ГЛАВА 18.
С ВОЛКАМИ ЖИТЬ…
…Открыла глаза, сотрясаясь в нервном ознобе.
«Что это – просто кошмарный сон или ужасная, жуткая реальность? Я убийца? – оглянулась: сидит в старом кресле из ротанга в маленькой жалкой лачуге с запросами на уют. – Явно бунгало в какой-нибудь захолустной дыре. Никаких дополнительных сведений не получить – безлико, – прислушалась к чувствам и ощущениям. – Тихо, спокойно, никакого предчувствия опасности или угрызений совести. Либо мне всё это приснилось, либо становлюсь чудовищем почище Майкла. Но он был, и против этого не попрёшь. Следовательно, всё, что сейчас увидела в видении – правда. Вот только, где я сейчас? Пусто в голове, словно мозг стёр последние события на время, стараясь сохранить тело. Инстинкт самосохранения всегда был мощным, не поддающимся никаким объяснениям и логике. Будто голова на время становится самостоятельным независимым органом, ничего не желающим иметь общего с глупым телом. Что ж, согласна: главное – выжить! А память – мелочи. Можно жить и без воспоминаний. Они подчас опаснее всего…»
Вздрогнула от голосов, явно приближающихся к её хижине. Закрыла глаза, притворившись спящей.
– Кати, ты дома? Я войду? – женский голос говорил на безупречном английском. – Мэри Наила сказала, что видела тебя недавно, – зазвучал близко, совсем рядом – вошла. – Просыпайся, есть разговор.
Медленно раскрыла глаза: «Незнакомка средних лет, европейка, по виду – учительница или… монашка. Тихое, невыразительное лицо, мелкие черты, блёклые тонкие губы. Англичанка?»
– Привет! Ты сегодня на рынок выходила? – пыталась пробиться к подопечной словами.
– Не помню, – прошептала, нащупывая почву под ногами. – Где я?
– Опять провал памяти, Кати? А я кто, тоже не помнишь? – печальные глаза и сочувствие.
«Точно, монашка или миссионерка».
– Я Ани Мик, ты в пригороде Киншасы, Африка, Конго.
Мягко улыбаясь, взяла хозяйку за руку, отсчитывая пульс. Замерла. Нахмурилась.
– Тебе было плохо? Почему не позвала Патамишу? – увидев удивление в глазах, тяжело вздохнула, отпустила руку. – За тобой ухаживает местная женщина Патамиша.
Подошла к столику в углу хижины, что-то достала из плетёной шкатулки, села на соседнее кресло напротив, разложив бумаги и какие-то книжицы на столешнице.
– Что ж, давай всё с начала начнём. Вот эти документы были у тебя, когда вас вытащили на берег реки. Помнишь? Река?
– Река… Корабль… – Мари нахмурилась. – Вода… – подняла растерянные глаза на Анну.
– Понятно, – помолчала, тяжело вздохнула. – Ваш паром перевернулся. Тебя и ещё несколько пассажиров вынесло далеко от места крушения. Твой багаж утерян. Остались только документы, – раскрыла сморщенную корочку паспорта. – Катарина Бекманн, тридцать два года, Ахен, Германия. Это твои документы? Фото испорчено. Почти ничего не понять.
– Ахен? Поезд… Канал… Большой корабль… – старалась что-то вспомнить и при этом сразу не сказать вслух! – Не помню…
– Врач осматривал тебя. Сказал, что тебе примерно столько же лет, сколько в паспорте. Значит, это твои документы. Волосы пришлось отрезать – на голове была рана, – смотрела с сочувствием и пониманием. – А ты почти блондинка! Чёрные локоны отрезали, и ты стала белая! – засмеялась. – Да и кожа уже почти белая, а то мы думали, что ты местная, из соседнего города – чёрная была! – рассмеялась открыто. – Решила стать негритянкой? Все играют в эту игру, когда сюда приезжают, – притихла. – Ничего не вспомнила? Трудно будет. Сведений нет, паром шёл перегруженным, даже, сколько было пассажиров, точно не знаем. Тела всё ещё всплывают по всему течению реки…
– Число, месяц?
Больная так странно смотрела, что женщина побледнела.
– Год?
– Бедная! Сегодня 20-е марта. Ты здесь уже неделю. В миссии не было места. Врач сказал, что рана неопасная. Тебя забрала в деревню Патамиша, наша сотрудница. Это дом её сестры. Был. Умерла от рака в прошлом году. Теперь, это маленький гостевой домик.
– Деньги? Одежда? – заволновалась, побледнев.
– Успокойся! Багаж пропал, но для таких случаев мы всегда находим средства. Деньги были у тебя на теле. В платке носовом к поясу привязаны, – улыбнулась. – Боялась воров? Правильно! Не беспокойся – ты обеспеченная женщина! – рассмеялась, увидев удивление на лице. – Там приличная сумма! Ты, наверное, собиралась купить что-то настоящее, потому оказалась на том пароме. Он вёз вас на большую ежегодную этническую ярмарку под Киншасой. Откуда ты села не помнишь? С какого пирса? Где? – увидев отрицательное покачивание, вздохнула. – Река большая, пристаней и стоянок сотни. Запросы отправили. Пока нет ответов, – поняв, что толку не будет, сменила тему. – Ты уже обедала? – заметив неподдельное изумление, улыбнулась и протянула руку. – Пойдём. Пора в миссию на обед.
Шли по небольшому селению, и Мари старалась всё запомнить.
«Нужно знать, куда уходить, когда придёт время. Память гудит и стонет! Ничего не вспомнила с момента, как покинула горящий номер отеля Майкла – отрезало, но оставаться здесь нельзя. Скоро придут ответы на запросы, и кто знает, что будет в них? Пока удаётся утерянной памятью защищаться, но начнут приходить ответы, неприятные вопросы возникнут непременно, – замерла дыханием, похолодев душой. – Как она сказала: Ахен, Германия? Но Ахен в ФРГ! Только этого счастья мне не хватало! Из ГДР ещё смогла бы выбраться – почти свои, но из западной части – это всё равно, что попасть в Америку!»
Подойдя к зданию миссии, небольшому одноэтажному строению на развилке дорог в густой тени деревьев, заметила несколько молодых подтянутых мужчин: европейцев и африканцев.
«Спокойно. Следить за лицом и словами, думать! Кто это? На врачей не похожи, на миссионеров тоже. Не по твою ли душу они, Соня?.. Глаза внимательные, цепкие, холодные: ощупывают фигурку, пристально осматривают, стараются всмотреться в лицо!»
Наклонила голову, словно прикрываясь ладонью от яркого солнца.
– Глаза болят? Да? Врач сказал, что повышенная чувствительность надолго останется – вода в реке грязная, вот и воспалились. Местные водоросли в ней цветут – сильные токсины сейчас в Конго.
Ани приобняла, подала солнцезащитные большие очки.
Мари сразу их надела, поблагодарив.
– Не переживай. Тебе нужно время: синяки с лица сойдут, волосы отрастут и… попа! – хихикнула, пропуская вперёд, аккуратно закрыла дверь с москитной сеткой. – Направо.
Пока все обедали в небольшой столовой, Мари удалось проскользнуть в туалетную комнату, где было зеркало.
Посмотреть было на что: опухшее лицо с синяками, как после драки, коротенькие светлые волосы «ёжиком», смуглая кожа почти без следов чёрной краски приобрела шоколадный оттенок, словно москвичка была настоящей мулаткой. В сочетании с коротенькими светлыми волосами, она была просто неузнаваема!
Коварно усмехнулась, сверкнув изумрудом: «Господа ищейки, вам меня не опознать! Есть пара дней, чтобы подготовиться к побегу – пора уходить. Голова просветляется – не “спалиться” б. Анна удивляется, что на немецком не говорю. Пока списывается на травму головы и амнезию, но так не может долго продолжаться. Как только беспамятство уйдёт – должен вернуться и родной язык. Все этого ждут с нетерпением, а я в немецком – ни в зуб ногой, хоть и учила в школе. Английский быстрее освоила, чем его! Почти всё понимаю, говорить получается плохо. Опять побег. Далеко бежать не буду – из переговорного пункта Киншасы позвоню. Если за мной будет “слежка”, придётся оторваться и найти маленький отель с международной связью, затаиться на время. Как переждать без документов? Ладно, подумаю об этом позже. Нужно слиться с людьми, приспособиться к языку и жизни. Стать одной их них. На несколько дней. Как в поговорке: “С волками жить…” Придётся, завою…»
– …Кати, вот ты где! – Ани вошла в дамскую комнатку. – Рассматриваешь? Не расстраивайся: синяки сходят, отёк тоже, шрам на голове будет маленький – Эдди-хирург у нас волшебник, зашил ювелирно! – повертела пациентку из стороны в сторону, заглянула в глаза. – Пока есть воспаление, не видно цвета глаз. Вероятно, зелёные или зелёно-карие. Так?
Мари быстро кивнула, чтобы женщина подумала о последнем варианте.
«Чёрт! Глаза “сдадут”: редкий цвет рассекретит на раз! Такая яркая примета! Побег неизбежен».
Опустив голову, вышла с миссионеркой и пошла в сторону больницы: помогать другим пострадавшим, как пояснила Анна.
«Есть чем занять руки, пока работает голова, – помогая, перевязывая, ухаживая за больными, успокоилась и отвлеклась от дум и бед. – Всегда мечтала стать врачом: и крови не боюсь, и хладнокровна, когда надо, и запоминаю названия лекарств – схватываю на лету, не брезглива и терпелива».
Врачи и медсёстры улыбались смышлёной помощнице, подходили, гладили по коротеньким волосам, осматривали синяки, советовались, чем ещё ей помочь.
Бормотала смущённое «спасибо», старалась не поднимать высоко голову, не показывать глаз.
После ужина компанией двинулись в сторону селения.
Заворачивая за угол больницы, в просвете домиков Мари заметила полускрытую ветвями и темнотой машину.
«Новая, явно американская, дорогая, сверкает чистотой и лаком, не смотря на эту пыль! – передёрнулась в нервной панике. – Так и есть – по мою душу! Это не полиция или миграционная служба! Чутьё не обманешь – разведка. Их люди. Выдали себя чистоплотностью и любовью к дорогим машинкам. Пока нет официальных ответов – я в безопасности. Они тоже выжидают. Значит, нельзя рисковать и оставаться ещё хотя бы на день».
…Утро встретила далеко от гостеприимной деревни, где прожила последнюю неделю.
Ночью намазалась чёрной краской, покрасила волосы в чёрный цвет, а с этим проблем не было, переоделась в местную одежду: небольшая тканевая блузочка и китенге – полотно ткани, заменяющее женщинам юбку. Сандалии были крепкими, чалму из узкого яркого полотняного шарфа повязала по всем правилам Африки.
«Я многому научилась на этой земле, даже полной мимикрии. Только язык сложен – слишком много народностей проживает».
Водрузив корзину с фруктами на голову, поставила на свёрнутую в двойное кольцо волокнистую верёвку, покрутилась немного.
«Тяжело, но довольно удобно. Спина под тяжестью стала ровной, позвоночнику понравилось, – улыбнулась легко и ясно. – Понятно, почему африканки стройные и худые! – выдохнув, осмотрелась, плавно оборачиваясь, и, убедившись, что вокруг тихо, двинулась в сторону города. – Пора начинать новую жизнь. Паспорт пришлось взять подмоченный, но другого не имеется в наличии. Деньги надёжно спрятала. В путь».
…Через два дня удалось придумать, как дать знать о себе «операм» в Москве.
– …Мне позвонить! – уже привычной фразой не удивила портье.
– Опять маме пытаешься дозвониться? – пожилой негр медленно говорил на английском, улыбаясь. – Что, уже нажилась в Африке? Домой захотелось, Кати?
– Нет, деньги нужны, – криво улыбнулась, поправив большие чёрные очки. – Африка мне нравится. Я уже похожа на местную?
– Похожа, похожа! – старик качал головой. – Язык выучишь – замуж выдам за племянника! – захохотал, хлопая себя по коленям. – Как торговля?
– Вяло, – стала набирать номер на диске, послушала. – Не отвечает. Можно?..
Не договорив, заметила, что в вестибюль вошла пожилая пара европейцев-туристов.
Подозвали портье и стали что-то спрашивать, показывать на карте, отведя того к окну, бестолково переспрашивать на французском, на английском, что-то выяснять, уточнять…
«Пора!»
Быстро оглянувшись на спины стариков, набрала код Москвы и заветный номер, молясь всем святым: «Господи, только бы связь не подвела! Только бы он был у телефона!»
Гудок несколько раз прозвучал в ожидании, потом раздался прохладный, учтивый, знакомый голос:
– Контора.
– Здравствуйте. Меня просили позвонить по этому номеру.
Напрягся, затих, затаился, справился с эмоциями. Продолжил спокойно:
– Представьтесь, пожалуйста.
– Марина Риманс. Отель «Мария», Киншаса, Конго. Вытащи меня отсюда!
Бросила трубку.
Оглянувшись, быстро обошла стойку, выдернула кабель из гнезда, вставила наугад, прикрыла ножкой старого колченогого стула, вернулась и сделала вид, что снова набирает номер.
– …Ну что, Кати, никак?..
– Молчит. Что-то со связью…
– Позволь, дочка…
Вынув из её рук, старик прислонил трубку к своему уху, постучал по рычагам на корпусе.
– Чёрт! Только что была связь! Опять что-то на линии!
– Да, я же звонила. Дома не ответили, – грустно вздохнула. – Ладно, Мтеми, я зайду позже.
Положила на стойку пару долларов, попрощалась и вышла на улицу.
Постояла под палящим солнцем, задумалась, очнулась и направилась на угол гостиницы, где торговала фруктами. Их приносила пожилая женщина Элия, а Мари сидела на низком стульчике и изображала её племянницу. У старушки умирала дочь, тяжело и долго, вот и вызвалась москвичка помочь с торговлей.
Они познакомились в то утро, когда девушка сюда приехала с молодым парнем на грузовике – ехал в город по делам общины и подобрал её с корзиной на дороге.
Сначала заговорил на суахили, но она показала ему знаками, что глухонемая. Стали общаться жестами. Хорошо, что не любознательный оказался. Пел всю дорогу песни, а пассажирка хлопала в такт, улыбалась и радовалась.
Сейчас женщина подошла к ней, тяжело опустилась рядом на ящик и горестно вздохнула.
– Как Ндала? – тихо спросила помощница, опустив голову – несколько людей прошли по улице, переговариваясь. – Жива?
– Пока. Что-нибудь продала, Кати? – грустно улыбнулась. – Дочка покинет – останусь одна. Пойдёшь ко мне жить? – слёзы набежали на чёрные глаза старушки. – Одна я…
– Приду, если буду нужна, – говорила шёпотом на английском.
Повезло: старушка с дочкой работали раньше горничными в отелях города, пока Ндала не заболела.
– Я помогу. Не грусти.
– Ты не скоро уедешь? – боялась одиночества. – Прячешься. Я давно поняла. Это не моё дело – не бойся. Мы, африканцы, умеем держать языки за зубами. Ты хорошая, только с тобой беда случилась. Я тебе помогаю, и ты мне тоже – я не одна, – качалась из стороны в сторону.
Мари тайком вздохнула: «Что может быть страшней, чем одинокая старость и нищета?»
– Муж погиб давно – война тогда была. Другие дети умерли. Ндала осталась. Теперь и она уходит…
– Держись, моя Элия. Господь нас любит. Иногда, – печально улыбнулась.
Выпрямилась, коснулась руки старушки и принялась за работу – подошли покупатели.
Элия помогала общаться с местными и с приезжими.
Мари старалась рта не раскрывать по возможности вообще. Её дурной английский мог насторожить даже иностранцев, раз уж не говорит на местном наречии.
Так и сидели вдвоём.
Когда случалось затишье, было время подумать и разложить всё по полочкам.
Память не полностью вернулась, но это и было спасением! Мозг её защищал от того ужаса, что пришлось пережить. События в бунгало Майкла удалось затолкать на самые дальние полки памяти и жить только этой минутой, сосредоточиться на единственной задаче – дождаться своих.
«Кто приедет? Под каким видом? Кого ждать? Своих? Или “смежников”? Или тех, кто “сдал” в Голландии всю группу? Тогда их не будет много: приедет один, выследит и “уберёт” быстро и не больно. “Спасибо” скажу за любой вариант. Только б “америкосы” не прослушали звонок! Он длился не больше минуты – могли просто не успеть отследить. Что им “слушать” в маленьком отеле на окраине большого города? Повезло, если здесь нет “прослушки”. Окажусь счастливицей – москвичи появятся дня через три, или я плохо знаю Контору!»
…Вечером третьего дня после отчаянного звонка в Москву, возвращалась с пустой корзиной к Элии, чтобы отдать выручку за день.
«Ни разу не приходила сегодня. Видимо, с дочерью совсем плохо. Бедная Элия».
Погостила у старушки часок, помогла помыть больную и, попрощавшись, пошла в маленькую гостиничку неподалёку.
Подходя, почувствовала «слежку».
«Судя по шагам, идут трое, – замерла душой. – Вот и развязка. Бежать некуда – река и гавань за спиной, – внезапно накатила такая апатия! – Надоело прятаться и укрываться!»
Остановилась на освещённом пятачке, обернулась, подняла голову, сдёрнула головной убор.
– Хорош красться, выходите, – сказала спокойно на русском.
«Плевать на всё. Предел».
Из темноты показался крупный мужчина, просто гигант! Неслышно вышел из границы темноты и сделал шаг в световой круг.
– Здравствуй, Маринка. Домой пора.
– Ты?! – увидев гостя, отключилась, рухнув ничком на остывшую африканскую землю.
…Куда-то уплывала, неясно слыша знакомые голоса и звуки вокруг, вдыхая родные запахи, но очнуться никак не могла, будто на то, чтобы открыть глаза, сил не находилось. Лишь чувства остались.
«Несут на руках, во что-то завернули, уложили в тесное помещение, сложив пополам. В багажник машины? Куда-то повезли, – отчаянно цеплялась за сознание мыслями. – Не убили сразу, значит, ещё для чего-то нужна. Опять я. И опять нужна. Зачем? Допросить и “убрать”?..»
Мысль больно ударила по черепной коробке и… погасла вместе с сознанием.
…Свет резал глаза больно, мучительно, нестерпимо!
– Потерпи, родная. Надо закапать капли – такое сильное воспаление!
Голос знаком, но узнать никак не удавалось. От боли застонала.
– Сильно тревожит? Тогда, инъекцию.
Укол и… темнота.
…Её сильно тряхнуло, толкнуло и оставило в покое.
«Ощущение, что я в реанимобиле Игоря Киреева*, и он, бессовестный, слишком резко затолкнул носилки в машину! Торопится? Куда? Почему я на носилках? Мне плохо? Где сирена?» – усмехнулась.
Попыталась пошевелиться, но напрасно потратила силы. Замерла, поразилась: «Привязали. Опять?»
Что-то засвистело, загудело, навалилось нечеловеческой тяжестью, и девушку вновь приняло в милосердные заботливые руки беспамятство.
…Тошнота подкатила к горлу!
Безмолвно взвыла: «Господи, я снова на корабле?!»
Кто-то помогал ей, наклонял голову вниз, вытирал лицо мокрой холодной тканью, остро пахнущей чем-то медицинским.
Ничего не видела – на глазах широкая и плотная повязка. Лишь по звуку поняла: «В самолёте! Тошнота от резкого перепада давления – высоко забрались. Это означает одно: у своих. Самолёт с базы, реактивный, истребитель особой модификации и комплектации. Только он может на самый “потолок” забраться, став недосягаемым для перехватчиков. Вот почему так жёстко засовывали – места нет совсем для носилок. Бедные парни, как вместились-то сами?.. – обрадовалась до крика. – Домой!»
Голова разрывалась, тошнота измучила, носом пошла кровь.
Укол. Провал.
– …Маришка, мы почти на месте. В шесть часов уложились. Прости за перегрузки, торопились. Терпи, родная. Внизу ждёт «скорая». Наша бригада. Тебя ожидают на Дальней базе. Все готовы.
– Почему там? А… «крот». Я так и знала.
– Идёт расследование. О тебе никто не знает. На точке медкоманда и спецы из Внутреннего отдела. Как только сможешь работать – впрягайся, родная. Лишь ты способна пролить свет на «белые пятна» в деле о провале и объяснить неразрешимые для нас загадки…
Почти не слышала – посадка была очень жёсткой. Прикосновение к родной земле шасси истребителя почувствовала скорее душой, чем телом. Только мысли ещё жили и метались в голове: «Опять работа. Снова опасность. Вновь жить с волками, петь с ними. Когда же свобода?..»
*…Игоря Киреева… – герой романа «Скворечник на абрикосовом дереве».
Апрель 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2014/01/28/402