Он начал слушать музыку лет с тринадцати-четырнадцати. Произошло это потому, что какой-то чёрт, который сидел внутри него и никак не проявлял себя, вдруг стал оживать при первых рваных, жестких и провокационных аккордах хард роковой гитары…Он словно в первый раз увидел себя со стороны; худой, высокий, слегка сгорбленный, с непослушными прядками волос, готовый чаще отрицать, чем соглашаться…нераскрытый и непонятый даже себе самому… не знающий элементарных вещей и в то же время готовый на всё и понимающий всё. Он тогда не знал, какие слова подобрать, чтобы описать всё, что творилось внутри его тела и мозга; гиперсексуальность и безразличие, агрессия и баланс, приступы необузданного веселья и депрессии, открытость души и погружение в глубокий самоанализ – всё менялось день ото дня, но желание слушать музыку было постоянным. Он даже говорил друзьям, что хорошая музыка – словно кошка в пустом доме; пусть там нештукатуренные стены и не совсем гладкий пол, но если там живёт хорошая музыка – дом становится домом и начинает излучать тепло.
Первые аккорды дались очень нелегко – он начинал с того, что помогал пальцами правой руки занять правильную позицию пальцам левой, проводил оранжевым медиатором по струнам, и жмурился, когда слышал вибрацию шести звуков, собранных в правильную и божественную гармонию аккорда.
Он кричал мухе:
- Кыш, гордая птица! – и смеялся, как очумелый, отрабатывая «ля минор».
Сидя в уборной, он забывал, зачем пришёл, и до пота учился держать «барре», за обеденным столом он откладывал вилку с накрученными макаронами, чтобы добиться правильного звучания септаккорда «ля мажор».
Он не знал, зачем ему это нужно, он просто был абсолютно уверен, что это важнее всего.
Когда он не мог спать от того, что болели кончики пальцев, надавленных струнами, он видел себя на сцене с гитарой. Справа, конечно же, был друг Вовка с огромной бас гитарой и четырьмя толстенными струнами, слева Серёга с длиннющими белыми космами и органом «Hammond», не меньше, а ззади Борька за ударной установкой «Ludwig».
Он сам был весь в чёрном с белоснежной гитарой «Fender Stratocaster», как у Ричи Блэкмора.
И все вместе были одним целым, и все вместе играли прекрасную мелодию, и всё получалось, и зал ревел и рукоплескал, а Борька, что сзади на барабанах, ловко крутил тремя пальцами барабанную палочку перемотанную синей изолентой у кончика…
Я не хочу заканчивать этот рассказ… пусть оно так и остаётся таким же настоящим, желанным, неизвестным и волнующим, каким было тогда. Кто знает, может так всё и сложилось…