Серафима

Татьяна Кырова
                Серафима постояла с минуту, полюбовавшись, как её мальчик крепко спит, вздохнула о том, что кровать ему стала тесновата, и осторожно притворила дверь. Взяла алюминиевый бидончик и отправилась за земляникой. Долгожданный приезд внука настолько поднял ей настроение, что, забыв про возраст, она довольно проворно преодолела луг и углубилась в сосновый бор. Как добрая утренняя молитва, щебетание ранних пташек наполняло душу безотчетной радостью. Серафима и не помнит, чтобы задумывалась о красоте родного края. Она любила свою малую родину  простой и естественной любовью, когда сама мысль о том, что может быть как-то иначе, не возникает, а если бы вдруг и пришла на ум, то показалась бы  дикой и кощунственной. Холодная роса не вызывала раздражения, для этого есть резиновые сапоги, к тому же маленькие капельки, повисшие на паутине, так искрятся в лучах восходящего солнца, что можно залюбоваться дорогим жемчужным ожерельем. Приятно пружинил под ногами толстый слоеный пирог из опавших веток, коричневых сосновых шишек и рыжей перепревшей хвои. А воздух!? Какой божественный смолянистый нектар, слегка приправленный остатками ночной свежести ароматных дикоросов, изысканный  микс из звездного ликера, настоянного на утреннем тумане, щедро взбодренный тягучей живицей цвета янтаря.

                Собирать ягоду было делом привычным. Земляничная поляна встретила, как старая знакомая. Уже не сосчитать, сколько лет Серафима появляется здесь с небольшими перерывами, когда природа делает перерыв и лес отдыхает. Нынче земляника уродилась на славу, стоило наклониться ниже и глаза разбежались от обилия красных с белыми бочками, на удивление крупных кисточек, тяжело огрузивших тоненькие стебельки с изящно выполненными резными листочками. Серафима, удовлетворенно оглядевшись, приступила  к сбору лесного добра, порывистыми движениями облегчая веточки, которые благодарно махали  вслед, гордо распрямляясь: свою миссию на этот год они полностью выполнили.
 
                Всё же возраст дает о себе знать, часа через два азарт добытчика прошёл, и старушка почувствовала усталость. Оценив результат своего труда, без всякого огорчения отметила, что раньше за то же время набирала  большее количество, но и то, Слава Богу, Алексею на завтрак хватит вполне. Любит ее внук свеженькую земляничку с молочком. Вдохновившись проделанной работой, старушка удовлетворенно выдохнула, взглянув на солнце, почти безошибочно определила который час. Двинулась в обратный путь, размышляя вслух, что еще и оладушек испечь успеет.
 
                Проходя через мосток, Серафима слегка замешкалась,  подошва сапог скользила по отполированному кругляку, неловко балансируя, она осторожно преодолела полосу препятствия. Сразу возле речки стояли в ряд четыре добротных кирпичных коттеджа, обнесенные высоким забором. Семья первых переселенцев обосновалась в деревне лет пять назад. Ибрагим понравился всем сразу, повел себя очень доброжелательно, с готовностью вызывался помочь в любом деле. Своей отзывчивостью он подкупил сердца местных старожилов, тем более, что к тому времени остались в деревне в основном одни пенсионеры.  Ибрагим сумел заручиться расположением районного руководства, даже гулял на свадьбе сына  начальника полиции, сделав молодым весьма щедрый подарок из десятка  барашков. Потом в деревню постепенно стали переселяться его многочисленные родственники, тогда старики и оценили степень его доброты. Ибрагим повел себя по-другому: пользуясь поддержкой своих, всеми правдами и неправдами, стал во главе сельской администрации.

                Однажды решил перенести свой забор, прихватив кусочек усадьбы соседа. Дед Фадей попытался возразить на такое самоуправство, Ибрагим при всех напомнил неблагодарному старику, что совершенно бескорыстно помог ему с дровами:

                - Вот, людская благодарность. А ведь я с тебя ни копейки не взял за те дрова, помнишь!?

                Дед Фадей чуть не поперхнулся от такой наглости: денег Ибрагим действительно не взял, вместо этого предложил рассчитаться картошкой, которую потом отвез в город и успешно реализовал на рынке втридорога. Новоиспеченный Глава, видя, что сосед хочет возразить,  полоснул его глазами и гордо удалился, давая понять, что разговор окончен.
 
                А совсем недавно у одинокой престарелой женщины, живущей на окраине села, пропали овцы в количестве двенадцати штук, та обратилась к Ибрагиму, так как участковый наведывался в деревню нечасто, под его опекой было еще несколько таких же мелких населенных пунктов, но никакой помощи оказано не было. Тогда знакомые помогли написать заявление по факту пропажи по всей форме. Сомнения у односельчан уже закрались и они намекнули участковому, что было бы неплохо проверить хлев у Ибрагима, свою отару он выгоняет каждое утро, но слышно, что во дворе остаются овцы. Участковый выслушал стариков с мрачным видом, поехал домой к Ибрагиму. Долго не выходил, затем появился в сопровождении хозяина, не глядя по сторонам сел в служебную «Ниву» и укатил. Только потом Глава сельского поселения обратился к небольшой кучке собравшихся:

                - Э-э! Как только не стыдно. Я к ним всей душой. Вы что думаете, что Ибрагим-вор!? Совести у вас нет. Сами виноваты, что бараны у вас теряются. Я вот своих овец пасу и хорошо кормлю, у меня стадо только растет от этого. А вы плохие хозяева. Что вы здесь столпились, идите по домам и хорошенько за своим добром приглядывайте.
 
 
                Немного погодя, участковый остановил машину, достав из папки новенькие купюры,  проверил на свет, и, убедившись в подлинности банкнот, довольный поехал домой.
               
                Переселенцы посторонних к себе не пускали, да сельские жители не особенно и рвались, глухие мрачные заборы не располагали к налаживанию добрососедских отношений. Каждый продолжал жить согласно заведенному укладу, только когда раздавалась стрельба по поводу рождения сына или шумного свадебного гуляния, старики вздрагивали и невольно крестились.
 
 
                Серафима  с грустью наблюдала, как родная деревня умирает. Даже  в страшные тридцатые годы, каким-то чудом удалось выжить. Долго помнила маленькая Сара, что творилось в округе.  Приехали уполномоченные и выгребли подчистую всё зерно. С каменными лицами крестьяне наблюдали за самоуправством, онемев от ужаса. Мать беззвучно плакала, слёзы крупными градинами катились по щекам. Серафима, желая утешить, сказала, глядя вслед отъезжавшим подводам:

                - Не плачь мама, им ещё хуже, их всех убьют скоро.

                Через два дня приехали чекисты и стали вести дознание, оказалось, маленькая девочка была права: подводы с пшеницей, как в воду канули. На месте гибели нашли несколько трупов, исчезли только два брата из местных активистов, на них и пало подозрение. Мать, узнав страшные новости, прибежала домой и отлупцевала ничего не понимающую девочку, велела держать язык за зубами и запретила выходить из дома. Серафима и сама не могла взять в толк, почему знала тогда о страшной судьбе красноармейцев. Родная мать с тех пор строго посматривала в сторону дочери, словно пытаясь прочитать её мысли, щурила глаза и крепко сжимала губы. Сара чувствовала нелюбовь к себе и сама без особой надобности старалась рот не открывать.
 
            
                В красивую статную девушку с грустными и умными глазами превратилась Серафима, но замуж никто не брал. Парни робели перед ней, чувствуя превосходство и силу характера. Как ни старалась смирить себя, не могла подстроиться под общинную норму поведения. Подружки охотно бегали на деревенские посиделки с танцами под гармонь, она же, зная, чем заканчиваются такие гуляния, не могла преодолеть девичий стыд и возвращалась домой одна. Затем и вовсе ходить перестала, когда сверстницы одна за другой повыскакивали замуж. Ее судьба сложилась совершенно неожиданным образом.

                Произошло всё в пору цветения садов, но никакой романтики там не было и в помине. Серафима долго ворочалась и, вконец измаявшись, тихонько вышла во двор. Присмотрела место возле заброшенного соседского сарая и примостилась в тени, чтобы случайно не увидел кто, а то мало ли чего подумают. Долго сидела, блаженно всматриваясь в звездное небо. Вдруг услышала непонятный шум и всхлипывания. Сара ещё плотнее зажалась в уголок. Мужчина, пьяной неровной походкой тяжело опираясь на костыль, проковылял вглубь ветхого помещения и, продолжая плакать, разговаривал сам с собой:

                - А что мне делать, как я должен дальше жить? Господи, трое пацанят, мал мала меньше. Удумала тоже, умереть, все женщины как женщины – рожают и ничего, а эта…

                При этом мужик продолжал в голос рыдать. Сара поняла, наконец, зачем он пришел сюда, вспомнив, что в руках у того была веревка. Преодолевая страх, она подошла к двери и прислушалась. Девушка точно знала, кто там внутри. Петр год назад вернулся с фронта без одной ноги, а недавно при родах у него умерла жена. Вдовец продолжал сетовать на жизнь, теперь уже обращался к какому-то Семену:

                - Ты прости меня Сеня, это я тогда от ревности на тебя поклеп возвел. Кто же знал, что они  тебя за это под расстрел подведут. Я же думал, только из комсомола исключат, а у них, эх, все не как у людей. Вот, сам видишь, как она жизнь-то обернулась нынче. У тебя в сарае и повешусь, считай, отомстил ты мне. Виноват я перед тобой и Дашкой. Но уж как же я любил её без памяти. Простите меня. Все, не могу больше, пускай советская власть детей в детдом определит.  Не могу, они пищат, мамку требуют, а мне их даже накормить нечем.

                Зашла Серафима в сарай, сняла с шеи Петра петлю и повела домой, подставив свое плечо. Сердце дрогнуло, когда увидела насмерть перепуганных детей. Взяла грудничка на руки, а четыре ручонки облепили её со всех сторон. Вдовец, не решаясь озвучить просьбу, смотрел с надеждой и мольбой. Так и осталась: натопила печь, приготовила обед и накормила семью. Потом еще  двойню родила. Петр во всем слушался жену, грех жаловаться – жили дружно.


                Когда сама овдовела, так уж сложилось, что пришлось и старших внуков одной поднимать. Внучка в городе живёт, медицинское училище закончила, врачом мечтала стать, да где там, учеба нынче не по карману стала. А внук Алексей  отслужил в Армии, и уехал в Тюмень. Работает нефтяником, звал к себе, да разве она из своей деревни куда уедет, вся родня тут похоронена, муж, уже и дети старшие. Алексей даже и не догадывается, что не кровная родня ей. Да и как ему такое в голову придет, если Серафима никогда ничего такого не думала даже. Любит она их, а они её. Старушка ускорила шаг, улыбаясь, зашла в дом, спит ещё её мальчик. Вспомнила, денжищи-то какие привёз, надо бы кровать новую купить, тесно ему на старой совсем. Который уж год мается.

                Алексей встал на запах оладушек, с нескрываемой нежностью посмотрел на бабушку, хлопотавшую у плиты, обнял и чмокнул в седой висок:

                -Бабуль, доброе утро. Ой, земляника. Бабушка, ну зачем ты!? Спасибо, конечно, но прошу не надо одной в лес ходить. Если очень хочется, вместе сходим.  Слышишь!?

                - Слышу, Лешенька, как не слышать. Кушай, давай, соколик мой. Что, тяжело там, говорят?

                - Нормально, работа, как работа. Настюхе денег завез,   пусть в университет поступает. А я ещё заработаю.

                - Жениться бы тебе Леша надо. Ты уж уважь старую, покажи мне свою жену, пока я жива.
 
                - Женюсь бабуль, обещаю, как только, так сразу. Есть у меня одна на примете, тебе понравится. На Новый год привезу на смотрины.

                - Конечно, понравится, раз тебе люба, ты плохую не выберешь. И, Слава Богу.
 
      
 
                Серафима смотрела, как Алексей с удовольствием наминает немудреную стряпню, и была абсолютно счастлива. Вспоминала свою жизнь и ни о чем не жалела. Пусть не было в её юности взаимной любви, как-то не довелось, зато как же безмерно и нежно она любит своих детей, а внуков ещё больше.  Одно огорчало, разлетелись все из родного гнезда, нужда заставила. Рыба ищет где глубже, а человек - где лучше. Какая бы власть не была, но сами земляки не жили по закону «человек человеку – волк». А  новый Глава сельского поселения действует по принципу: кто сильнее, тот и прав. Самое неприятное, что ему ещё в этом потворствуют. Никогда не завоевывали уважение на Руси силой, его добивались честной жизнью. Не знала Серафима таких слов как толерантность, но старалась примириться и понять новых односельчан, только было заметно, что те сами не ищут понимания.  И среди сородичей случалось всякое, людей с нечистой совестью называли очень точным словом – мироед. Меткое определение, человек поедающий мир. Теперь глядя на Алексея, Серафима только вздыхала, не вернется внук в родную деревню, его новая жизнь более понятна и предсказуема. Как это ни прискорбно сознавать, но он прав.