НАТАШКА.
Рассказ.
/ Из серии «Бабушкины рассказы»\.
Посвящаю, дорогой бабушке, Анне Ивановне.
В основе реальные факты.
Ташкент. Начало 60-х годов.
Высокие, густые кусты, еще зеленого кустарника, называемого в Ташкенте, живой изгородью, заплели деревянный частокол, небольшого палисадника. Осень уже позолотила листья на деревьях. Невысокая яблонька, отдала свои плоды, и грустно поникла, под холодным осенним ветром. Серая крыша, словно придавила, небольшой, побеленный известью, глиняный домик. Маленькое окошко завешено темно синей занавеской. Над узкой кирпичной трубой вьется серый дым. Снаружи, жилище выглядит уныло. А внутри, несмотря на низкий потолок, и сумрак, тепло и чисто. Стены и потолок выкрашены голубой краской. Во всем видна, заботливая, женская рука.
Маленькая прихожая совмещает коридор, кухню, и столовую. Справа от входа, в углу, рукомойник, с подставленным на полу огромным, глубоким тазом. Вдоль стены широкая деревянная лавка. На ней два оцинкованных ведра с водой, накрытые деревянными крышками. На одном, повернутый вверх дном, алюминиевый ковшик. В углу высокая, сложенная из кирпича, печь, источающая запах свежей известковой побелки. Трещат за железной заслонкой дрова, рядом стоит почерневшее ведерко, наполненное кусками угля. На широкой конфорке, до блеска вычищенная большая, алюминиевая кастрюля.
Стулья, старинного образца, с высокими, ажурными спинками, выстроились вокруг стола, стоящего у окна. Стол, покрыт старенькой бежевой, с красными тюльпанами, клеенкой. На столе пузатый стеклянный графин с водой, словно страж домашнего уюта, гордо выгнул бока. Рядом с графином, большой граненый стакан. От проезжающего, на улице, поезда, касаясь графина, он тихонько звенит, словно жалуется, на одинокое однообразие свого существования. Свет тусклой лампочки, наряженной в линялый, красный, матерчатый, самодельный абажур, с кисточками, бросает на стены и потолок тень, создавая, будто на экране причудливые узоры. От теплого воздуха, рядом с печкой, качается на открытой двери в соседнюю комнату, такая же, как и на окне, ситцевая занавеска.
Запах горячего горохового супа приятно ласкает ноздри. Сжимая горбушку черного хлеба, девочка восьми лет, наполнила ложку жидкостью, поднесла ко рту, глотнула горячее варево.
— Чего сгорбилась? Прямо сиди! — высокая, крупного сложения, женщина, опустила половник на крышку кастрюли, стукнув им о край.
Наташа вздрогнула, выпрямила спину, подняла глаза на мать.
— Хорошо, маменька!
— В школе двоек не нахватала? Что там? — Евдокия присела на табуретку, широко расставив полные ноги, натянула платье на колени.
— Хорошо, маменька!
— Не чавкай, как свинья и не торопись. К еде надо относиться с уважением.
— Хорошо, маменька!
Она шмыгнула носом, низко склонилась над тарелкой.
— Ну, что, ты, заладила, хорошо, маменька, хорошо, маменька. — женщина сняла с головы косынку, открыв низкий лоб. — В школе все в порядке?
— Да, маменька! — в голубых глазах заблестели слезы.
— Чего сопливешься? — недовольно покачала головой Дуська. Какие оценки получила?
— Сегодня меня не вызывали, маменька! — Наташа опустила глаза, снова шмыгнула носом, глотая слезы.
— Тихая, ты, больно, Наташк. Съедят тебя. Бери с меня пример, я любому глотку заткну.
— Хорошо, маменька! Спасибо, маменька!
Дуська, быстро убрала со стола грязную посуду, вытерла мокрой, серой тряпкой облезлую клеенку.
— Садись, уроки учи!
— На улицу после пустите?
— Нечего там делать, учи уроки.
Девочка встала, взяла с лавки потертый черный портфель, разложила на столе книги, низко склонила голову над чистым листом тетради в клеточку. Пальцы сжали желтенькую ручку. Опустили в белую фарфоровую чернильницу, старательно вывели цифры. Две тонкие русые косички, змейками легли на грудь, и шевелятся от движений хозяйки. Длинные ресницы подрагивают. Тонкие розовые губы шевелятся, шепчут условие примера.
Евдокия налила в небольшой таз воды из чайника, зачерпнула алюминиевой кружкой воды из ведра. Толстые дужки очков крепко легли на большие хрящеватые уши, вдавили перекладину на мясистом крупном носе. Глубоко посаженные, бесцветные глаза, за толстыми стеклами очков кажутся огромными. Недаром их пристальный взгляд заставляет дрожать от ужаса восьмилетнюю Наташку. Крупные, красные, обветренные руки, с потрескавшейся кожей медленно водят мочалкой по тарелкам. Нехитрый ритуал мытья посуды вскоре закончен. Насухо вытертые тарелки и чашки спрятаны в маленький посудный шкаф, с покосившейся ножкой. Вылила грязную воду в темное засаленное ведро возле рукомойника. Ополоснула руки, вытерла матерчатым полотенцем. Поправила платок на голове, низко сдвинув на лоб, туго завязала концы на затылке. Подошла к небольшому окну, в стене, сделанному скорее для порядка, чем для света. Взгляд скользнул по широким листьям дикого малинника.
Крупная капля шлепнула по листу, растеклась маленькими струйками. Ну, вот и дождь. Осень, в этом году не балует теплом. А там, скоро, и зима. В темной комнате станет светлее, когда заметет дорогу снегом. До ушей женщины донесся тихий храп из соседней комнаты. Морфию, гад, опять нанюхался. Покачала головой, Дуська. Как с фронта вернулся, так и не отвык от пагубной привычки. В госпитале, после ранения давали, чтобы боль заглушить. Потом привык. Туберкулезник паршивый! Работать не может, или не хочет. Так, время от времени, находит легкий заработок. Кому окно вставит, где подсобит печку сделать, или штукатурку. Вся надежда на себя. Пельменный цех, тоже не мед. Рукавицы, ватные брюки, телогрейка. Поворочал бы он лотки в ночную смену. Дуська тяжело вздохнула, оглядела свои натруженные руки. Одной тяжело кормить семью. Помощи ждать не от кого. Так и состаришься в морозильной камере. Спасибо, Господь, дочку дал на старости лет. Здоровенькая, смышленая. Может, у нее судьба сложится?
Женщина приподнялась на цыпочки, потянула с полки картонную коробку с пряжей, намотанной на клубки. Села на противоположной стороне стола, от Наташки, взяла серый моток, с воткнутыми в него, спицами. Шевелится на коленях клубок, быстро мелькают спицы в пальцах. На секунду Дуська подняла голову, взглянула, на низко склоненную головку дочери над столом, с гладко зачесанными волосами. Старается, Наташк. Так она называла дочь, опуская последнюю букву. Теплое материнское чувство, словно бабочка пролетело над нею, и растаяло. Дуська никогда не показывала нежных чувств ни к кому, особенно, к Наташке. Она помнила, как растили ее. Без ласковых слов, без объятий и поцелуев. Детей надо держать строго. Будто рядом, прозвучал хриплый, голос матери. Она также воспитывала Наташку, не, обращая внимание, на осуждение соседей, часто ей, в глаза высказывающих, критику.
Дописано последнее предложение. Девочка старательно поставила жирную точку. Расправила худенькие плечи, расстегнула у воротничка, пуговицу на клетчатом фланелевом платье, перешитом из материнского. Желание потянуться, овладело ею. Она выпрямила спину, раскинула в сторону руки, подняла кверху подбородок, но словно, что-то вспомнив, сникла, закрыла тетрадь, отодвинула на край стола. Поглядела на мать, и, убедившись, что та занята своим делом, вытащила из-под, аккуратно сложенных, одна на одну, книг, толстую, коричневую, тетрадь. Переведя дыхание, как после быстрого бега, раскрыла перед собой, на чистой странице, потянула из граненого стакана, тонко отточенный карандаш. Нарисовала плечики, вырез проймы, талию, бедра, широкий волан внизу подола. Мечта! Коротенькая юбочка с пышными воланами, рющь у горловины, слева на груди цветок. Откинув на плечо голову, девочка, прищурив глаза, созерцала изображенную фигурку. И снова рука быстро вырисовывала новый силуэт. Множество мелких пуговиц сверху вниз на груди, широкий пояс на талии. Увлеченная рисунком, не услышала, подошедшую к ней, Евдокию.
— Ты это чем занимаешься? — прозвучал грозный голос. Широкая ладонь накрыла рисунок. — Я тебя уроки посадила делать, негодница!
— Я уже все сделала, маменька!
— Читай книги! Нечего пустяками заниматься!
Маленькое сердечко сжалось в груди. Только бы не порвала, как неделю назад. Дуська положила тетрадь на стол, накрыла сверху толстой книгой.
— Погулять можно пойти?
— На улице дождь пошел. Сиди дома. Завтра наденешь мое бордовое пальто.
— Маменька, оно мне большое. Все в школе смеются, что я в твоих платьях хожу, как в мешке.
— Цыц! — крикнула мать, и топнула о пол ногой, обутой в стоптанный тапок, сорок третьего размера.
Послушно склонилась голова над развернутой книгой. Беззвучно двигаются губы, произнося текст. Волшебный, сказочный мир, полный удивительных приключений овладел сознанием ребенка. Смелые принцы на белых лошадях, грустные принцессы, тоскующие у окна. Невиданные, злые чудовища, которых всегда побеждают герои в конце сказки.
* * *
Как часто, Наташа торопила время, рисуя в мыслях последние экзамены, последние дни школьной жизни. И вот, пальцы уверенно выводят мелом на черной доске, формулы. Ровный высокий голос комментирует написанное.
— Способная девочка! — склонился к уху директора школы, Иван Ильич, председатель экзаменационной комиссии.
— Наташа Скворцова! Только родители у нее странные, то ли староверы, то ли старообрядцы. Вырастили ее, можно сказать, в ежовых рукавицах. — прошептала Лидия Степановна.
— Но это не помешало ей превратиться в прелестную особу.
— Девочка сама шьет, придумывает фасоны.
— Что вы говорите? — мужчина снял очки, вгляделся в худенькую фигурку.
— Оригинально!
Закончив ответ, Наташа тряхнула головой. Косички змейками расползлись по высокой груди, обтянутой белым, ситцевым, в крупный черный горох, платьем.
— Молодец! Отлично! — Иван Ильич похлопал в ладоши. — Куда собираетесь поступать, красавица?
Щеки девушки покрылись густым румянцем. Непослушный завиток упал на лоб. Девочка подула на него, и локон вернулся к своим братьям. Черные ресницы прикрыли глаза, скрывая их блеск от услышанной похвалы.
— В текстильный, на модельера хочу учиться.
— Желаю успеха!
Выскочив из класса, девочка, постукивая каблучками, побежала по коридору.
— Переодеваться пошла. — скривила губы в усмешке, Люда.
— Ну и что. — прервала насмешки, Таня. — Тебе бы таких родителей. Старые, вредные, во все нос суют. Как только Наташка их терпит?
— Не осуждай. — быстро заморгала белесыми ресничками, Катя. — Мои, тоже не мед. А у Наташки отец с фронта, больной. Только когда морфий примет, может терпеть боль. Мать на хладокомбинате, в пельменном цехе тяжелые противни ворочает. На войне санитаркой служила. Наташка у них единственная отрада.
— Да я, так сказала. Напали всем миром. — шмыгнула носом, Люда. — Я что говорю, здорово, она придумала с переодеванием. Приходит в материном платье, идет в туалет, надевает свое, а после, снова меняет одежду.
— А по улице чучелом идет. — вступила в беседу, Галя. — Иначе мать забьет.
— Не убьет! Просто, не хочет неприятностей. — заступилась за подругу, Катя. — Я с нею в одном дворе живу, ее из дома не выпускают. Зато, шьет здорово. Мне два платья сшила. Моя мама ей за это отрез крепдешина дала. Так что, ждите, девчонки, на выпускной Наташка, очередной шедевр сообразит.
— Ей бы прическу изменить.
— У нее кудри от природы, а она их вазелином мажет, чтобы кудряшки не торчали. А если распустить, красавицей станет.
— Пусть мажет. — пожала плечиками, Люда. — А то мой Колька любит кудрявых.
— Потому каждый день на бумажках спишь. — рассмеялась, Катя.
* * *
Поскрипывает старенькая Зингерская машинка. Ноги крутят упругую педаль. Руки быстро двигают розовую ткань под прыгающей иголкой. Успеть сшить и спрятать до мамкиного прихода. Подгоняет себя Наташа. А утром поглажу и примерю.
Хлопнула входная дверь. Вздрогнув, швея, потянула ткань, откусила нитку, перевела дыхание.
— Что строчишь? — перешагнула порог Дуська, одарила дочку недовольным взглядом.
— Тане, подружке.
— Воды принесла?
— Да, маменька! — девочка вскочила. Опустила машинку в стол, хлопнула крышкой. Подвинула стул. Скомкала изделие в руках, метнулась в комнату, засунула платье на полку под аккуратно сложенные, простыни. Задержалась у зеркала, вделанного в дверцу шкафа. «На выпускной, не стану волосы мазать, и платье надену дома. Пусть хоть убьет» Она оглядела худенькую фигурку. «Грудь немного полная, а так, ничего».
— Ну, чего там застряла? Буди отца обедать. — послышался голос матери.
Наклонившись, над спящим отцом, Наташа ощутила запах водки. Положила ладошку на плечо мужчины, слегка потрясла.
— Пап, вставай, маменька зовет обедать.
Евдокия поставила на середину стола кастрюлю.
— Садитесь, а то стынет. — зачерпнула половником густые щи, налила в тарелки. «Хорошо, кости дешево стоят, и обрезки мяса». Подумала женщина. «А то где ж мне одной их прокормить. Одна мала, другой нахлебник. Мужики без ног, и то находят работу. Мог бы, обувь ремонтировать». Прижав к груди круглую буханку ржаного хлеба, нарезала крупные куски, сложила в стеклянную хлебницу. Тяжело вздохнула, склонилась над тарелкой. Закусила губу, вслушиваясь в чавканье мужа. «Свинья, и есть свинья. Дармоед».
Проглотив, несколько ложек горячей похлебки, девушка облизнула жирные губы. Как сказать про выпускной? Могут и не отпустить, дома закроют. Она замирает от страха, готовясь произнести фразу.
— Маменька, завтра в школе праздничный вечер. Аттестаты будут вручать. Можно мне пойти?
— Еще чего! Нечего по танцулькам бегать. — Дуська отодвинула тарелку, подняла глаза на дочь.
— Я только аттестат получу, и приду домой. — глаза дочери наполнились влагой. — Последний раз соберемся в школе.
— Пусть сходит, Дусь. — прошамкал с полным ртом, мужчина.
— А тебя не спрашивают. Я здесь решаю! — стукнула кулаком по столу, женщина. Взлетела ложка в воздух, и упала, стукнувшись о край тарелки.
— В чем пойдешь? У меня нет денег, наряды покупать.
— Так я уже сшила, маменька! — Наташка сжала под столом пальцы рук. Мысленно шепча. «Только бы не попросила показать, а то уж, точно не пустит».
— Ну, ладно, сходи. Раз аттестат станут вручать. Не потеряй, документ все же.
— Спасибо, маменька! — она вскочила из-за стола.
— Куда? — грозно крикнула мать. — Доешь сначала!
Наталья покорно опустилась на стул. И не ощущая вкуса, от охватившей ее радости, быстро черпая ложкой, доела обед.
* * *
Школьный зал украшен разноцветными бумажными гирляндами, и воздушными шарами. Длинный узкий стол на сцене покрыт красным сукном. Лидия Степановна потрясла медным колокольчиком, призывая к вниманию. Наталья вглядывалась в одноклассников, по очереди поднимающихся на сцену. Наконец, услышала свою фамилию. Девушка пошла по дорожке между рядов стульев. Сердце ее тревожно билось у самого горла. Только бы не упасть, твердила себе. Красная книжечка аттестата, рукопожатие директора. От счастья, глаза Наташи наполнились слезами.
— Спасибо! — от волнения еле слышно произнесла девушка, и не чувствуя под собой ног, спустилась в зал. Вот и закончилась школьная жизнь.
Музыкант ударил медными тарелками. Запели скрипки мелодию школьного вальса. В белых платьицах, словно бабочки закружились девчонки по начищенному до блеска, паркету.
Люда обняла высокую Татьяну.
— Жди, пока мальчишки пригласят. — подмигнула подруге. — Смотри. Наташка в розовом. Красавица! Вся преобразилась. — поправила на груди рющь, Людмила.
— А я что говорила? — прищурила глаз, Катя. — Наташка лучше всех будет.
— Гляди, Игорь к ней подошел. — шепчутся с завистью девчонки.
— Не завидуй! — хлопнула Катю по плечу, Люда. — У тебя есть парень.
— Красивое платье! — улыбнулся Игорь, первый красавец в классе, положив руку на талию Наташи. — И волосы навила?
— У меня кудри от природы. — улыбнулась в ответ, Наташка. — Мамка не разрешала выставлять на показ, маслом заставляла мазать. Сегодня не послушалась.
— Платье сама шила?
— Конечно. — гордо произнесла Наташа.
— Тебе на модельера учиться надо.
— А я и пойду. В августе документы подам.
Игорь не сводит с девушки глаз. Впервые в его душе проснулись чувства, которых он в себе еще не ощущал. И к кому? Замарашке, Наташке, как ее называли в классе. А Наташка, крутится в танце. Ее глаза блестят. Но, сердце еще не ощущает нежной истомы. Она наслаждается свободой, которую впервые ощутила сегодня.
— У тебя есть парень? — шепнул Игорь на ухо девушке.
— Не-а! — качнула головой Наташка. — Я своего, еще не встретила.
* * *
Свежесть летнего утра повеяла из распахнутого окна. Душистый аромат малинника наполнил комнату. Солнечные лучи пробились сквозь густую зелень вьюнов, вьющихся по железным прутьям решетки маленького окошка. Наташа заложила руки за голову, глубоко вдохнула утренний, пахучий воздух. Хорошо! Мать на смене. Никуда не надо торопиться. Школа в прошлом. Впереди месяц отдыха. До вступительных экзаменов в институт, можно отдохнуть.
— Наташка, пойдем на пересылку. Там солдат привезли. Поглядим. — прозвенел за окном Катин голос.
Мать не позволяла бегать на пересылку, и Наташа завидовала подружкам. А что, если один разок сходить? Прислушалась к ровному дыханию за стеной, спящего отца, потянула со спинки кровати, цветной халатик, выглянула в окно.
— Подожди, я оденусь! — прошептала девушка.
Катя приложила палец ко рту, кивнула головой.
На цыпочках, чтобы не скрипнули, половицы, Наташа прошла в комнату, Двумя руками, взявшись за ручку, потянула дверцу шкафа. Осторожно сняла с вешалки белое ситцевое платье в черный горошек, в котором ходила на экзамены. Ладошкой вытерла испарину со лба. Ух, аж, пот прошиб от страху, тихонько рассмеялась. Сбросила халат, надела платье, завязала узкий поясок на талии. Расчесала волосы, связала красной лентой в пучок, на затылке. Так же, на цыпочках, прошла к двери, и, распахнув, выпрыгнула на улицу. Пробежав по узкой дорожке, до ворот, перевела дух.
— Ну, ты, даешь! — рассмеялась Катерина, увидев, как высоко вздымается грудь подруги, под тонкой материей. — Пока собиралась, не дышала?
— Почти! — улыбнулась Наташа.
Взявшись за руки, девчата взбежали на железнодорожную насыпь.
— Раз, два, три. — перешагивает Катя через гладкие, словно отполированные рельсы железнодорожных путей.
— Я здесь никогда не ходила. Как ты не боишься? А если поезд? — волнуется Наташа.
— Успеем убежать. Тут поезда ездят медленно. Сплошные стрелки, не разгонишься. Уже пришли. Вон, вагоны. — махнула Катя, рукой.
— Может, домой вернемся? — Наталья остановилась, приложила ладонь к груди. — Люди пересадки на поезд ждут, а мы гляделки на них устроим.
— Чего испугалась? — скривила рот в усмешке, подружка. — Все девчонки на солдат глядеть ходят. Познакомимся, письма писать будем.
— Ой, я не хочу знакомиться. — Наташа побледнела
— Не хочешь, постой в сторонке, я одна пойду. — обиделась Катя, и круто повернувшись, быстро пошла к вагонам.
— Только недолго. — крикнула ей вслед, девушка. Но, потом, догнала подругу.
— Надо пролезть под вагонами, на ту сторону. — потянула за руку Наташу, Катерина. Приподняв подол сарафана, она, пригнувшись, нырнула под вагон. Наташа полезла следом. От запаха горячего мазута и раскаленного железа, закружилось в голове. Она уже пожалела, что пришла сюда. До ее ушей донеслись нестройные звуки песни, и мужские голоса. Наташа почувствовала, как, словно от огня, загорелись, ее щеки. Девушка вспомнила, что всегда краснеет. Она вылезла из-под вагона, отряхнула платье, поправила волосы. Уйти отсюда, немедленно. Но идти одной по путям, страшно. Надо поискать другую дорогу. Катя уже крутится возле вагонов, из которых выглядывают смеющиеся лица молодых парней в солдатской форме.
— Эй, девчата, едем с нами! Весело будет, обещаем!
Приложив, ладонь к глазам, защищаясь от яркого солнца, Наташа увидела, в стороне, маленький побеленный домик стрелочника, рядом водопроводную колонку, с бетонированной раковиной, вделанной в землю. Девушка подошла, нажала на ручку крана. Толстая струя воды облила подол платья. Она нагнулась, припала губами к живительной влаге. Напившись, смочила ладони, провела по лицу.
— Посторонись, красавица! — услышала за спиной, приятный мужской голос, и отскочила от крана.
Молодой мужчина, с закатанными по локоть, рукавами гимнастерки, подставил под струю большой синий эмалированный чайник.
— Ой, какой, большой! — удивилась девочка. — Наверное, целое ведро помещается?
— Тетка подарила, когда в армию уходил. — ответил парень, не поднимая глаз. Дождавшись, когла вода потекла через край, опустил ручку крана, поднял голову.
Голубые глаза, обрамленные густыми черными ресницами, золотисто русые волосы, растрепались вокруг головы. Маленький острый носик, меж алых губ, блестят ровные белые зубы.
— Откуда ты? — парень пригладил каштановые, коротко стриженые волосы мокрой ладонью и покраснел, ощутив себя ужасным неряхой, рядом с этой худенькой девчушкой в белом платьице.
— Я вон там, за путями, живу. — махнула рукой девчонка. Почему то, не испугавшись молодого человека.
— Здешняя, значит. — улыбнулся солдат. — Как тебя зовут?
— Наташа!
— А меня Александр! — он не может отвести от нее взгляда. Сердце бешено колотится в груди. Совсем молоденькая. А глазищи, утонуть можно!
— Школу, наверное, недавно закончила?
— Неделю назад аттестат получила. В августе, в текстильный поступать хочу, на модельера учиться. — она нисколько не чувствовала себя стесненной в обществе этого паренька.
Не глупа, и никакого кокетства. Удивляется Саша, прекрасной незнакомке.
— С кем живешь?
— С папой, и мамой.
— Единственная дочь? — прищурил парень глаза. — Жених есть?
— Откуда ему взяться? — рассмеялась Наташа. — Я учиться хочу.
Через несколько часов, поезд умчится с этого разъезда, и он уже никогда ее не увидит.
— Эй, Колька! — крикнул Александр, проходившему по путям, парню в военной форме. — Возьми, я сейчас! — указал на одиноко, стоящий на дорожке, огромный чайник.
Солдат взял чайник и ушел к поезду.
— Пойдем! — Сашка протянул руку.
— Куда? — широко раскрыла глаза девушка.
— С родителями познакомишь, чаем угостишь.
Она побледнела, опустила глаза, носком туфли провела черту на дорожке.
— Маменька не позволит. Ругать меня будет. — тихо произнесла, не поднимая глаз. — К нам никто не приходит. — как объяснить парню, неписаные законы и порядки поведения в их доме.
— Твои родители староверы?
— Не знаю. Только с нами никто не дружит.
Он понял, что влюбился. Нельзя ее потерять. Вертелось у него в голове. Надо увезти девчонку из ада, в котором она живет.
— Хочешь уехать со мной? — Сашка сжал ладони девушки в своих огромных горячих руках.
— Зачем? — отняла руки Наталья.
— Я домой в Смоленск еду, с родителями повидаюсь и прямой дорогой на службу в Германию. Распишемся. Квартиру дадут. Учиться будешь. Дай слово, дождаться. Через месяц приеду. А ты пока вещи собирай.
— Это как? — смутилась Наташа, глаза заблестели от набежавших слез.
— Замуж за меня пойдешь? — Саша выпрямился, застегнул дрожащими пальцами пуговицы на гимнастерке. — Или я тебе не приглянулся?
Высокий, стройный. Черноглазый, чернобровый. Ежик темных волос торчит надо лбом. Пухлые губы изогнуты в смущенной улыбке. Именно такой ей с недавних пор снился почти каждую ночь во сне.
— Рассмотрела? — Сашка облизнул пересохшие от волнения, губы. Сейчас скажет, нет, и будет права. Разве так делают предложение руки и сердца?
— Вы поезжайте, я подумаю. — Наташка покраснела.
— А как, насчет приглашения на чай? — осмелел парень, услышав в ее словах, подаренную ему, надежду. — Родителям надо сообщить! — он взял девушку за руку.
— Не надо! — потянула она, ладонь. Сердце забилось в ускоренном ритме, и подпрыгнуло к горлу. Рука у него теплая, сильная. Только замуж я не хочу выходить. Сейчас, вот так, сразу.
— Я сама скажу, потом.
— Ты не скажешь! — Сашка снова взял Наташу за руку. — Я не могу тебя потерять!
Она покорилась. И, перешагивая через рельсы, они двинулись по путям.
Едва завидев ограду палисадника, девушка потянула руку.
— Окно забыла закрыть. — прошептала Наташа. — Маменька, уже пришла с работы. Ругать станут.
Не сладко ей живется при таковом домострое. Поглядел на побледневшую девушку, Сашка.
— Не бойся, я с тобой! — он сжал ее локоть.
— Ой, не надо. — Наташа резко отпрыгнула от парня в сторону. — Вдруг маменька увидит.
Они прошли в дворовые ворота, повернули налево. Страх девушки передался парню. Он почувствовал, как по спине пробежали холодные мурашки.
Скрипнули под их ногами, три деревянные ступеньки. Наташа откинула марлевую занавеску на раскрытой двери, с привязанными по уголкам, камешками.
Александр перешагнул порог, оглядел комнату. Беднота, но у кого сейчас достаток.
Парень сжал похолодевшую, вспотевшую от страха, ладошку.
— Маменька, у нас гости! — дрожащим, осипшим голосом, промолвила Наташа.
— Здравствуйте! — громко произнес Сашка, и умолк, увидев высокую, полную женщину в черном платке, низко повязанным на лоб. Женщина посмотрела на него долгим взглядом глубоко посаженных серых глаз.
— Маменька, это Саша! — плечи девушки опустились, голова склонилась к плечу, будто она ожидала удара.
Холодный пот выступил у парня на спине. Он переступил с ноги на ногу, поправил пряжку ремня.
— Здравствуйте! Я познакомился с Наташей и хочу познакомиться с вами.
— Что? — взревела Евдокия.
От ее голоса под низким потолком закачалась лампочка
— Мужиков вздумала в дом водить? — рука Евдокии схватила со стола скалку и угрожающе подняла над головой.
Александр поймал женщину за руку.
— Не смейте! Она не виновата. Я напросился в гости. Давайте поговорим с миром.
— А что мне тебя слушать? Откуда ты такой взялся?
— Я хочу поблагодарить вас за дочку. — парень подвинул ногой табуретку, присел на край. — Она мне приглянулась, как только увидел. Я еду к родителям в Смоленск. Через месяц приеду, мы распишемся, и уедем в Германию. Я прошу руки вашей дочери! — он поднялся, расправил плечи, потянул края гимнастерки.
— Женихаться начала, не спросив, матери? Опозорить нас с отцом решила? — Дуська стукнула кулаком по столу. — Не бывать! Слышь, батька, что эта шалава удумала?
— Успокойтесь! — Александр схватил женщину за руки, силой усадил на стул, загородив собой заревевшую в голос Наташку.
— Я по- честному! А Наталью не смейте трогать!
— Ты кто такой, чтобы мне указывать? — скривила рот в злобной гримасе, Дуська. — Убью тварь, гулящую! — она рванулась вперед, но Сашка удержал ее на стуле. Женщина запыхтела, и вдруг резкая боль пронзила палец парня. Он отдернул руку, из пальца хлынула кровь. Палец прокусила, стерва! Он хотел ударить, бабу, и занес кулак над ее головой. Но опустил руку. Если ударю, начнется драка. А потом, тюрьма, и прощай служба, карьера и Наташка. Скалка опустилась на его голову.
— Наташка, паспорт возьми и бежим. — он загородил собой девушку, метнувшуюся в комнату.
— Чудовище в юбке! — схватив Дуську за плечи и приблизив лицо к ее красному, перекошенному злобой, лицу, прошипел Александр. Увидев, что Наташа выскочила за дверь, отпустил женщину, и выскочил следом, получив еще несколько ударов скалкой по спине.
Сашка сжал в ладони похолодевшую руку девушки, и они помчались по дороге, поднимая за собой клубы пыли. В ушах его звучали ругательства и проклятия, посылаемые вслед. Остановились только у вагона, на пересылке.
— Коль, брось чемодан, я с вокзала поеду. — крикнул товарищу парень.
В проеме двери показалась лохматая голова. Николай опустил чемодан, удивленно поглядел на друга, и девушку.
— Бывай! — улыбнулся Сашка. — Увидимся на месте! — он обернулся к Наташе, и рассмеялся, вспомнив сцену своего сватовства. — Пойдем, красавица! Кончились твои страхи! Новую жизнь начинаешь! — надел фуражку, поднес ладонь к виску, щелкнул каблуками сапог. — Клянусь, со мной тебе хуже не будет! — обнял девушку за плечи, взял чемодан. — Сейчас на вокзал, и до дому. Познакомлю с родителями, месяц отдохнем, и двинемся по месту службы. Жена командира!
Ее напугала такая быстрая смена обстоятельств. Парень ей приглянулся. Но выйти замуж, вот так сразу, поехать с ним на край света? Она опустила голову, раздумывая, стоит принять его предложение?
— Если вернешься, тебя убьют! — тихо произнес Сашка. — Я не представляю свою жизнь без тебя, честное слово!
— Я не поеду с вами. У подружки переночую. — медленно по слогам, произнесла Наталья.
Солдат вздохнул.
— Проводи, до вокзала. Может быть, дорогой изменишь свое решение.
* * *
Гудит перрон разноголосицей. Снуют с багажом пассажиры. В голове девушки, обгоняя друг друга, бегут мысли. Ни Танька, ни Катька, не решатся меня принять. Дома изобьют. Она вспомнила, как жестоко мать ее поколотила в детстве. Когда взяла из коробки, припасенной к Новогоднему празднику, шоколадную конфету. Перед глазами снова и снова возникало, искаженное злобой, лицо матери. Глядя на озабоченных людей, с коробками и чемоданами в руках, так и хочется махнуть на все рукой, и вскочить в поезд.
Сашка, сдвинув фуражку на затылок, молча, наблюдал за девушкой. Он понимал, что творится в ее душе. Сейчас прозвучит последний гудок.
— Идем! — он взял ее за руку.
Она отвернула лицо, и, глотая, набежавшие слезы, покачала головой.
— Заходите, молодой человек! — прозвучал недовольный голос проводницы.
— Как знаешь! — Александр вскочил на подножку. — Я напишу!
Поезд дал длинный гудок. Стукнули буфера.
— Пройдите в вагон. — потянула парня за рукав проводница. — Из-за вас лишусь работы.
Из глаз девушки хлынули слезы.
— Саша! — она подбежала к вагону.
— Руку давай! — наклонился Сашка.
Она вцепилась в его ладонь, и вскочила на подножку.
— Молодец! — он привлек к себе Наташу, прижал губы к ее виску. — Ты никогда не пожалеешь о своем решении.
* * *
Малиновые лепестки ночной красавицы раскрылись, как только спала летняя жара, наполнив пряным ароматом маленький палисадник перед окном. Высоко в небе мелькают летучие мыши. Поджав лапки, взмывают ввысь, затем резко опускаются вниз, почти касаясь земли, и снова взлетают в небо. В свои права вступил вечер.
Поставив низенькую скамеечку среди цветов, Евдокия села, развернула лист бумаги. Снова и снова вглядывается в написанные, аккуратным, еще детским почерком, строчки и слова.
— Здравствуй, Дуся! — услышала женщина и подняла голову.
— Анна Ивановна! Припозднилась ты сегодня.
— Да, суматошный был день.
— А я письмо от Наташки получила. Первое за два года. — Дуська тяжело вздохнула. — Одна я теперь осталась. Мужа схоронила, Наташка сбежала.
— Сама ты, Дуська виновата. А что Наталья, пишет?
— Прощения просит. Живет хорошо. Сыночка родила. Учится на модельера.
— Вот видишь, зря ты зятя обидела. Хороший и порядочный человек.
— В гости приедут в следующем месяце.
— Вот, и тебя с собой заберут.
— Я никуда не поеду. Куда мне с больными ногами. В цехе застудилась. Здесь тепло, вот и терплю. А на новом месте, да еще в чужой стране? Не смогу я.
— Радоваться тебе надо за дочку. Счастливая твоя Наташка!
— Добрая ты, женщина, Анна Ивановна. А я не знаю, прогнать, или приласкать?
— Да, ты, очумела. Дуська! Прими, прости, внука понянчи. Ладно, пока! — Анна Ивановна отошла от ограды.
Евдокия свернула листок, положила в карман халата, обвела взглядом, густые кусты малинника, вдохнула аромат цветов. И вдруг весь зеленый пейзаж поплыл у нее перед глазами. Что это я? Удивилась Дуська. Никак плачу? Женщина достала из кармана халата большой платок, закрыла лицо. А ведь, даже на похоронах мужа не плакала. Выходит, от радости? Она вытерла глаза и мокрые щеки, тяжело вздохнула, поправила косынку на голове. Права Анна Ивановна. Радоваться надо за Наташку.