3. Подготовка к училищу
Подготовку к училищу я начал заранее. Этот вопрос меня и моего друга Зимина Г. занимал больше всего. Два других наших товарища к этому относились хладнокровно, чувствовали себя хорошо, обладали олимпийским спокойствием и считали, что они любую медицинскую комиссию могут пройти в любой момент.
Мы часто интересовались у летчиков, что от нас требуется, чтобы поступить в летное училище, ответ был один и тот же — главное здоровье. Мы имели контакт с летчиками, ставшими ими в ходе войны или сразу после ее окончания. В те времена для поступления в летное училище требовалось образование 7 классов и летное здоровье.
Люди, несведущие в медицинских летных комиссиях, но бравировавшие тем, что они все знают о летчиках, заявляли нам, что на комиссии абитуриенту устраивают всякие неожиданности: мгновенно опускают вместе с полом в яму, которую раньше не было видно, сильно вращают на стуле в ту и другую стороны и другие тонкости. И, как потом выяснилось, все это были «враки».
Авиация всегда изобиловала шутниками и юмористами. Мне довелось самому слышать в вагоне, как один авиатор, явно не летчик, «загибал» окружающим сложности посадки самолета, заключающиеся в том, что Земля круглая да еще и вертится.
Мне в полесских лагерях приказали водить на утреннюю физзарядку солдат управления. Я их регулярно разминал по утрам. Управление состояло в основном из «сачковитой» публики — этим ребятам нравилось лучше почесать по утрам животы да покурить, а тут я даю им такую нагрузку. В состав этой группы входили писари, повара, каптерщики, кладовщики и др.
Я понял, что если буду заниматься с ними, то по утрам я только нанервничаюсь и никакой польза для себя не получу. С вопросом освободить меня от этой нагрузки и разрешить делать утреннюю физзарядку самостоятельно с целью подготовки к училищу я обратился непосредственно к начальнику штаба батальона майору Симкину. Он оценил мою озабоченность по справедливости и разрешил зарядку делать индивидуально.
После этого процесс подготовки пошел успешно. Я включил в утренний комплекс тренировку и развитие вестибулярного аппарата — вращения на различных снарядах, предназначенных для летчиков. Подобного оборудования было много, я только удивлялся, что летчики там были редкими гостями.
Принимал участие во всех соревнованиях, которые проходили в батальоне. В волейбол мы играли в паре с Зиминым. Я подавал пасы, а он делал гас.
Это не осталось незамеченным со стороны начальника штаба. Как-то он мне сказал: «Романика, по всему видно, что ты медицинскую летную комиссию пройдешь, а как у тебя дела насчет теории? Я не уверен, что ты сдашь вступительные экзамены».
Все мои предшествующие наставники о теории ничего не высказывали, а тут такой вопрос. Я тогда ему ответил, что займусь и теорией, хотя и он, и я отлично понимали, что теорией в лагерях заниматься некогда.
Шахматы мне принесли некоторое беспокойство при моей солдатской службе. Дело в том, что офицеры узнали, что я неплохо играю в шахматы, начали меня приглашать играть, а это не нравилось моим начальникам, так как они боялись, что будет страдать дело, за которое я в ответе.
Узнал о моей игре вездесущий юморист и начальник майор Ващук. Он неплохо играл, может быть, как и я, но если учесть, что он был меня гораздо старше, то я часто к своей беде выигрывал у него. Если он проигрывал, начинал нервничать и выговаривать мне: «Ничего не делаешь, только тренируешься игре в шахматы, на складе беспорядок». На это я отвечал: «Больше с вами играть не буду». Через день-два он опять приходил, и так как мы были оба в одинаковой степени азартными шахматистами, любили атакующий стиль игры, то забывалось ранее сказанное, и мы садились играть вновь.
Он, как всегда, предлагал играть «на слабака». А это значит, что проигравший должен был становиться на стул и громко трижды прокричать: «Я слабак!» При этом собирались болельщики, раздавался смех и т.п. Игра принимала бескомпромиссный характер. Если я проигрывал, что случалось нечасто, то кричал, если проигрывал он, то ворчал тот же мотив про мое «ничегонеделание» и тут же уходил.
У Ващука я научился ставить мат в любой, заказанной зрителем, клетке шахматной доски. Короче говоря, мы, ефрейтор и майор, своей игрой часто веселили собравшихся вокруг нас болельщиков и ротозеев.
Вариант игры «на слабака» я применял в будущем в курсантской среде. И, когда дождливым днем «курсантам, прямо скажем, делать нечего», разыгрывались шахматные баталии. Проигравший должен был открыть каждую палатку в лагере и сказать у входа — «я слабак».
Вскоре дошел слух, что нас четверых направят в летное училище, находящееся в г.Умань на Украине. Все мы желали быть истребителями, так как мы вновь обслуживали полк, но теперь уже летающий на МиГ-15. К сожалению, кого мы не спрашивали, что за училище в Умани, никто толком не знал.
Пришло время рассчитываться нам с БАТО, и мы четверо — три ефрейтора (я, Зимин и Симикин) и один рядовой(Гук) — убыли согласно предписания в г.Умань.
Перед отъездом меня увидел начальник штаба, он обратил внимание, что я уже отпустил небольшой чуб. Он приказал: «Постричься и доложить».
В таком виде — стриженый, в брезентовом ремне и во всем солдатском обмундировании — я предстал перед своими родителями…
Дома мы побыли по три дня и в условленный день выехали в Умань.