят, скоро какие-то многопозиционные пресса-автоматы планируют поставить. И вообще, зачем она мужицкую специальность выбрала – ковочно-штамповочную. То ли дело в сборочном цехе. Побывал он, всё интересно посмотреть, не только на конвейере,но и на пошивке у Перевезенцевых, и на рамках у Веньки с Шуркой.
Со следующей зимы он с Наденькой смело ходил на танцы в заводской клуб. Она одобрила его намерение поступить в вечерний институт, а когда время пришло, перед вступительными экзаменами, стала помогать решать задачи по математике. Как раз по математике, после двух четвёрок, он получил двойку.
Шурка надёжно сдал экзамены в вечерний техникум. Колька не собирался отступать, записался на подготовительные при институте курсы. Не думал, что пацанов с этого года станут забирать в армию и весной, а он же родом январский. Повестка пришла в начале апреля. В последнюю неделю перед армией встречался с Надей каждый день. Шутил, что надеется на Надежду.
Надя отвечала очень серьёзно, обнимая и целуя остриженного наголо парня, что дождётся. Что обязательно, не как иные девчонки, дождётся. За день до проводов пригласила к себе: отец (мама полгода назад умерла) сказал, что с утра со снабженцами уедет в Горький и вернется поздно.
Колька по-взрослому пришел с бутылкой портвейна с тремя семерками на наклейке. Надя впервые не пригубила полглоточка, как раньше в компаниях, а на этот раз отважно выцедила весь граненый стакан. Пересели, Колька даже не убирал руки с нежного плечика Наденьки, на диван. В который уже раз целовались взасос, Колькины руки давно под девичьей кофточкой сжимали пухлые груди. Наденька сняла кофточку, лифчик, теплые груди с выпирающими сосками сами удобно легли в мальчишечьи ладони.
- Ни поцелуя без любви, - приговаривала Надя, стаскивая, чуть приподнявшись с дивана, юбку. – Я буду ждать тебя. Теперь-то ты в это поверишь!
Наденька легла на диван, кудряшки волос расплескались по подушке. Колька, сам ещё одетый, стал лихорадочно помогать снимать трусики. Увидел мохнатый кудрявый треугольник с розовой щелочкой посредине, наклонился ниже, собираясь поцеловать это тайное место, расстегивая правой рукой брючный ремень.
В коридоре раздался пьяный голос Надиного отца. Девушка тут же, одеваясь, вскочила с дивана.
- Что же он так рано! Колька, садись за стол!
Колька не заметил, что ещё при встрече Надя предусмотрительно заперлась. В дверь подергали и уже стучали. Покрасневшая от неожиданности, испуганная Надя, заправив кофточку под юбку, открыла дверь.
Отец был не один, с двумя тоже подвыпившими снабженцами, которые тут же стали вынимать из сумки две бутылки красного вина, полбатона колбасы и буханку хлеба. На совсем уже красную Наденьку отец не обратил внимания, зато заметил на столе початую бутылку портвейна, напротив которой сидел остриженный под Котовского смущённый Колька.
- О! Будущий зятёк! Завтра в армию? Служи честно! Надя дождётся, она такая. А теперь давай за проводы.
Разлил на четверых, Надя успела подать ещё два граненых стакана, портвейн. Тут же один из снабженцев стал раскупоривать одну из принесенных бутылок.
- Дядя Зинь, я пойду. Приходите завтра вечером на проводы!
- Мне уж не по годам. Надька придёт.
Стоя на часах у пушек или дневальным по батарее, Николай почти всегда вспоминал вот эти минуты предпоследней встречи с Наденькой, её белое тело, притягивающий кудрявый русый треугольник с розовой щелочкой. На проводах Надя сидела рядом с Николаем и не стесняясь, при всех целовала его. К военкомату надо прибыть в пять утра, молодёжь, собирающаяся провожать Кольку до посадки в автобус, заночевала у Кулагиных.
Лежали все вповалку в тесноте на расстеленных одеялах: Николай и Надя, прижавшись друг к другу, в серёдке. Тут не до сна: целовались, шептались, Николай ладонью пробрался Наде за трусики, оба боялись пошевелиться. И в автобусе, и некоторое время в перевалочном пункте Николай нюхал правую руку с Надиным ароматом.
Наденька снилась часто, и ещё почему-то не его металлозаготовительный участок, а кузница с запахом жжёных рукавиц и окалины. Наверное, потому, что Надя именно там начала работать нормировщицей.
Шли годы. Мои товарищи, впрочем, и я вместе с ними, взрослели. Надежда дождалась Николая. Он в первые же гражданские дни заглянул в металлозаготовительное отделение просто из интереса – кто же работает за его механической пилой. Такой же зеленый юнец, каким и он был раньше. А работать устроился в кузницу наладчиком, чтобы быть вместе с женой. Да-да, с женой: свадьбу нетерпеливые Николай и Надежда сыграли в день подачи заявления в ЗАГС.
После декретного отпуска Надежда перешла в мастера и работала в разные смены с Николаем, чтобы с Арнольдом всегда был один из родителей. Поступление в заочный институт всё откладывалось и откладывалось, а потом наладчик нашел денежную обязанность обслуживать самый многотонный многопозиционный пресс-автомат в соседнем с кузницей арматурном цехе. Это мама Николая Анна Ивановна упросила начальника цеха поставить на пресс её сына.
Колькиному другу Веньке Кумохину она не советовала брать в жены Шурочку Перевезенцеву. Он вернулся из армии ещё более крепким и сильным. Ещё бы – служил в десантных войсках. Удивил товарищей тем, что приехал некурящим, перестал вообще употреблять вино и водку, хотя в парнях был выпивохой известным, зато зауважал почему-то семечки.
Венька Анну Ивановну не послушался, а потом очень жалел: после рождения сынишки Шурочка стала не только стервозной по характеру, но и начала погуливать вместе с сестрой-двоешкой. Мало того, стала вместо мужа выпивохой. До Вениамина дошли таки слухи об её именно таком поведении, когда служил в армии. Хорошо, что до второго ребёнка дело не дошло – супруг решил развестись.
Не послушался Анну Ивановну и другой приятель Николая - технолог Саша Ромашин. Она и грязнулей, и лентяйкой назвала его невесту, которая работала в арматурном цехе на легких прессах. Пришлось потом много лет расплачиваться за игнорирование предупреждения алиментами на двух девочек-погодков.
Шурка Дмитриев, глядя на этих неудачников, с женитьбой не спешил. Ещё до окончания вечернего техникума ему дали место мастера сборочного участка арматурного цеха, потом, когда перешел на второй курс вечернего института механиком второго корпуса, затем и старшим механиком. На этой должности и застрял. Анна Ивановна обеспокоилась холостой жизнью лучшего друга его сына. Тому тридцать один уже стукнуло. Она–то и посоветовала Александру обратить внимание на новую бухгалтершу в кузнице – бывшую их одноклассницу Людмилу Ларину. Вот как хорошо с такой же одноклассницей живет её сын Николай: Надежда уже в третий раз беременна, в завкоме сыну обещали сменить его двухкомнатную на трёхкомнатную безо всякой очереди, как когда-то его матери и отцу с появлением близняшек, теперь уже одиннадцатиклассниц.
А с Люсей Лариной особая история. В начальных классах она была какой-то заторможенной, выглядела серой мышкой, которую легко было обмануть чем угодно.
- Люськ, а ты уху ела? – спрашивали, смеясь, Колька с Шуркой.
-Да.
Они снова хохотали, радуясь удачной похабной шутке.
Как-то Колька вышел из дома с уже тающим мороженым, которое тогда для детей была вкусной редкой радостью. Отец принес домой с получки четыре порции. Николай с удовольствием облизывал остатки, когда мимо проходила Ларина.
- И где это тебе мороженое купили?
- Не купили, а только что сделали. У нас на кухне специальный аппарат есть.
Если Надя Зосимова стала к седьмому классу красавица красавицей, то Люся как-то незаметно для всех, даже для учителей, вышла в пятерочницы. Отлично сдала экзамены. Поступила в торговый техникум и больше мы её долго не видели. В город, к родителям, вернулась с красным дипломом столичного института советской торговли и опытом короткого неудачного замужества. С тех пор решила больше не работать в торговле и не выходить замуж. Хотя звали и в горторг, и не очень пожилой директор райпо сватался к ней.
Дмитриев, обычно не робеющий в подобных ситуациях, не знал, как заговорить с бывшей одноклассницей. Помог случай. В субботу он поехал в тесном автобусе на рынок – купить к лету новую летнюю безрукавку. Люся села на остановку раньше. Среднего роста, не такая худая, как раньше, с выкрашенными белыми волосами, в белом же модном плаще, где только такой достала. Она эффектно выглядела в салоне среди серо одетых пассажиров. Шурка стал пробираться к ней – всего-то протиснуться через трёх человек. И как раз стоящий сзади неё мужик тесно прижался в женщине. Люся аж взвизгнула:
- Мужчина, уберите свои руки! Хватит меня лапать!
Вот плечистый Дмитриев и отодвинул этого нахала.
- Здравствуй, Люсь!
Свадьба была с малым числом приглашенных. Вскоре молодая чета уехала в Гороховец на судостроительный завод. Александру в арматурном повышение не светило, а Люсе, теперь Дмитриевой, с её знаниями было скучно цеховым бухгалтером. А в Гороховце Шурик стал главным механиком судостроительного завода, Людмила – там же главным бухгалтером, потом заведующей промышленным отделом райкома партии. Купили подходящий по цене старенький дом на самом верху Пужаловой горы. Гороховец только по обеим сторонам московской трассы выглядел городом, в остальном - большая деревня. Зато заработки у Дмитриевых высокие, если годика два-три подкопить, то можно начинать строить на месте бревенчатого просторный кирпичный дом.
Дом поставили, самый красивый на верхней улице, сад посадили, а вот ребяток Бог не дал. А тут рыночный апокалипсис, отпуск на волю бешено взвившихся цен, блудливая смена экономической ориентации. Курильщик Александр Михайлович Дмитриев ощутил дефицит в куреве, а потом и в деньгах. Жена осталась без партийной работы. Даже главного заводского механика перестали звать к окошечку кассы два раза в месяц. Потом стало ясно, что приватизированный завод, ставший акционерным обществом, долго не протянет. Не зря Людмила Алексеевна хорошо разбиралась в экономике и научилась читать между строк. Она сказала мужу, что лучше продать с такой любовью построенный дом и доставшиеся им заводские акции и переехать на родину.
Так и сделали. Поселились в квартире Дмитриевых, со старенькой свекровью Людмила быстро сдружилась. Встретили всех старых знакомых, да и работать стали почти на давних должностях: Людмила Алексеевна – цеховым бухгалтером, правда прессового цеха, поскольку нужда в кузнице для усовершенствованного производства отпала, Александр Михайлович – механиком инструментального цеха, так как оба корпуса арматурного тоже для завода стали лишними.
Как и все знакомые, Дмитриевы дефолт 1998 года пережили гораздо спокойнее кризиса неплатежей и отпуска цен, случившегося за семь лет до дефолта. Хуже пришлось Кулагиным – и старшим, и средним, и особенно сестрам-близняшкам. Кстати, старшим было ещё терпимо, всё же пенсионеры, даже помогали дочерям.
Вот и для Надежды Зиновьевны пришло время стать пенсионеркой, к тому времени старшему мастеру прессового цеха. Начальство заблаговременно предупредило её, чтобы на продолжение стажа не рассчитывала, поскольку всё равно предстоит новая череда сокращений. Зато при проводах ей кроме окончательного расчета выдали солидную премию. Потом небольшой банкетик-фуршетик. Так что домой в этот вечер Надежда возвращалась поздно. Вот её и подкараулили, когда свернула с тротуара за угол дома к своему подъезду, трое в масках. Требование одно – отдать все деньги. Видно, грабители информированы были о толстом кошельке новоявленной пенсионерки.
Надя от наседавшего на неё злодея упала в снег. Второй стал тянуть на себя сумку. Надя заорала что есть мочи, но крик её сразу оборвался: третий закрыл лицо грязной толстой рукавицей.
И тут на обидчиков налетел здоровенный мужик. Он повалил двоих сильными ударами в лицо, сорвал черный чулок с третьего (Надя тут же узнала грузчика с соседнего участка тяжелых прессов). Но с тем справиться не удалось – разъяренный толстяк выхватил длиннющий финский нож. Это только в кино бывшие десантники легко раскидывают вооруженных преступников. Вениамину Кумохину (Надежа узнала и своего защитника), хоть и был он когда-то лучшим бойцом роты, но с тех пор прошло тридцать пять лет, сникла сноровка без тренировки, не удалось уйти от обманного выпада соперника и пропустил он сверкнувшее узкое лезвие к своему сердцу…
На похороны Вениамина Степановича Кумохина собралось много народу. Николай Кулагин обзвонил всех одноклассников, да и сколько знакомых узнали о его трагической смерти.
С поминальных сорока дней Кулагин и Дмитриев шли вместе.
- Тех грабителей в тот же вечер поймали. Мы с Надеждой были на суде, она же и потерпевшая, и свидетель.
- Мне иногда Вениамин в похожих на него прохожих видится. Даже хочется окрикнуть, хотя знаю, что Кумохина уже нет.
- И со мной тоже такое бывает.
- На днях я сестру его бывшей жены Шурочки видел. Оказывается, он был у неё за день до гибели. Жаловался ей на одиночество, на усталость то ли от болезни, то ли от такой беспросветной нынешней жизни. «Хоть вешайся, - говорил он, - а до этого какого-бы бандюгу-олигарха, укравшего у нас страну и счастье, придушить, чтоб не зря жизнь завершить. Хоть помнить будут».
- Венька бы по любому защитил хоть Надежду, хоть другую бабу, попавшую в опасную ситуацию. Такой у него характер. Знаешь, когда он только из армии пришел, однажды Вальку Захарову у финских домов спас. Тогда ещё у нас «химики» поблизости жили, на стройках пахали, их зона недалеко была. Вот три «химика» и налетели на Валюшку.
- А она, кстати, где теперь, как живет?
- Сам бы хотел знать.
Валентину Захарову Дмитриевым пришлось увидеть лишь через одиннадцать лет при вот таких обстоятельствах. Вернее она сама узнала его и Людмилу в новомодном «Магните», встроенном в современнейшей - вот вам и провинциальный город – торговый центр «Лимон». Дмитриевы выбирали хорошее сухое красное вино, когда к ним подошла толстущая женщина, тронув Людмилу за рукав. За ней стоял чуть похудее, зато с седыми широкими усами, полноватый мужичок в шапке пирожком. Если бы Захарова не сказала кто она, Люся бы и не догадалась, что это её одноклассница. Валя и тогда была полноватая с большими грудями, а теперь её вообще было не узнать.
- Мой муж, между прочим, бывший летчик первого класса. Юрий Сумзин.
- Очень приятно, - ответила, как положено, Людмила. И тут же позвала от винных полок мужа. – Александр, вот смотри – наша Валя-одноклассница!
- Так в чём дело! Приглашаем к нам на день рождения! Будет несколько одноклассников и наших бывших бараковских. У меня же круглая дата – шестьдесят шесть лет! – ответил Александр Дмитриев. – Как раз две шестёрки! Живем мы теперь на Северном поселке, почти рядом с финскими домами, где ты, Валюша, прежде жила.
- Приходи обязательно с супругом, многих знакомых, раз давно в городе не была, увидишь! – добавила Людмила. – Хоть два мужика будет в компании!
- А как же Николай Кулагин? Вы что, раздружились?
- Увы, уже год нет его. Зато его жена Наденька придёт. Ты её знаешь – Зосимова.
Как и предполагала Людмила, на день рождения её Александра собрались одни бабы-одногодки, только муж Вали Юрий Сумзин составил Александру мужскую компанию. Меня, соседа Дмитриевых по лестничной площадке и одногодка почти всех гостей, с которыми знаком был, кажется, класса с третьего, спохватившись, позвали, когда вечер был в разгаре, чтобы бабушкам было с кем танцевать.
Уселись три мужика рядышком, звеня рюмками с водкой, но выпивающий их пыл поостыл после второй рюмки: не те годы, чтоб, как прежде…
Женщины ограничивались глоточками сухого, да и на еду не налегали: стол не уменьшался в закусках, убывали лишь минеральная да морс.
- Шестьдесят шесть – это не шестнадцать, - верно подметил бывший летчик Юрий Сумзин, новичок в этой давней компании. К нему и особый интерес. Он рассказал несколько интересных случаев из военной жизни, начиная с курсантских времен, а закончил тем, как на своем сверхзвуковом поднялся на тренировочном полете в нарушение всех инструкций чуть ли не в космос.
Тройку раз станцевали под давно знакомую музыку, попросив хозяев не включать современную блевотину, а обрадовались «Черному коту» и моряку, который слишком долго плавал. На «Королеве красоты» уже утомились, опыхиваясь, уселись за стол.
- Что вы, мужики, не пьёте! Давайте и мы, бабы, не чокаясь, помянем Николая Кулагина.
- А что с ним случилось? – спросила, поставив опорожненную рюмку на стол, Валя Захарова.
- Рак, - коротко ответила Надежда. Потом, помолчав минуту, добавила, - Ни шесть сеансов «химии» не помогли, ни облучение. Не то, что волос на голове, даже бровей лишился. После каждой терапии несколько дней рвало. Очень в последние дни мучался. До сих пор его часто тогда повторяемые слова у меня в ушах, вычитал где-то: «Лёгкой жизни я просил у бога, надо лёгкой смерти бы просить».
Надя заплакала. Александр, чтобы все не молчали, вспомнил:
- Николай очень хорошо об Уго Чавесе отзывался, называл его человеком века. И умерли они в один день. Если бы Коля был жив, обязательно бы помянул его рюмкой водки. Давайте и мы, как будто Коля с нами, тоже помянем самого лучшего человека Венесуэлы и, я думаю, всей планеты.
После этого, давний русский обычай, разговор перешел на политику. Ругали президента, правительство, депутатов. Валя Захарова про всех них образно сказала:
- Если вы не хотите омрачать своё сияющее радостью лицо, не приближайтесь к народу.
- Как ты хорошо заметила, в самую про депутатов точку, надо запомнить эту мысль, - впервые и я вступил в разговор.
- Это написала в своём рассказе «В голодные годы» польская писательница Элиза Ожешко. Кто-то в вашем городе выбросил её пятитомник на свалку, вернее, положил к мусорному контейнеру, а я не могу глядеть, когда книги валяются, все пять перенесла к себе. Почему–то начала читать с последнего тома, где рассказы. Вот на первой же странице и попались эти запомнившиеся сточки. Хотя они про события полуторавековой давности, а словно про нынешних наших слуг народа.
Валя взглянула на супруга и мягко напомнила про то, что послезавтра им уезжать, а Юре ещё трезвым пилить на старой «копейке» до Саратова.
- Мы привезли младшую внучку показать мою родину, - объяснила она всем собравшимся,- а ещё у нас постарше внук и внучка от первого сына. Оба парня ещё при социализме родились, старший институт окончил, младший – техникум. Они-то при хороших работах и зарплатах чуть выше средней, а вот как детей устраивать будут, ещё неизвестно. Те учатся посредственно, если в институт им поступать, то, видимо, на платной основе. А вот на это ни в одной нашей семье денег уже не хватит, хотя и мы по полпенсии теперь детям отдаём. Вот гляжу на младшую внучку и думаю о том, что как бы грозящая неизвестность не надломила бы её в самом начале жизни.
- Полно тебе, Валюш, переживать, - рассудительно успокоила её Надежда, - вспомни, как мы нищие в бараке, а вы с Люсей Лариной в финских домах, жили, а вот почти все в люди вышли. Выучились, с приличными должностями, квартиры от завода...
Тут и я второй раз за вечер вступил в разговор.
- Помните пятерых братьев Чахмановых из каркасных домов. Бедней их из всех наших четырех седьмых классов не было. И упрямей тоже. Каждый сделал себя сам. Так вот кем они работают: старший – врач-онколог, Славка – кандидат химических наук в Дзержинске, Игорь – начальник сварочного цеха, Николаша – лучший на заводе слесарь-инструментальщик, младший – учитель в нашей десятой школе.
- Ты ведь, кажется, с ними рядом в каркасных домах жил, - уточнила Валя.
- Да. Во втором ряду каркасных двухэтажных домов, такие же почти бараки, только комнаты побольше. На этом месте теперь панельная девятиэтажка, вторая от стадиона. Так бывший до нынешнего директор завода, который теперь в Нижнем в больших начальниках, тоже из каркасных домов, в соседнем от нашего. Так что все зависит от человека, а не от общественного строя.
- Ну не скажи, - возразил Александр, - разница огромная. Нового Ломоносова уже точно не будет, хотя как раз в советское время это было даже очень возможно. Почитайте биографии знаменитых ученых, писателей, руководителей заводов, даже бывших партийных лидеров – три четверти их из деревни, из нищеты. Но пробились же в люди. Да и мы, родившиеся на второй год после войны, поднимались вместе со страной. Вспомните, как мы по-тимуровски, ведь никто не подсказывал, начали благоустраивать двор у своего барака, как в клуб юных техников ходили, как нормы ГТО сдавали... А теперь и девяностые годы, когда была ещё и для выходцев из низов возможность быстрого обогащения, ушли безвозвратно. Правящие и руководящие элиты ныне замкнулись в себе, они передают власть и богатство собственным детям.
Мы с супругой по-прежнему работаем. Молодёжи с дипломами полно, а квалифицированной замены до сих пор нет. Скоро ремонтировать сложные станки будет некому. Люсю в прошлом году даже в отпуск не пустили. Вот и в этом году его еле-еле в конце марта вырвали, в компенсацию за тот год нам бесплатно выделили путевки на три недели в санаторий «Солнечный». У нас детей нет, мы о школьниках беспристрастно можем судить. Как раз начались весенние каникулы. И в санаторий приехало много родителей с детьми, и два корпуса пионерлагеря учениками заселены. И вот какое наблюдение. Городские дети гораздо нахальнее деревенских. Вот в одном корпусе жили дети из Сергачского района, так честные, любознательные, с удовольствием катались на коньках и лыжах, во всем слушались старших. И городская ребятня: хамили уборщицам, сидели часами в комнатах или в коридоре за планшетниками, валяя дурака, не слушались воспитателей. И вообще, какие-то нелюбопытные. Я с напарником в бильярд сражался, так они тоже захотели. Но учиться, как мы в детстве, молча и долго наблюдая за точными ударами опытных игроков, замечая при этом ошибки, которые мы должны в будущем при такой же игре избежать, не пожелали. Когда мы уходили на ужин, они просто брали кии и гоняли просто так шары. Культмассовик, видя такое варварство, вынуждена была отнять у них кии, они их, замечу, палками называли, чтоб не поломали, и спрятать.
- То есть, - сразу же, как замолчал супруг, добавила Люся, - глядя на них, думаешь, что время пошло назад.
- Ну да, - согласилась Валя. - При таком егэшном обучении мы замечаем некоторую атрофию юных мозгов. Да и я вот что думаю: невозможно сохранить качественное образование и науку в нашей стране, из которой уходит реальное производство. А экономика услуг, развлечений и финансов – это не прогресс. В результате, мы с мужем это уже не раз обсуждали, скоро наступит не просто застой, а начнётся откат назад. Неужели этого Путин не видит?
- За двадцать лет криминальных реформ ускорилось лишь потребительское созревание, - добавил её супруг.
- И половое, - мрачно отметила Надежда. – А если серьезно, то сейчас вот такая шутка в ходу: власть сверху, народ снизу, поэтому надо позу менять. В смысле того, чтобы электорат всегда знал, что делает для их блага та непрозрачная сейчас власть.
- Я вот всё размышляю, - возмутился бывший летчик первого класса, - неужели в нашей стране не будет больше Чкаловых и Кожедубов, Королевых и Челомеев?
- В стране Пирогова и Сеченова разучились лечить, - добавила, опять слезы на глазах, Надежда.
- Нет больше Черновых и Амосовых, Макаренко и Капиц, - присоединился Александр.
- У меня приятель ещё лет двадцать назад переехал из нашего Саратова в Калифорнию. Иногда пишет. Шариковой ручкой, - Сумзин достал из кармана цветной продолговатый авиаконверт. – Как раз в тему нашего разговора. Вот что в этот раз сообщил. В Калифорнии русские друзья обсуждают мировую экономику, демографию, экологию, разыгрывают в уме или с помощью компьютеров различные сценарии будущего. Члены их толковой команды в итоге сошлись на том, что капиталистическая система неустойчива и недолговечна. Глобализация ускорит снижение неограниченного потребления, поскольку увеличение прибыли уже невозможно, а больше почти задарма кушать, притесняя новые, в виде уже истощающейся России, колонии не придется, да и Китай не даст, которому самому нужен глобальный рынок. А что касается нашего разговора, я бы вот ещё какие имена добавил: Кошевого и Матросова, Островского и Стаханова, Терешковой и Космодемьянской. Нет, увы, ныне для школьников примера делать жизнь с кого.
- Говорим, спорим, критикуем, даже кое-что умное предлагаем, а толку, - я решил направить беседу в практическое русло.
- Да, - согласилась экономист и бухгалтер Людмила Ларина-Дмитриева. – То же самое почти на любой кухне слышно. Мы же с Шуриком часто в гости ходим.
- Интересно другое, - добавил Александр. – Почти такими же словами, только более грамотно и обоснованно, пишут в центральных газетах, специальных журналах. Иные призывные публикации – руководство, не иначе, к протестному, действию. А Путин, написал бы сейчас Крылов, слушает да ест.
- Нас ест! – подвела черту Надежда Зосимова-Кулагина. – Я вот на пенсии не сериалами, как соседки, увлеклась, а смотрю разные политически ток-шоу. Сперва очень нравилось: как смело критикуют думу, министров. Раньше бы такая критика на пользу для исправления положения пошла, ныне всё превратилось в пустую говорильню.
- Демократия, мать её... – выругался Сумзин.
- Всё, Юр, ты уже навеселе. Пора домой собираться.
Валентина пригласила всех на послезавтрашнее утро к дому своих родственников проводить их в Саратов и сфотографироваться на память. Когда ещё увидятся, да и увидятся ли.
Дмитриев пришел со своим фотоаппаратом, ещё из старых пленочных времен, у Сумзиных – цифровой. А Надя Зосимова принесла выцветшую фотографию их барака, сделанную Николаем перед самым его сносом.
Ностальгией загорелись глаза Александра Дмитриева, когда он стал внимательно рассматривать пожелтевший черно-белый снимок, отпечатанный на бромистой тисненой бумаге.
- Я его сейчас пересниму, - оживился Александр. – А чётко-то как. Даже наш самодельный тротуар немного видно! Увеличу и дома на стенку повешу!
- Когда Коля уже тяжело болел, мы подолгу чуть ли не ежедневно рассматривали это фото, - Надя протянула снимок Дмитриеву. – С какой ностальгией мы с ним вспоминали баракское детство, оно для нас поистине было счастливым, мы тогда не ведали о социализме-капитализме, нищете-богатстве, думали, что все так живут. И то время нам нравилось.
- А я бы сейчас с удовольствием вернулся в детство и в тот барак, мы бы с Надей снова пошли на тимуровскую работу по наведению чистоты во дворе!
- Да, Шур, светлое было время!
- Согласен. И наплевать мне на нынешнее изобилие для немногих буржуинов, когда большинство мечтает если не о социализме, то уж о социальной справедливости!