- Нет, я вас спрашиваю, что это такое?
Верно говорят, опасно стоять между драконом и его яростью. Не отскочи я в сторону, Марья, наверное, сбила бы меня с ног. К счастью, гнев Совы был направлен на Коровину.
Диана, не успевшая улизнуть домой незамеченной, замерла, съежившись, выставила перед собой маленькую сумочку, сомнительную защиту перед атакой начальницы.
- Вы соображаете, что вы пишите? Вы медицинское училище закончили, или курсы доярок?
Диспетчер затряслась всем телом, было заметно, что она совершенно не осознает всей тяжести содеянного, но уже готова раскаяться, даже не вникая в суть дела.
Веревкина, принявшая смену, поспешила на кухню и, олицетворяя всем видом полную врожденную глухоту, примостилась в уголке, идеальном наблюдательном пункте.
- Прочтите, Евгения Георгиевна, - заведующая властно сунула мне под нос исписанную со всех сторон карточку.
Лицевая сторона ФИБа оказалась заполнена кривым, старательным, с наклоном влево почерком. Адрес и телефон клиента был разборчив, хотя имя Филипп я бы написала с двумя п.
- Жалобы, жалобы смотрите, - нетерпеливо приказала Марья.
Я послушно пробежала глазами верхнюю строчку и, стараясь оставаться серьезной, вслух прочла:
- Апухла пиписька.
Веревкина в своем углу уткнулась лицом в сложенные на столе руки, полные плечи ее заколыхались от беззвучного смеха.
- А что такого, - истерично залепетала Коровина звенящим срывающимся голоском, чуть выше приподняв редикюльчик и заливаясь румянцем, сменяющим восковую бледность, - Родители мне так сказали…
- А если бы, - очередным фугасом взорвалась Марья Михайловна, - тебе сказали «хер опух», тоже бы написала? Молчишь? Немедленно переправляй!
Диана свободной рукой приняла злополучную бумажку и, пятясь назад в диспетчерскую, ударилась в косяк двери.
- Чаю? – услужливо подскочила Веревкина, знающая, как правильно переключать внимание заведующей.
- Нет, вы подумайте, такое написать… - пробухтела Сова, усаживаясь, впрочем, за стол, что являлось хорошим прогностическим признаком. - Кстати, Евгения Георгиевна, на вас одна жалоба и одна благодарность… Вы когда бахилы на вызовах будете одевать?
В таких ситуациях рекомендуют считать до пяти, еще лучше до десяти, желательно глубоко дыша, чтобы избыток кислорода стер даже тень приходящих на ум возражений. Например, что в домах, где чистота ковров интереснее родителям, чем состояние их ребенка – скорая нужна так же, как жеребцу презерватив. Или что в перечне моих функциональных обязанностей совсем иные пункты. Или…
- А благодарность за что? – не стала вступать в дискуссию я.
- Приходила бабушка мальчика, которого вы с менингитом госпитализировали. Говорит, что молодой врач, а диагноз с порога поставила. Вы его что, не осматривали совсем?
- Почему не осматривала? – удивилась я, пытаясь вспомнить ребенка, о котором шла речь. В эпидемию много осложнений. Менингитов в Н-ском районе было предостаточно, и редкий месяц работы обходился без этого диагноза.
В реанимацию из моих, вроде, никто не попадал, а стало быть, и помнить пустяки ни к чему.
Разговор надо было срочно сворачивать, ибо за благодарность никто платить не собирался, если уж на вызове не сунули, а вот за жалобу половину КТУ запросто могли срезать.
Не так давно полностью лишили жалкой надбавки за месяц работы молодого фельдшера только за то, что тот не надел форменную жилетку поверх халата, и в таком виде попался некстати заведующей.
Заступаться за юношу, понятно никто не стал, своя рубашка ближе к телу, но я твердо решила, что при первой попытке снять надбавку с меня – уволюсь к черту.
Решимость эта чувствовалась Совой, но доводить дело до конфликта не хотелось. Пока.
Словно в ответ на мои мысли, в кухне нарисовался Димка Свояк, тот самый фельдшеренок.
На сей раз он был в зеленой жилетке, гармонирующей с цветом его лица. Любая одежда, впрочем, выглядела на нем, как на вешалке из-за неестественной болезненной худобы, а ветхость тряпья, только придавала сходства с огородным пугалом.
Энергии в тщедушном тельце, к слову, хватало на учебу в институте, работу на полторы ставки и курсы по вождению автомобиля.
Почти каждая смена проходила с его участием, и хотя он пришел к нам недавно, стал привычен, как пейзаж за окном. Пейзаж, правда, был гораздо молчаливее.
Увидев заведующую, Свояк постарался слиться со стеной и скользнул в сторону выхода, но около диспетчерской столкнулся с выходящей Дианой, также безуспешно изображающую сквозняк. В трепещущих лапках Коровиной дрожал исправленный ФИБ. Предыдущие жалобы на лицевой стороне были тщательно замазаны штрихом, поверх которого старательней прежнего было выведено: «апухли половые железы».
Димка был точно спасен, по крайней мере, на время.
Марья вопила так, что прибежали медсестры из справочного поликлиники. Диана, воспользовавшись образовавшейся паузой, рванула на улицу, и можно было наблюдать, как она, скользя на обледенелом пандусе, спотыкается и в ужасе оглядывается, опасаясь погони.
Вскоре торопливый силуэт скрылся за красовавшимися под окнами буханками УАЗов
.
Машины эти выдали нам совсем недавно. Кому пришло в голову снабдить детскую скорую этими, вне всякого сомнения, замечательными моделями, нам не доложили. Просто поставили перед фактом. За первую неделю седалище заучило все неровности главного проспекта района, не говоря уже о колдобинах прилегающих улочек. Госпитализации превращались в пытку для всех, кроме водителей, и покидая, наконец, нутро железного коня, вспоминалось детство, морская карусельная болезнь и нецензурная лексика. Пронизывающий холод и запах бензина в салоне сопровождали зимой любых пассажиров, а в июльских пробках мотор в кабине нагревался так, что автомобиль останавливался на полчаса для того, чтобы остыть.
Вспомнился Олег, водитель «волги», круглый, лысый, небритый философ, в любое время не расстающийся со своей засаленной кепочкой.
- Ты, Виолетта, кастрюлю на голову одень и стучи сверху половником, привыкай к грохоту – распинался он, перед тем, как покинуть станцию навсегда. – а ты, Львовна, скамеечку с веревочкой приобрети, а то тяжело без нее в кабину-то запрыгивать с твоим ростом.
- А веревочка зачем? – удрученно уточняла Капитович.
- Как зачем? Втаскивать скамейку в кабину…
Мы тогда смеялись. Позже стало не до шуток.
После первой смены, проведенной в этом вездеходе советского образца, мне встретилась коллега, пришедшая на работу. Преклонных уже годов, она оставляла себе несколько суток в месяц, для прибавки к пенсии. Воплощение старой питерской интеллигенции, она была настолько учтива в общении, что практически все старались соответствовать высшему этикету. Мы столкнулись с ней в коридоре поликлиники.
- Женечка, ну как новые машины? - спросила Марья Накимовна с опаской.
- Знаете, вот этого бы… - охотно начала я описывать впечатления, но запнулась.
Далее по тексту в приличном эквиваленте должно было следовать, что вот эту бы особь семейства псовых, которая греет свои достоинства, безуспешно высиживая какой год пакостное потомство на втором этаже в кабинете с табличкой «главный врач». Его, короче, посадить бы для драйва в эти новые клетки и покатать субботние или воскресные сутки…
Предо мной стояла худенькая старушка, и впереди у нее было двадцать четыре часа для подбора определений. Слова застряли в горле.
- Женечка, - понимающе промолвила доктор, - я все слышу…
Я только рукой махнула.
Тамара Владимировна оторвала меня от воспоминаний, вручив пару вызовов.
Димке Свояку было скучно в салоне, он постоянно заглядывал к кабину через маленькую форточку на перегородке и грузил наши с водителем сонные еще мозги знаниями, полученными на курсах автовождения.
Для меня эта информация представляла бессмысленный набор слов, для водителя Николая – бред новичка.
Посылать его открытым текстом не хотелось, и мы только обреченно переглядываясь, пока не оказались на окраине района.
Жалобы на боли в животе, обозначенные в первой карточке, приключений не сулили.
В просторной комнате, куда мы попали из заваленного всяким хламом коридора с ободранными обоями, полусидела девица четырнадцати лет. Рваные простыни под ней открывали потертую обивку дивана. Сама девица была бледна, полнотела и смущена необходимостью оголять свои телеса пред незнакомыми людьми. Карие глаза на неправильном личике, будто выточенном учеником скульптора, блестели страхом. Мамка, облаченная в черные лосины и розовую, до колен майку, спотыкаясь в резиновых зеленых шлепанцах, торопливо подбежала к круглому деревянному столу, затушила сигарету в пепельнице. Пепельница, судя по надписи, была сперта к какой-то забегаловке, а судя по количеству разнокалиберных бычков – не убиралась как минимум с вечера. Лицо мамашки, помятое, пафосное и глупое одновременно, когда-то было, наверно, очень красивым, а теперь остатками вчерашнего обильного макияжа, отталкивало.
- А вы что, руки мыть не будете? – встретила она нас вместо обычного приветствия.
Я безмолвно помахала перед ее носом бутылочкой со спиртом, и растирая его между ладонями, спросила о поводе к вызову.
- Живот у нас уже неделю болит. Температура, понос, и кости болят. Я решила вызвать вас, проверить, не аппендицит ли?
- То есть, - уточнила я, - болит неделю, а вызвали только что?
- Да, - откликнулась женщина, не понявшая моего сарказма. – Света, подвигайся!!
Девица вдруг всхлипнула, нос ее набух и покраснел.
- Я раздеваться при мужчине не буду.
- Мужчина, покиньте помещение, подождите в машине, - распорядилась я, и Дима, недовольно бормоча что-то, вышел.
После осмотра напрашивался псевдотуберкулез, лечение которого в данный момент не подразумевало неотложную помощь.
Все это было высказано мамке.
- Туберкулез? – театрально закатив глаза, и привычным жестом схватившись за грудь простонала она, и накинулась на дочь, - Я тебе говорила – есть хорошо надо!
- Туберкулез здесь ни при чем, - объяснила я, - Просто названия похожие. У Светы кишечная инфекция, которую лечить надо в больнице. Поедете?
Женщина радостно закивала головой.
- Да, да, - я только мужу позвоню.
Сев на единственный в комнате стул и положив на колени чемодан, я достала бланки направлений.
- Вася! – завизжала мамка в трубку – Приезжай немедленно! Пока ты пьешь, Свету в больницу с туберкулезом забирают! А тебе все по барабану!... Сам ты козел!
Девочка, между тем, оделась, и принялась собирать вещи. Выуживая из нутра старого плотяного шкафа то смятую кофточку, то домашние тапочки, то нижнее белье, она с сомнением разглядывала добычу, потом отбирала свое, и переправляла в раскрытую спортивную сумку.
- Полис, свидетельство о рождении, - напомнила я ей, и обращаясь к закончившей разговор женщине добавила: - Машина будет через час или через два. Поедете на городском санитарном транспорте. Врачебная госпитализация здесь не требуется.
После использования телефона, возникло желание протереть спиртом ухо, настолько засаленной была трубка.
Моя миссия была практически завершена, когда в комнату ввалился коренастый лохматый мужичек. Синеголубой шарф болельщика зенита, намотанный под многодневной щетиной, выглядел единственной новой вещью в доме.
Разбитая бутылка пива держалась за уцелевшее горлышко волосатой лапой, а взгляд из под покатого неандертальского лба, не сулил ничего хорошего. Вся фигура источала желание поквитаться за житейские невзгоды с первым, кто подвернется под руку.
- Вы моего ребенка в больницу забираете? – пошел он в атаку с порога.
- Пока ты пьешь, - подскочила жена, - еще не то может случиться, ишь, приперся, герой!
- Пошла на хер, пока в сознании, - проревел Вася и оттолкнул ненавистное лицо ладонью, от чего женщина отлетела в угол, но нисколько не смущенная встала, отряхнулась и снова подскочила к супругу.
- Ты че, курва, не поняла, пока в сознании? – на этот раз толчок был сильнее и в сторону двери.
- Ну, так вот, девушка, - не обратив на инцидент внимания, - продолжал он, - ребенка я вам не отдам!
- Знаете, папочка, - совершенно спокойный голос казался чужим, - надо было вам раньше между собой разбираться. Не отдать, вы конечно право имеете, но и меня поймите. Давайте я вызовем милицию, и вы в ее присутствии откажитесь, а заодно объясните, почему у вас больной ребенок всю неделю в школу ходил, к врачу не обращался, инфекцию распространял, и почему в комнате, где девочка живет так накурено.
Что-то видимо было в моем тоне, заставившее болельщика зенита отступать с каждым словом, и чувствовалось, что уверенность его сильно колеблется.
- Да она сама, доктор, с нами курит, - встряла мамка, благоразумно теперь держась подальше от тычков супруга.
- Сказал – заткнись! – огрызнулся мужик привычно, и уже по-другому глядя на меня сверху, протянул, покачивая остатками бутылки – А вы с понятиями, доктор, давно на скорой?
- Давно. Ну что, едем?
- Едем, - сдался скандалист.
- Ну и славно, - закруглилась я и протянула ему направление, - отдадите этот листик фельдшеру, который за вами приедет. Всего доброго. Поправляйтесь.
Неохотно встав с удобного стула, я случайно провела рукой по крышке чемодана. Четыре влажные полосы от пальцев, кажется, никто не заметил.
На сером снегу возле парадной виднелись следы крови, однако, кроме обитателей УАЗа никого не было видно
- Папашка, что ли, болельщик Зенита? – уточнил Николай?
- Ну да, - ответила я, доставая следующую карточку.
- А Зенит то вчера проиграл, этот придурок голову какому-то малолетке бутылкой раскроил, но видно не совсем, убежал мальчишка, я его перевязать хотел… – встрял Димка из салона.
- Ну и слава Богу, - с облегчением проговорила я, закуривая. - Поехали дальше.