И всё-таки они решились бежать от холода и тоски в теплый край сказочного Шарм-эль-Шейха.
В пятнадцатый раз она прощалась с сыном. Снова и снова повторяла: "Вот и всё. Пока, пока. Целую, не скучай». В пятнадцатый раз уходила к себе и тут же возвращалась: «Ах! Я ещё забыла сказать, если вдруг позвонит тётя Клава или дядя Петя ты ему, а лучше ей, скажи... Хотя нет. Знаешь, лучше ничего им не говори. Всё. Пока, пока. Мы завтра с папой убежим рано - в три часа ночи. Поэтому давай простимся сейчас. Ну, всё. Пока, пока».
Утром, в три часа, как и было обещано, они вышли из дома, перед этим разбудив сына посидеть на дорожку.
В аэропорту свои правила: «Снимите ремни! Снимите обувь! Снимите это немедленно!»
-Ладно, согласны. Лучше уж пусть сто раз разденут и ощупают, чем один раз взорвут. Попадется, не дай бог, какая-нибудь шахидка, арабская фундаменталистка и … господи помилуй! Постой, мы же летим в Арабскую страну? Да ещё эти беспорядки у них…
- Зато дёшево.
- Ох, как бы боком не вышло…
В самолете она тревожно замолчала. Не реагировала на его шутки. Вздрагивала, если он заводил речь о самолетах, птицах и бессмертии души. А когда самолет начал разбег, побледнела и левой рукой вцепилась в острое колено мужа. Да так и просидела до самого завтрака, во время которого ей волей-неволей понадобились обе руки. Уже после завтрака она решилась посмотреть в иллюминатор и увидела синеющее Красное море и коричневые горы Синая. Начиналась заграничная, удивительная жизнь.
Самолет легонько плюхнулся и покатился по пыльной посадочной полосе. Пассажиры аплодисментами приветствовали незнакомую землю.
Шарм-эль-Шейх – город мужчин, в том смысле, что в городе, состоящем сплошь из отелей, работают только мужчины. Работают вахтенным способом, прямо как наши нефтяники. Что неудивительно. Туризм для Египта – как нефть для России.
Представитель турфирмы Мухаммед встретил их как дорогих, самых лучших друзей. Усадил в автобус, привез в отель и сдал с рук на руки другому Мухаммеду, тоже лучшему другу россиян. А тот исключительно по дружбе за небольшой бакшиш определил их в худший 13 номер. В несчастливом номере не работал телевизор и кондиционер. Зато громко работал холодильник. Окна и двери плотно не закрывались и всё время хлопали. Унитаз журчал. Кровать скрипела. Мигала тусклая настольная лампа на тумбочке с не выдвижным ящиком. Полотенца были странного цвета. В довершение: напротив номера располагалась эстрада, где по ночам лихо отплясывали танцелюбивые ляхи, а по утрам пели их ясноголосые детки. Вообще панами, панночками был «забит» почти весь отель.
Вопреки всему, они остались довольны. И действительно, такого сервиса в своём маленьком городке в центре России они никогда не имели. Да и если разобраться, ну зачем им телевизор? Всё равно некогда смотреть. Зачем кондиционер, когда и так поддувает. Прекрасно, что течет унитаз и гремит холодильник. Они хоть немного заглушают какофонию визгливо-весёлых польских голосов. Лампа? Полотенце? Это всё мелочи жизни. Чай не буржуи! Переживут! Ну, а несчастливый номер – просто суеверие. Чего им бояться? Да, в конце-то концов, русские они или где?
Вообще-то они были отличной парой. Он – солдат, «не знающий слов любви», а если честно, то много чего не знающий, но абсолютно не комплексующий по этому поводу, впрочем, как и по всем другим поводам тоже. Она – пышная русская Венера. Золотой слиток в 100 кг. Женщина – «мечта поэта». Способная не то, что коня – слона «на скаку» остановить, и куда надо войти и всё, что надо вынести, вынести во всех смыслах.
Как и все провинциалы, они страдали «культурным зудом». И, чтобы его заглушить, решили заказать парочку экскурсий. А для этого надо было поменять доллары на местные фунты. В этом сложном деле им вызвался помочь лучший друг Мухаммед. Это уже потом выяснилось, что у него свой личный валютный курс, намного отличающийся от реального. Ну, да Аллах ему судья.
«Провинциальный зуд» не давал покоя, и они стали просматривать предложения туроператора в плане развлечений. А на Синае всего три вида развлечений, это: горы, пустыня и море. А уже между ними курсируют верблюды, квадрациклы, катера, можно пешком или в ластах. В общем, из всех предложенных экскурсий она остановилась на...
- Надо бы на гору Моисея слазить.
- Умный в гору не пойдет,- пропел он.
- Это кто тута умный?
- А хоть бы и не умный, а всё же хотелось бы знать какого рожна мне, к примеру, туда лезть?
- А затем, что тот, кто встретит рассвет на горе Моисея, очистится от всех грехов!
Она дословно повторила слова рекламного агента.
- У тебя, видать, много грехов скопилось? - съязвил он.
- Да уж не больше твоего, кобелина усатая!
Прикрыв глаза, он наморщил лоб, вспоминая свои "грехи". Некоторые воспоминания были до того яркие и сочные, что у него участилось сердцебиение и пересохло во рту. Открыв глаза, он бросил на супругу быстрый взгляд – не проникла ли она в его мысли? Она молча ждала, и он счёл за благо согласиться.
- Ладно, полезу. Ежели с меня грехи спишут, и ты понапрасну попрекать перестанешь, то я с радостью хоть чёрту в пасть.
- Вот и правильно…
...Вечером маленький автобус забрал их из гостиницы и подвез к большому, в котором уже находилась «русская» группа, состоящая из трех русских, включая их, двух казахов и двадцати двух украинцев.
Густая египетская тьма наполнилась пикантным малороссийским говорком.
Вход в заповедное место был перегорожен шлагбаумом, перед которым расположились сувенирные лавчонки. В одной продавали иконы, колечки, крестики и другие изделия, связанные с культом святой Екатерины, которая, как объяснил гид, помогает исключительно женщинам. И там же продавались крестики, колечки, иконы, помогающие только мужчинам.
Суеверно-верующие украинцы накупили всего: и мужского и женского, и про запас.
В другой лавке те же люди закупили местные амулеты, обереги, талисманы, помогающие всем и от всего. В третьей лавке те же купили и сразу же на себя нацепили арафатки и бедуинские накидки.
Теперь группа стала похожа на арабскую банду после удачного набега, внутри которой находились несколько европейцев, очевидно захваченных в плен.
Оглядев туристов, экскурсовод наспех пересказал главу 19 и 20 Исхода, выдал всем по фонарю и передал бразды правления местному проводнику.
И тот повёл народ свой к горе завета.
Воодушевлённые словом божьим, а может ещё по какой причине, группа стартовала. Именно стартовала!
Хлопцы в арафатках и накидках, увешанные крестами и амулетами сразу же взяли бешеный темп. Чтобы не отстать, за ними рванули и остальные.
Сначала «русские» обошли неспешных финнов, затем недовольных прибалтов (точнее идентифицировать национальность не удалось по причине их нежелания общаться на русском, хотя вёл их русскоговорящий гид). Затем на повороте обошли норвежцев, что никогда бы не смогли сделать зимой на лыжах. Впереди уже маячили, размахивая руками, итальянцы, когда слабые взмолились, и по их просьбе решено было остановиться на привал.
Лучше бы не останавливались. Так как именно здесь отряд потерял двух бойцов. Две «гарные» тётки решили облегчиться перед продолжением забега и за неимением кустиков спрятались в скалах, но видать недостаточно далеко. Хлопцы, обеспокоенные их долгим, как им показалось, отсутствием, стали «шукать» девчат с помощью фонарей. И они-таки их нашли! В светлом пятне, образовавшемся из двадцати лучей, забелели два овала. Их обладательницы подняли визг и крик, требуя выключить свет. Крик этот привлёк внимание других групп, которые уже подтянулись к стоянке. Захотев узнать, что же происходит, люди направили свои фонари в сторону истошных воплей. Бедным дамам пришлось заканчивать туалет в свете иностранных прожекторов. Благородные дивчины, чьи прелести невольно были выставлены на всеобщее обозрение (и ладно бы нашим, а то ещё и иностранцам), не смогли справиться со стыдом, и, спрятав свои лица под хиджабы, обходной тропой вернулись в автобус, сойдя с дистанции.
С горечью в сердце и крепкими выражениями отряд двинулся дальше. Вперёд и вверх.
А по краям тропы смутно проступали горы. Над головами заблестели мириады звёзд. Впереди и сзади двигалась, тянулась, топала, поднимая пыль, огненная лента факельного шествия…
Когда начались ступени, идти стали медленней и тяжелей. И сразу же отряд был «атакован» бедуинами с верблюдами. Они неожиданно возникли из мрака, подскочили и тонкими голосами требовательно закричали: «Верблюд! Верблюд – кароший. Моисей далеко. Садись, мадам, садись, друг. Верблюд – кароший». Возможно, кто-нибудь и согласился бы на верблюда, но проводник предупредил, что грехи отпустят лишь тем, кто сам дойдет до вершины. А если доберётся на верблюде, то грехи отпустят верблюду.
Становилось всё труднее и труднее, особенно ей, родившейся на великой русской равнине: в красивом и плоском, как жостовский поднос, маленьком городе. Непривыкшей к каменной пыли, забивающейся в горло, засыпающей глаза, к чёрной непроглядной южной ночи, к неровным, разновеликим ступенькам. Ей было особенно тяжело. Ноги начали опухать и налились тяжестью, сердце громко стучалось в грудную клетку, моля об остановке. Было ужасно жарко, она потела и задыхалась.
Пыльный столб, поднимаемый впереди идущими, не столько указывал путь, как когда-то много веков назад Моисею, сколько затруднял и без того тяжелое дыхание. А вокруг, в темноте, рассекаемой бегающими лучами фонарей, слышалось шарканье с трудом переставляемых ног, противные смешки, невнятное бормотание чужих иностранных слов, проходящих насквозь, не задерживающихся, не трогающих, не открывающих своего смысла. А ещё приставание дурно пахнущих бедуинов со своими «карошими» верблюдами, усЫпавшими всю тропу круглыми вонючими комочками, довершало тягостную картину.
Он, конечно, помогал ей, поддерживал, подбадривал. Время от времени они останавливались, чтобы перевести дух. Их группа растянулась на километр и перемешалась с другими, также распавшимися группами. Теперь каждый брёл, как хотел и как мог…
Но люди упорно лезли наверх. Уже третий час они карабкались на гору, поминая недобрым словом еврейского пророка, египетского туроператора и собственную глупость.
За очередным поворотом они увидели молодую белокурую девушку, выдавливающую из себя в пропасть остатки ужина. Они предложили страдалице леденцы и воду. Но гордая балтийка отвергла помощь «оккупантов», хотя правильнее было бы сказать – детей и ещё точнее – внуков «оккупантов». Усталость вызывала раздражение, и ночь разделяла людей, порождая неприязнь, злобу.
Во время восхождения каждый среди сотен себе подобных всё же оставался одиноким и проходил путь самостоятельно.
В Библии говорится, что Моисей, поднявшись на гору, получил от Бога каменные скрижали с десятью заповедями. Эти заповеди стали основой морали, эталоном поведения человека, краеугольными камнями законов для человечества.
Когда Моисей находился на горе, народ, ожидавший внизу, стал волноваться. И часть людей, собрав золотые украшения, похищенные в Египте, сделали себе божество в виде золотого тельца и стали поклоняться ему, как Богу. Спустившись вниз, Моисей разбил золотого тельца и истребил всех, поклонявшихся ему. Осколки идола разлетелись по всему свету и через тысячу лет, многие также продолжают поклоняться ему. И даже здесь, на святом месте, где были обретены десять заповедей, выросли ларёчки торгашей.
«Чтобы узнать высоту горы, не обязательно взбираться на неё». Дело не в высоте - дело в покорении высоты. Только тогда тебе будут дОроги эти метры, когда ты сам преодолеешь их и взойдешь на вершину!
Постепенно вся группа собралась вместе. Последний подъём, финишная вертикаль. Вперёд! Марш!
Вскоре они закончили восхождение и поднялись на 2288 метров над уровнем моря, где наверху горы находится часовня Святой Троицы, построенная ещё императором Юстинианом.
До рассвета было ещё полтора часа. Ворвавшись на вершину, хлопцы «застолбили» лучшие места, отгоняя чужаков криками: «Занято-о!» Однако постепенно всё улеглось, и люди замерли в ожидании.
Холод на вершине был собачий. И даже антисемиты жалели старика Моисея (хотя ему было легче, ведь он прятался от ветра в пещере, вход в которую добрые египтяне закрыли решёткой). А народ всё прибывал и прибывал. Скоро гора стала похожа на Вавилонскую башню. Народы разных стран, говорящие на разных языках, стояли плечом к плечу, ожидая «очищения». Холод и ожидание чуда сплотили людей. Каждый вдруг осознал себя маленькой песчинкой, безмерно малой частью всего человечества. Поражённые собственной незначительностью, люди со священным ужасом вглядывались в нависшую над ними чёрную мглу с мириадами ярких звёзд. Тайна окутала священную гору. Время пятилось вспять, к своему началу, к истоку. Люди, дрожа от холода и сопричастности к вечности, сбились, сплотились в общую массу, объединившись в одну большую семью, где все любят, уважают и поддерживают друг друга. И даже вездесущие бедуины, предлагающие напрокат одеяла, стали равноправными членами этой славной семьи, собравшейся здесь для священнодействия, для таинственного ритуала, для разговора с Богом. Доброта проникла в сердца замёрзших людей.
Русские стойко переносили холод: «держали марку», стараясь не шевелиться, дрожали про себя.
Наконец тьма, окутывающая горы стала розоветь. Все замерли, прекратились разговоры. В звенящей тишине явился Господь! Взоры собравшихся устремились на проступающие вершины остроконечных гор. Ослепительное солнце выплыло из-за горизонта, озаряя мир. Народ вздохнул с облегчением, загалдел. Кто-то возносил хвалу Богу, кто-то просто радовался новому дню, радовался тому, что всё плохое закончилось и миссия выполнена.
Светало очень быстро. Уже отчётливо был виден золотой крест на соседней горе. Удивительно красивая панорама поразила и восхитила, когда они во всей красе узрели величественные скалы, глубокие ущелья, узкую извилистую тропу, по которой шли ночью, изумились и поразились себе: «Ну, как это они смогли сюда забраться?!»
Она была прекрасна (в сиянии утреннего солнца) и счастлива; не обращала внимания на боли в суставах и полопавшиеся капилляры. Он также был счастлив и горд, и пытался, насколько мог, разобраться в себе, стараясь заглянуть в душу, дабы постичь изменения, вызванные утренним перерождением и обещанным отпущением грехов.
Остальной народ неприлично быстро стряхнул с себя, как пыль с ботинок, великое предрассветное братство. Разбившись по национальностям, строился в отряды, колонны, блоки, коалиции... Ругаясь и толкаясь, все устремились вниз, где их ожидал завтрак. Молодой парубок в арафатке затянул протяжно: «Чему я не сокол, чему не летаю?» Но на него сразу же зашикали суровые норвежцы. Тот смутился и замолчал.
-Ну что? Айда вниз, скалолазка моя, – сказал он.
-Пошли, козлик мой горный,- отозвалась она.
Начался исход с горы. Спуск был легче. Раздражали лишь чумазые бедуинские дети, сопровождавшие их до самого автобуса, и выпрашивающие милостыню.
В России, в своём городе, в своей кровати, наедине он, уткнувшись в её горячее тело, тихонько-тихонько спросил:
- Как ты думаешь, может я – еврей?
-С чего это вдруг?- испугалась она.
- Да так! Как вспомню Синай этот… Как мне там было легко, как всё знакомо, словно родное... Может, это кровь говорит? Может, в роду у нас кто и был из этих... ну тех, кого Моисей по пустыне водил? А?
- Спи ты! Дурачина! Ну, какие из нас евреи? Всё пройдёт и это тоже!
Они уснули и видели сны. Ей приснился огромный бородатый Моисей, который тыкал в неё суковатый посох и кричал: «Верблюд кароший, кароший верблюд!» А ему приснился самолёт – Боинг, заполненный как автобус в часы пик бедуинскими детьми, распевающими звонкие польские песни…
А наутро они уже «месили» мокрый российский снег. И с каждым днём воспоминания о сказочном Шарм-эль-Шейхе бледнели и исчезали вместе с недолговечным египетским загаром.