Марья Константиновна Слесаренко этой ночью не могла заснуть. Она долго лежала и смотрела на часы с кукушкой, которые висели на стене ни много, ни мало - пятьдесят лет. Кукушка уже лет пятнадцать, или двадцать, как не показывалась на свет, и Марья Константиновна мучительно не могла вспомнить есть она там, или её там нет.
Что только не пережили эти часы на своём веку... В детстве её дочка Ниночка пыталась накормить кукушку кашей, сынок Володя со своими школьными друзьями часто передвигал стрелки назад, против хода, на несколько минут от полудня, чтобы запечатлеть момент появления птички из гнезда. Он постоянно дёргал за цепочку, поднимая тяжёлые еловые шишки вверх. Наверное, мальчишек привлекал издаваемый при этом треск механизма. Отец, Слесаренко Пётр Сергеевич, сильно ругался на это. Он был единственный, кто следил за правильностью часового хода. Эти часы считались, на то время, дорогим убранством домашнего интерьера.
Сейчас сын Володя жил со своей семьёй в далёком Владивостоке, а Ниночка - почти рядом, под Минусинском, в селе Знаменка. Марья Константиновна видела своих детей и внуков совсем недавно, три месяца назад, на похоронах своего любимого Петра Сергеевича. Дети после похорон уехали, но обещали забрать престарелую мать к себе. Хотя она и сопротивлялась...
Марья Константиновна забыла, есть ли в часах кукушка, или её там нет. Она знала, что Пётр Сергеевич ремонтировал и неоднократно разбирал и собирал эти часы. Он держал птичку отдельно на ладони и свистел, изображая соловья. А вот сейчас, его уже нет... Уже три месяца прошло... И кукушки тоже нет...
Маятник часов продолжал раскачиваться из стороны в сторону, громко тикая в тишине. Пожилая женщина медленно поднялась с кровати и села.
Она хотела встать и подойти к часам, чтобы пальцем нащупать в окошечке пропавшую где-то птичку, но внезапная, резко возникшая боль в спине сковала её движения. Бог ты мой, хоть "на помощь" кричи. Марья Константиновна замерла, и боль отступила. При попытке повторить движения, боль снова молнией хлестанула по пояснице. Женщина потихонечку сползла на колени и посмотрела на часы. Десять минут четвёртого. Все вокруг спят... Она на четвереньках, еле-еле, направилась по направлению к кухне. Добравшись до холодильника, бабушка открыла дверцу и поняла, что достать оттуда свой пакет с лекарствами она не может.
"Боже ж ты мой. Ну, почему нет рядом моего Петра Сергеевича? Как же я скучаю по нему. - подумала Марья Константиновна. - Как мне не хватает сейчас его сильных красивых рук. Его звучного голоса, его поддержки. Почему он меня так рано оставил? Где он сейчас, интересно? Петенька мой... Мастер цеха... Так бы взял меня на руки и... Как пушинку... Как соломинку... Милый, милый. Почему же не я первая ушла? А что бы сделал ты, Петруша, на моём месте? Бог ты мой. Петенька. Ну конечно же... Петенька. Конечно же. Нужно вызвать скорую. Ноль три. Ноль три. Петенька. Господи, Боже ж ты мой. Скорее, скорее... Ах, Петя, Петя... Петенька мой... Скорую... Скорую... Надо скорую. "
Она постояла перед открытым холодильником ещё немного и стала потихонечку разворачиваться назад. Марья Константиновна своим боком толконула дверцу, холодильник захлопнулся и громко зарычал.
Минут пять она ползла до тумбочки с телефоном, периодически замирая от нахлынувшей волны боли. Поясница искрилась, горела огнём, затухала и вновь разгоралась, словно бесы из ада выписывали на ней свои пируэты. Порядком измучившись и очень устав, она кое-как добралась до тумбочки и, стоя перед ней на коленях, дрожащими руками взяла телефонную трубку - "03".
Ночной звонок не заставил себя долго ждать:
- Алло. Скорая помощь, здравствуйте, слушаю вас, - сказала женщина чётким отработанным голосом.
- Алло! Здравствуйте. У меня прихватило спину... - начала говорить бабушка. Её колени от долгого стояния на твёрдом полу уже начали поднывать, и она рефлекторно, с одного колена привстала на всю ступню, позабыв при этом про опасность. - Аааа! Ой, ёй, ёй, ёй, ёй, ёй, ёй! - Закричала она.
- Успокойтесь. Что с Вами случилось?
- Спина! Спина болит. Ой, ёй, ёй, ёй, ёй, ёй, ёй, - сказала Марья Константиновна.
- Хорошо. Назовите свой адрес, пожалуйста, фамилию, имя, отчество.
Несчастная женщина, не помня себя, выложила всю необходимую информацию и, дождавшись положительного ответа, прервала связь.
На том конце провода дежурила Лидия Семёновна. Опытный диспетчер ловко записала данные и вопросительно посмотрела на фельдшера, стоящего рядом:
- Что, Володя, слыхал? Надо ехать.
- Да ты, Лидия Семёновна, дослушай сначала. Успеем. Не суетись.
- Ну, давай, только быстро. Делать мне нечего, дай хоть дремануть чуть-чуть. Ёлы-палы...
- Дам. Дам. Ты скажи мне только, почему так в жизни всё не справедливо? Сидим мы, значит, с моей Зинулей, обедаем. Она меня спрашивает: "Скажи мне, Вова..." Спрашивает она:"Ты мне изменяешь там у себя на скорой?". И пристально, так, смотрит на меня. Я возьми, да ляпни... Говорю:"Ты пойми... Я уже не пацан. Нафиг мне это надо... Уговаривать кого-то, прилагать усилия... Когда ты под боком и на халяву.".
- И что?
- Другая бы обрадовалась. А та нет:"Ах, на халяву?" - говорит - "Пошёл ты в жопу.". Встала и ушла к себе в комнату. И как это понимать? Второй месяц не разговаривает. Лучше бы сказал ей, что изменяю... Так, хоть, старалась бы... Наверное.
- Нас, баб не понять... Давай, ехай. Бери Стёпу и ехайте. Я хоть глаза закрою ненадолго. Михалыча не будите. Пусть дед спит. Что, почечную колику не привезёте сами, что-ли? А может там и остеохондроз у бабульки какой-нибудь. Больница вон рядом с нами... Обратно, по пути, бабушку притартаните. Там хирурги разберутся. Прогуляется, если... Бабушка... Ничего страшного. Зачем вам на себя ответственность брать? У Михалыча сегодня три астмы было, задёргали... Давай, давай, давай.
Владимир пошёл будить своего товарища Степана. Тот был немного помоложе, недавно окончил училище и ещё, как следует, не вошёл в рабочую колею - дремал в соседней комнате отдыха.
Пока "скорая" добиралась, Марья Константиновна сумела приоткрыть входную дверь, добралась до кровати и смиренно ждала своих спасителей, улёгшись спиной на мягкие подушки. Боль притупилась, и если старушка не шевелилась, она её не особо-то и беспокоила... Марья Константиновна даже стала подумывать, что зря вызвала скорую. Но точка невозврата уже пройдена. Она посмотрела на время...
Часы - это единственное, что ещё шевелилось кроме хозяйки в этой квартире. Они не давали ей покоя. Без трёх минут четыре. Марья Ивановна смотрела на закрытую на них дверцу и ждала чуда. Она хотела, чтобы кукушка появилась вновь, как раньше, когда Петенька был ещё живой. Ей на ум пришла идея, что если сейчас, вдруг, появится птичка, то она перестанет болеть... То она помолодеет, и в комнату войдёт живой и здоровый Пётр Сергеевич, а в соседней комнате послышатся детские голоса. Но чуда не произошло. К ней в комнату вошли два фельдшера:
- Слесаренко Марья Константиновна? - спросил Владимир.
- Да, - тихо сказала Марья Константиновна.
- Спина болит? Сильно?
- Да, - повторила она.
- В больницу поедете?
- А что у меня?
- Как что? - Удивился Владимир, - почка может лопнуть... Надо ехать! Давайте, мы вам поможем... Подсобирайтесь.
Марья Константиновна представила себе страшную картину - её почка надувается, как воздушный шар, до величины огромного арбуза и взрывается, расплёскивая красную мякоть по сторонам. Под сильным впечатлением сказанных слов "доктора", она медленно зашевелилась в поисках своих очков.
Машина скорой помощи уже неслась по лужам пустого ночного города - Марья Константиновна доставлялась в больницу. Она вчера ни разу не выходила из дома, и резкая смена обстановки перепутала у неё всё в голове. Из памяти выпал промежуток её болезни, и сейчас она не до конца осознавала, что с ней происходит. Старушка смотрела на Владимира, как тот, перебивая шум двигателя, что-то громко рассказывал своему другу Степану:
- ...Она меня спрашивает: "Скажи мне, Вова... Ты мне изменяешь?". И смотрит на меня. Я ей говорю:"Ты пойми... Дура. Я же, уже не пацан. Нафиг мне это надо... Когда ты есть, да на халяву.". Другая бы обрадовалась. А та:"Ах, на халяву?" - говорит - "Пошёл ты в жопу.". Второй месяц не подпускает уже. Лучше бы я ей сказал, что изменяю... Так, хоть, не обидно бы было. Дура. Да, Стёпа?
Степан слушал молча, закрыв глаза и скрестив на груди руки. Он никак не прореагировал, и Владимир посмотрел на Марью Константиновну:
- А вы? Вы мужа своего ревновали, Марья Константиновна?
- Мой муж умер. - сказала женщина и отвернула свой взгляд в сторону.
- Ничего не понимаю. Что за жизнь. Не жизнь, а какая-то фигня. Все живут себе нормальненько, а у меня всё через зад. Это не то, так не эдак. Дура. Дура какая-то. Да и я тоже дебил. И жизнь моя дебильная... - продолжал бубнить себе под нос всю дорогу Владимир.
Машина лихо заскочила на пандус больницы, и бабушка вновь ненадолго потерялась во времени... Она не помнила, как очутилась в смотровой, на кушетке, одна. Ей слышался только звук приближающихся шагов.
В смотровую зашёл мужчина в белом халате. Он морщился от яркого света, его физиономия была помята, как мокрая простыня... Мужчина обеими руками провёл по лицу, словно мусульманин и спросил Марью Константиновну:
- Что с Вами случилось?
Выслушав её внимательно и задав пару вопросов, он сказал:
- У Вас поясничный остеохондроз. Сейчас мы поставим Вам обезболивающий укол, и Вы поедите домой... А завтра пойдёте к невропатологу, в поликлинику. Ясно?
- А почему же меня привезли? - спросила встревоженная Марья Константиновна и демонстративно погремела пакетом с чашкой, кружкой и ложкой.
- Не знаю... - тихо пробубнил врач себе под нос и развернулся к ней спиной. Перед доктором оказалась такая же заспанная, как и он, медсестра. Он приблизился к её уху и, выдержав паузу, медленно, по слогам прошептал - Потому, что долба#бы. Да, Леночка? Поставь ей кеторол...
- Хорошо... - сказала Леночка, и пошла за шприцом.
- Вы меня не положите? А зачем меня привезли? - волновалась Марья Константиновна.
- Баба-а. Послушайте меня внимательно. - сев рядом с ней, начал доктор. - Вас привезли потому, что так надо. Правильно, что привезли. Вы слышите меня? Остеохондроз в хирургии не лечится. Вы же стоматолога не просите, чтоб он Вас положил... Да? Я хирург. Остеохондроз лечат в поликлинике, у невропатолога. Ясно?
Медсестра со шприцом подошла и встала напротив. Хирург резко встал и быстро вышел. Его удаляющиеся шаги были намного быстрее приближающихся. Сестра поставила укол и вызвала такси.
Когда Марья Константиновна снова очутилась напротив своих часов, у себя дома, укол ещё действовал, и боль её ещё не беспокоила. Она опять выпала из времени и даже не заметила, как таксист домчал её до подъезда.
"Странно... - думала Марья Константиновна, глядя на циферблат - Один укол, да и тот за свой счёт. Да, ехать куда-то надо... Среди ночи. Что же это получается... Пётр Сергеевич. Почему ты меня не жалеешь? Зачем обижаешь? Где ты сейчас? Мастер цеха. Красавец мужчина. Строгий отец. Глупый мальчишка... А бабы тебя любили... Ой, любили. Не верю я тебе. Ой, не верю... Кобелиная ты порода. Ну, да Бог с тобой. Не мне тебя судить. Там с тебя уже спросили, наверное... Обижаюсь я на тебя, что нет тебя рядом. Как живой ты ещё мне... Не свыкнусь никак. Прости, что, как к живому... Не получается у меня по-другому. Там, надеюсь, флиртов не бывает. Счастливый ты... Красивый... Милый мой.".
Женщина подошла поближе к часам, открыла дверку кукушкиного домика и попыталась просунуть туда свой палец. Немного повозившись, так и не поняв, есть там кукушка или нету, она отошла и села на край кровати.
Часы показывали - без трёх минут пять. Маятник отсчитывал время. Дверца домика, после её вторжения оказалась открытой. Марья Константиновна захотела встать и закрыть её, но передумала - а вдруг вылетит, всё-таки, птичка? Три минуты осталось. Она в нетерпении стала смотреть в тёмную пустоту открытой дверки и прислушиваться к возможному появлению детского смеха в соседней комнате.
Три минуты прошло. Дверца, щёлкнув в тишине, мгновенно захлопнулась. Марья Николаевна вздрогнула от неожиданности. Она перекрестилась три раза и прилегла.