Кошмар и ужас

               

          Станислав Николаевич Чурков, заведующий первым хирургическим отделением, сегодня был с дежурства. Проснулся он рано у себя в кабинете, сделал утренний моцион и сейчас уже сидел в ординаторской, пока что - один. Ароматный запах кофе, открытое окно и свежесть хлорированных полов бодрили его дух. Он смотрел на настенные часы и зевал.
          Его сослуживец и коллега хирург Гуркалов, как и все свои предыдущие двадцать лет, сегодня пришёл на работу в пол-седьмого. Это он заварил кофе и вышел смотреть своих больных по палатам. Со Станиславом Николаевичем они разошлись во времени и сегодня ещё не виделись.
          Дежурство выдалось спокойным, никто за ночь не потревожил заведующего отделением, и он был в хорошем настроении - сидел лицом к двери и, в нетерпении, барабанил пальцами по столу.
          Со Станиславом Николаевичем груз ответственности и боевой готовности пронесла на себе его коллега и сослуживец Зарина Ивановна Гадаева. Она была женщиной-хирургом, и самая главная её ценность считалась в потрясающей работоспособности и "неубиваемости" в этом плане.
          Она тоже проснулась рано. Ночевала Зарина Ивановна в ординаторской второго хирургического отделения, этажом ниже. За ночь её поднимали раза три, и сейчас, с чувством выполненного долга(шефа ниразу не побеспокоила), она направлялась в ординаторскую первой хирургии к Станиславу Николаевичу.
          Личная жизнь Зарины не сложилась. Нередко ей приходилось работать с синяками на лице, и сейчас, в возрасте сорока лет, вдвоём с семилетним сыном, третий год в этом городе ей приходилось терпеть лишения и невзгоды в съёмной квартире.
          Она шла с целью отпроситься домой прямо сейчас, чтобы собрать своего сына в школу.
Станислав Николаевич встретил её радушно:
- Ооо! Зарина Ивановна. Доброе утро. Как отдежурила?
- Доброе утро, Станислав Николаевич. Нормально, спокойно...
- Кого положила?
- Никого не клала. Ночью три раза поднимали... Почечную колику отпустила и две пьяных автодорожки... Станислав Николаевич, можно я сегодня пораньше уйду? Сына в школу надо отправить. - попросила Зарина Ивановна. Она взяла хирургический график дежурств в руки и стала его изучать, усевшись за стол.
- Конечно, конечно, Зарина Ивановна. Иди, делай свои дела. Кто тебе сегодня на смену приходит? - видя график в её руках, поинтересовался заведующий.
- Фаина Павловна. - усмехнувшись и не отрывая глаз от графика, сказала Зарина.
Станислав Николаевич засмеялся:
- Твоя подруга?
- Аагаа... Таких подруг... - Зарина отодвинула график в сторону и подпёрла свой подбородок рукой, - Я её позавчера в бане видела. Хи, хи, хи... Только сделала вид, что не заметила... Не подошла к ней. Хи, хи, хи... Она сидела - журналы какие-то листала.
- Последний оставшийся мозг там себе в бане, наверное, выпарила. Ха. Ха. Ха. - сказал Станислав Николаевич, и они вместе рассмеялись.
          Фаина Павловна была прямой противоположностью Зарине Ивановне - они ненавидели друг друга.
          Всю жизнь, начиная с семидесятых годов, Фаина прожила в этой больнице. Начинала она ещё до института, санитаркой... Никогда не имела ни мужа, ни детей. С Зариной была на ножах. С чего началось у них такое, никто уже и не помнил. Знали только в общих чертах - "армейская" бабавщина со стороны Фаины. "Она дольше здесь, чем Кадафи в Ливии." - шутили про неё, как раз в то время, когда свергался Ливийский правитель. Любительница сентенциальных необоснованных посылов.
          На самом деле это и было основной причиной, чтобы Зарине уйти сегодня домой пораньше. Не хочет она видеть и встречаться с Фаей ни на работе, ни на отдыхе... А тут, на тебе - в бане.
          И вот, вероятно, думая про всё это, Зарина со Станиславом Николаевием, таким образом, выражали внешнее сходство своих эмоциональных проявлений.
Пока в ординаторской раздавался смех, Гуркалов важно шёл по коридору по направлению к своему рабочему месту. Услышав знакомые голоса, он ускорил шаг.
- Привееет... - радостно сказал он Зарине Ивановне, заходя в ординаторскую, - Доброе утро, Станислав Николаевич. - пожав руку заведующему, продолжил своё приветствие Гуркалов. - О чём смеётесь? Против кого дружите?
- Даа... Зарина Ивановна вот говорит, Фаю видела в бане... - сказал Чурков и продолжил смех.
          Гуркалов тоже захохотал:
- Дольше, чем Кадафи в Ливии... Ха. Ха. Ха. Да, Зарина? Уже в бане тебя достала. Подруга твоя...
          Над Фаиной Павловной смеялись потому, что всерьёз её никто не воспринимал уже давно. Если дежурит, то где-то лежит - от своей гипертонии капается, если работает, то - ненужные команды, суета, ажиотация. Возраст, нервы, болезни сделали своё дело... Удар уже держит плохо - часто плачет и скандалит. Работать некому, приходиться её всем терпеть.
          Из десяти свободных ставок экстренных хирургов, в больнице заняты только четыре - она, Зарина и ещё двое "престарелых" для этого дела мужчин. Вот и дежурят сутки, через сутки. Вот и терпят.
          Да и само понятие женщина-хирург в узкой сфере посвящённых - имя нарицательное, а с наслоением на Фаину, это понятие приобретает ещё более усиленную форму. Баба есть баба. Вот такое "хи-хи" и "ха-ха"...
          Зарина Ивановна повесила график дежурств на место, попрощалась и ретировалась, оставив службу на своих коллег.
          Секундная стрелка щёлкала в тишине. Гуркалов писал дневники в историях болезни, похлёбывая кофеек. Чурков набивал пальцами по столу какой-то ритм. В коридоре послышался звук подшаркивающих женских каблуков. Дверь открылась, и в ординаторскую зашла Фаина Павловна.
- Ооо. Фая, привееет. На работу пришла? - в своём стиле приветствовал её Гуркалов.
- Здравствуй, здравствуй, друг мой... Здравствуйте, Станислав Николаевич. Что я вам сейчас расскажу... Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте... - пыхтела Фаина Павловна. Она отодвинула от стены диван и стала запихивать за него свои пакеты с вещами. - Вы когда уходите, двери на ключ закрывайте. Чтоб не украли. Что я вам сейчас расскажу... - повторяла она.
          Гуркалов улыбался и продолжал писать дневник. Чурков хихикал и с интересом наблюдал за Фаиной Павловной. Та спрятала свои пакеты, придвинула диван обратно и села на него, словно наседка на гнездо:
- Я вчера была в военкомате... Там осмотры передвигают на неделю... На больничный я решила не ходить... Сейчас это не выгодно. В отпуск ухожу только через два месяца... В этом месяце праздничные дни... Ставьте мне дежурств побольше. А то Зарина уже совсем обнаглела. Я ей говорю...
- Фая... Фая... Фая! - перебил её Гуркалов, - Перестань. Голова от тебя уже болит. Не ори. Что в баню позавчера ходила? А? Отдохнула, что-ли? Сил набралась? Орёшь... - сказал Гуркалов и засмеялся. Заведующий снисходительно улыбался.
          Фаина Павловна резко изменилась в лице, замолчала и вся съёжилась. Она быстро, по очереди, засверкала своими глазами то на Гуркалова, то на Чуркова:
- Откуда вы знаете? - спросила она.
- Мы всё знаем про тебя, Фая... - продолжал веселиться Гуркалов. Он поднял палец вверх, вспомнив что-то важное, и быстро вышел из ординаторской.
          Гуркалову, солидному добропорядочному семьянину, от Фаи в своё время тоже доставалось... Несколько лет назад его сослуживец и однокурсник решил подшутить над ним через Фаину Павловну. Однокурсник передал ей прямую информацию о том, что Гуркалов, якобы, разводится со своей женой. Через день все в больнице говорили про это, а ещё через день об этом узнал и сам Гуркалов. Не было предела радости одногрупника и сослуживца. Смеялись все.
          С тех пор Гуркалов часто посмеивался и подшучивал над Фаиной Павловной, и когда он вышел, она в недоумении, заложив руку за руку, вытаращила свои глаза на заведующего. Что у неё было на уме непонятно, но на лице была написана тревога, граничащая с обидой. Ну откуда они могли знать, что она ходила в баню? Мистика. С ума сойти.
          Станислав Николаевич перестал улыбаться и решил успокоить Фаину Павловну:
- Да ты не волнуйся. Это Зарина сказала... Она тебя видела там.
Фаина никак не среагировала. Гуркалов вернулся в ординаторскую... Фаина слушала и не слышала - продолжала зыркать то на одного, то на другого.
          Дверь отворилась, и внутрь зашли медсёстры. Они молча стали рассаживаться на диване - началась утренняя сестринская планёрка. Фаина Павловна с задумчивым видом направилась в приёмный покой...
Рабочее утро было уже в самом разгаре. Больница постепенно оживала. Завершились завтраки, планёрки и обходы. Фаина, закончив свой привычный территориальный обход, целеустремлённо направлялась во вторую хирургию. Хотелось посидеть, отдохнуть, спрятаться...
          Там работала третья из трёх женщин-хирургов немногочисленного хирургического коллектива - Любовь Николаевна Васькова. Любовь Николаевна тоже отдала свои лучшие годы этой больнице. Её любимым словом, не имеющим ничего к информационному содержанию речи, было слово "кошмар". Кошмар, что годы уходят, кошмар, что так жизнь коротка, кошмарные сны часто будят, кошмары летят с потолка.
          Рядом с ней, за соседним столом, уже порядка пятнадцати лет, рука об руку работал хирург Семён Семёнович... Сёма - обычно звали его... За годы совместной работы они стали чем-то похожи друг на друга, как одинаково заряженные частицы. "Ужас.": реагировал на "кошмар" Сёма. Реакция была незамедлительной и постоянной! "Кошмар и ужас" - было их любимой песней.
          Фаина Павловна зашла к ним, поздоровалась и села на диванчик. Те молча писали истории.
- Семён Семёнович!.. - раздался голос из рупора. Медсёстры по микрофону вызывали его к себе на перевязку. Семён Семёнович отложил ручку и вышел на зов.
- Кошмааар! Кошмааар! Кошмааар! - начала Любовь Николаевна. Фаина с ней была в периодических противостояниях, но сейчас, будучи в холодном периоде, и нуждающаяся в духовной поддержке, внемлила ей, - Кошмар. - продолжала Любовь Николаевна, - Это же дебил! - говорила она, показывая пальцем на пустовавшее Сёмино место, - Ему только в районе работать. Кошмааар. Ты представляешь... Он...
          В это время Сёма Сёмыч вернулся с перевязки и сел на своё место. Любовь Николаевна замолчала. Фаина с заговорческим выражением лица прервала эту неудобную паузу:
- Я вчера была в военкомате... Там осмотры передвигают на неделю... На больничный я решила не ходить... Сейчас это не выгодно. В отпуск ухожу только через два месяца... В этом месяце праздничные дни... Я сказала заведующему, чтоб ставили мне дежурств побольше. А то Зарина уже совсем обнаглела. Представляете? Я ей говорю...
- Любовь Николаевна! - перебил её микрофонный голос. Любовь Николаевна встала, жестом пальца дала понять обождать её и вышла.
- Ужас! Ужас! - начал Сёма следом, показывая на пустующее место Любовь Николаевны, - Это такая наглость... Такая наглость. Я этого так не оставлю... Мне с утра говорит, что шестую палату вести не будет. Какая наглость. Ужас. Ужас. Она наглая... Ужас. Фая, представляешь?
          Пока Фая переваривала его слова, Любовь Николаевна вернулась обратно. Все трое ненадолго замолкли.
- Я вчера была в военкомате, - несмело опять начала Фаина, - там призыв совпадает с моим отпуском... А Зарина идти туда не хочет. Представляете? Голос свой на меня поднимает ещё...
- Кошмааар. - сказала Любовь Николаевна.
- Ужас. Ужас. Ничего себе. - вторил ей Семён Семёнович.
          Фаина расслабилась, чувствуя выход своим сдерживаемым чувствам. Её пульс пришёл в норму, в ушах перестало звенеть, и она перешла к презентации главной цели своего визита:
- А Гуркалов, похоже, с Зариной трахаются... Я сегодня узнала. Похоже... Уже давно. Я сама офигела... В баню вместе ходят... Я так и знала, он с женой со своей поссорился. Станислав Николаевич мне сегодня утром сказал.
- Кошшшмар! - прошипела Любовь Николаевна.
- Ужас. - вздрогнув на "кошмар", согласился с ней Сёма.
- Семён Семёнович! - раздался голос из динамика. Семён Семёнович опять дёрнулся и с недовольным видом вышел...