Я стоял на балконе и смотрел с третьего этажа, как по горячим рекам асфальта течёт день. Тополя полоскали зелёные рубахи в подсинённых небесах и, вздрагивая от прикосновения ветра, шептали ему о быстротечности времени, жалуясь на свою старость. Я вошёл в комнату, закрыл дверь балкона и, подойдя к зеркалу, посмотрел на себя.Я увидел в зеркале молодого щуплого паренька с серыми глазами и чуть вытянутым лицом.
- Да, не красавец,- скзал я сам себе.
Я мечтал быть артистом, но не получилось, и тогда я устроился на работу в театр осветителем, но обстоятельства не убили во мне желание быть артистом. Огромная сцена моей жизни влекла меня. На ней я устраивал свои маленькие спектакли, где я был режиссёром и исполнителем главных ролей, а люди, играющие роли в этом спектакле об этом даже не догадывались.
Сегодня я решил играть старого романтика, который старается соблазнить пожилую даму. "Сейчас я себя состарю",- подумал я и стал наносить на лицо грим, приклеил усы и маленькую аккуратную бородку, затем я надел парик, старые потёртые брюки, синюю рубашку с длинными рукавами, нацепил очки и, обув потрёпанные коричнивые туфли, взял трость и вышел из квартиры. Я пошёл к скверу, глядя себе под ноги, вживаясь в роль.
На скамейке я увидел миловидную женщину. Она была в сиреневом шёлковом платье в мелкий цветочек. Талию обхватывал тонкий поясок. Солнечные лучи капали с её рыжих волос в горячую синеву дня. Она подняла глаза, плеснув в меня зеленоватой грустью. Я остановился.
- Вы знаете, кто я?- спросил я её, присаживаясь рядом.
- Вы - блудливый пёс, которого привлёк запах одиночества,- ответила она.
- Как вы грубы. Я белый пушистый котёнок, который хочет, чтобы его погладили и, вооружившись словами, убили надоевшее время.
По её кругленькому личику расползлась улыбка, как блин по сковородке.
- Вы хотите, чтобы вас погладили, а вы играючи оцарапали бы душу, иль задушили в объятьях, как очередную глупую мышку.
- Ну что вы! Я не такой кровожадный! Давайте знакомиться, меня зовут,Евгений Сергеевич, а вас?
- Меня, Людмила Александровна,- кокетливо сказала она.
- Людмила Александровна,пойдёмте погуляем,- предложил я.
Мы встали со скамейки и пошли по скверу.
- Извините, вам сколько лет?- спросила она.
- Мне шестьдесят восемь, но молодость в душе ещё бьёт ключом, не давая высохнуть желаниям и чувствам, что захлестнули меня, лишь только я увидел вас.
- Мы едва знакомы. Надо подняться ветру, чтобы вызвать такую бурю. Ветер лишь чуть колыхнул набежавшую волну и стих у самой границы моря. Вы молодо выглядите для своих лет.
- Я веду здоровый образ жизни. А молодость сейчас можно купить. Лицо, грудь, да что угодно, сейчас всё продаётся, любую маску, правда, только на время, было бы желание и деньги. Давайте не будем об этом, а пойдёмте в кафе и поедим мороженое,- предложил я.
Она согласилась. Мы зашли в кафе, сели за свободный столик, я сделал заказ.Мы молча ели мороженое, пили коктейль. Людмила Александровна вспахала взглядом мои глаза, пытаясь посеять в них зёрна надежд, но равнодушие как сорняк прорастал из их темноты, не давая зёрнам дать корни. Нам хорошо было вдвоём молчать и слушать тихую музыку, которая заполняя кафе, проходила сквозь нас, оставляя свою тоску на дне души. Расправившись с мороженым и выпив коктейль, мы вышли из кафе.
- Куда сейчас пойдём?- спросил я, беря под руку Людмилу Александровну.
- Проводите меня до дома,- предложила она.
Мы пошли по улице, набитой серыми однотипными пятиэтажками, пыльными и горячими как этот июльский день.
- Какие у вас красивые глаза, с кусочками рваного неба, бархатной зеленью лета и теплом солнечного июля,- сказал я.
- Ваши слова ласкают мне душу, как прохлада изнемогающий от жары полдень. С ваших уст испить бы вина, да кинуться в омут любви и пропасть, да боюсь попасть в мелководье и сломать себе шею,- сказала она и тоска блеснула в её глазах.
- Не бойтесь, время столь быстротечно. В этой жизни мы больше теряем, чем находим.
- Вот мы и пришли. Мы ещё встретимся?- спросила она.
- Может быть. Может быть,- неопределённо ответил я.
Её ладная фигурка исчезла за дверью подъезда. В пыли бетонных ступеней затерялся стук её каблучков. Я, немного постояв, пошёл домой. "Какая игра! Какой спектакль! Жаль, нет аплодисментов",-подумал я.
Придя домой,я разделся, снял грим и, завалившись на диван, стал думать кого же мне сыграть вечером. "Почему бы мне не примерить маску бомжа. Интересно, как я буду выглядеть? Наверно также как домашний зажравшийся кот в шкуре голодного волка",- подумал я и рассмеялся. Я поднялся с дивана, пошёл в кухню, налил в ладошку чуточку растительного масла и, размазав его по ладоням, стал ворошить масляными пальцами волосы. Достал старую, потерявшую былой цвет футболку, надел её, поверх неё надел застиранную голубую рубашку, влез в спортивные серые брюки с вытянутыми коленями, сунул ноги в старые туфли с оторванными застёжками и, посмотрев на себя в зеркало, рассмеялся. Тёмные слипшиеся волосы торчали в разные стороны, старость и не ухоженность вещей добавили мне лет пять. Я разогрел ужин, поужинал и стал ожидать своего выхода.
Жара потихоньку уходила с улиц. С неба спустился лёгкий вечер. Лёгкие прозрачные сумерки стали заполнять дворы. Я запихнул день в дырявый карман, а он, выпав из дыры, покатился по полу и, провалившись в щель, затерялся в темноте прошлого.
- Ваш выход, артист,- пропело время.
Я вышел из квартиры и, теряя волнение, выбежал на сцену, и влился в очередной свой спектакль. Я шёл по улице, останавливаясь у мусорных ящиков, брезгливо заглядывая в них, делая вид, что с интересом ищу что-нибудь хорошее, что можно одеть или съесть. Тошнота схватила меня за горло, стараясь вытянуь из него мой холостяцкий ужин. Я дошёл до сквера, сел на скамейку и, поглядев в начинающую чернеть синеву, повесил на крюк месяца свои несбывшиеся надежды. Мне расхотелось доигрывать спектакль. Тоска, выпрыгнув из надвигающейся тьмы, повисла на шее. Я задохнулся от её жарких объятий и, пытаясь от неё освободиться, поднялся со скамейки, выдавив из нутра:
- "Я повсюду иностранец. Забери меня мама с собой".
- Бомжик запел,- послышался голос сзади.
Мой голос упал, разбившись на мелкие осколки. Тревога вошла в открытую дверь души и спряталась за спину горбатого уродливого страха. Я оглянулся. Тяжёлая рука коренастого парня опустилась на моё плечо. Он повернул меня к себе. Его хохот провалился в пустоту открывшегося настежь рта. В волчьих глазах блеснули зелёные огоньки.
- А пусть он нам спляшет,- предложил здоровяк.
- Да я не умею,- пробормотал я.
Двое подошедших парней с любытством оглядели меня, потом один из них, поймав мою жалкую улыбку, сказал ухмыльнувшись:
- Жить захочешь, спляшешь.
- А-а-а-а,- заголосил я, и бросился в пляс, вбивая в асфальт своё унижение, обиду и свою беспомощность.
- Ну, хватит дорогу ногами месить, плясун,- сказал второй, громко смеясь.
- Не плясун, а трясун,- поправил его первый.
- Ну а теперь, давай пой. Что ты там пел?- спросил здоровяк.
- Не буду,- твёрдо сказал я.
- Ты что? ты меня обидеть хочешь! Бомжик вонючий. Ребята, смотрите, а у бомжа зубы целые. Видно недавно бомжует. Мы сейчас это дело поправим.
Здоровяк ударил меня кулаком в лицо. Я упал, закрывая рукой окровавленный нос. Они втроём меня начали пинать. Небо провалилось в меня и я, подняв заплывшие веки, увидел падающий жемчуг звёзд на мои дрожащие ресницы. Я не чувствовал боли. Собрав последние силы, я поднялся и стал аплодировать себе, хлопая окровавленными ладонями. В изумлённых глазах парней растворилась злость, но я не увидел в них сожаления.
- Ладно, ребята, пошли. Потешились немного и хватит. Пока, артист,- сказал здоровяк.
Я, как подкошенный, упал на остывающий асфальт лицом вниз и моя жизнь, раздавленная моим телом, растворилась в мёртвых слезах обиды, сердце перестало отстукивать время, и со мной умерли мои аплодисменты, лишь старый клён хлопал ладошками листьев, а ветер кричал мне: "Браво!"- из-за кулис бывшего театра моей жизни.