Игорь АБРОСИМОВ
ИСТОРИЯ, СВОБОДНО ТВОРИМАЯ, ИЛИ РЕАЛИИ, ВЫРАСТАЮЩИЕ ИЗ ПРОШЛОГО ?
***
Историк Михаил Гефтер в статье «Сталин умер вчера...», опубликованной в 1988 году, одним из первых попытался показать на примере нашего прошлого, что в ходе послереволюционного развития неоднократно существовали моменты, когда события могли пойти в принципиально ином направлении. Причем, тот или иной выбранный вариант, то есть реализованная альтернатива, либо альтернатива упущенная, не раскрытая и не реализованная, решающим образом сказались на судьбах страны и народа.
Среди таких «моментов истины», когда были упущены весьма привлекательные возможности, не назывались, в частности, события 1917 года, ключевые для всего последующего развития. И понятно почему. Революции не свершаются по замыслу и по произволу и проходят в зависимости от объективно сложившихся обстоятельств, не связанных с руководством и волей отдельных лидеров, партий и общественных групп.
Революционный взрыв был неизбежен, а традиционная парламентская демократическая система в условиях России попросту не привилась. Огромная страна, лишенная соответствующих структур и политических традиций, без которых невозможен такой вид правления, погружалась в полное безвластие и анархию. Единственной силой, способной не только взять, но и удержать власть, оказались большевики. Впрочем, не все были согласны тогда и не согласны сегодня с этим довольно бесспорным заключением, настаивая на якобы случайном характере Русской революции, которая вполне могла и не свершиться, если бы не роковое стечение неблагоприятных обстоятельств. Ну а коли уж произошла, то совсем по-иному, близкой к передовым странам Западной Европы, могли сложиться в России послереволюционная государственность, система власти и экономических отношений.
Интересны в этом отношении суждения Н.А.Бердяева, живого свидетеля и исследователя революционных процессов в стране, высланного в 1922 г. из Советской России из-за враждебного отношения к новой власти. В известной книге «Истоки и смысл русского коммунизма», вышедшей в Париже в 1937 г., он писал о социальной обусловленности революции и роли в ней большевиков. «Народная толща, поднятая революцией, - утверждал Бердяев, - сначала сбрасывает с себя все оковы и приход к господству народных масс грозит хаотическим распадом. Народные массы были дисциплинированы и организованы в стихии русской революции через коммунистическую идею, через коммунистическую символику. В этом бесспорная заслуга коммунизма перед русским государством. России грозила полная анархия, анархический распад, он был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться.»
Альтернативные варианты развития, способные по-иному повлиять на историческое развитие, обнаруживаются позднее, к примеру, в 1923 - 1924 годах, когда встал вопрос о дальнейшем развитии либо свертывании НЭПа. К свертыванию НЭПа призывала «левая оппозиция» во главе с Троцким, а позднее «объединенная оппозиция», возглавляемая Троцким, Зиновьевым и Каменевым.Следующим «моментом истины» называется 1928 год, когда возможен был выбор между продолжением прежнего курса, как на этом настаивали «правые» во главе с Бухариным, или завершением проведения НЭПа с ускоренной индустриализацией и коллективизацией сельского хозяйства.
На самом деле, если абстрактно альтернативные пути и существовали, то реального выбора при всех этих, так и других, менее заметных вариантах возможного исторического развития, не было. Страна, находившаяся в состоянии разрухи и стагнации, не могла обойтись без НЭПа. Позднее, в более-менее стабильных условиях, обеспеченных реализацией такой политики, встал вопрос о путях модернизации страны и долгосрочных перспективах ее развития. Но тут оказалось, что внешних инвестиций и концессий ожидать не приходится, и экономические преобразования необходимо проводить за счет внутренних ресурсов.
Единственным выходом по логике власти стало изменение вектора развития. Нужно было внеэкономическими методами заставить деревню накормить город, искусственно повысив товарность сельского хозяйства через организацию колхозов, и увеличить объемы накопления в национальном доходе страны за счет резкого снижения потребления. Был запущен постоянно действующий механизм перераспределения средств из сельского хозяйства в промышленность, перераспределение ресурсов из сферы потребления населения в сферу накопления. Только таким мог быть путь, направленный на ускоренную индустриализацию, поставленную в качестве основной задачи модернизации страны.
Важно иметь в виду, что безальтернативный в российских условиях фактор прихода к власти большевиков не оставлял вариантов и для иного хода дальнейших событий. Даже в случае временного успеха «левых», а позднее «правых» в утверждении той или иной политики, учитывая задачи создания современной мощной модернизированной страны, обладающей необходимым военным потенциалом, к отвергнутым политическим решениям все равно пришлось бы вернуться. Вызовы времени заставляли идти именно таким путем, ибо отсталая страна, и это понимало политическое руководство, выжить просто бы не смогла. Странно предположить, что советский режим не обладал политическим инстинктом самосохранения.
Как следствие форсированной индустриализации и коллективизации сельского хозяйства любой ценой, до беспрецедентного уровня нарастала напряженность в обществе, вызванная лишениями, которые выпали на долю населения города и деревни. Обострялись противоречия и активизировались оппозиционные течения в партийной среде. Но послереволюционная тоталитарная система давала все возможности для реализации жесткой социально-экономической политики. Стремления к построению справедливого общества, которые активно поддерживались в сознании людей, а с другой стороны, репрессии против несогласных и тех, кто мог быть заподозрен в желании к ним примкнуть, создавали необходимый уровень стабильности и возможность преодолевать периодически возникающие системные кризисы при проведении Сталиным «генеральной линии», выстроенной в борьбе с «левыми» и «правыми».
Социализм, который в разрез с прогнозами теоретиков марксизма, строили в отдельно взятой стране, мог давать веские «ответы Керзону», опираясь на экономическую и военную силу. Особенно актуальными такие ответы становились во враждебном окружении, когда постоянно возникали и усиливались угрозы военных столкновений. Соседи СССР, в первую очередь Польша, которая получала поддержку враждебно настроенной Европы, и Япония, осуществлявшая экспансию в Китае, угрожали территориальной целостности страны. Опасности многократно возрастали по мере укрепления позиций нацизма в Германии и создания «антикоминтерновского блока».
С другой стороны, Москва, которая совсем недавно направляла Красную Армию на Запад с лозунгами «Даешь Варшаву!», «Даешь Берлин!», по убеждению соседей весьма вероятно только временно отказалась от идеи мировой революции. Окруженный «санитарным кордоном» государств, образовавшихся из окраин бывшей Российской империи и находившихся под эгидой Великобритании и Франции, СССР лишь до поры до времени по тактическим соображениям сменил направленность своей внешней политики. Советская страна не могла не вызывать недоверия и, отсюда, стремления, выбрав подходящий момент, нанести решительный урон этой враждебной Западу системе. Таким образом, задачи выжить и создать современное мощное государство диктовали вполне определенные принципы развития.
Несмотря на изложенные обстоятельства, ряд историков и политологов, указывая на возможные варианты послереволюционного развития, настаивали не только на вполне реальных перспективах их реализации, но с оптимизмом утверждали, что выбор той или иной альтернативы зависит от свободного выбора политических сил. Однако, надо отдать справедливость, сам Гефтер, говоря о многовариантности исторического развития, не отрицал влияния на реальный выбор «диктата экономического и социального развития». Такая оговорка в определенной степени примиряла его утверждения с фактическим материалом и разработками, накопленными исторической наукой.
***
Историческое развитие действительно многомерно и многовариантно, многоукладно и многокультурно для разных стран. Но альтернативность истории в данной конкретной стране не применима в подобном виде к рассмотренным выше «моментам истины». Путь развития был предопределен и вырос из ее прошлого. Это отнюдь не попытка толковать исторические события с позиции социального детерминизма. А всего лишь утверждение, что в тот период события не были результатом простого стечения обстоятельств, которые могли сложиться не только так, но и совсем по-иному.
Нельзя представлять указанную предопределенность как утверждение некой постоянно действующей концепции развития. Изменится что-то в настоящем, будут накапливаться изменения, преобразовывая окружающее, станут изменения эти существенными, превратившись в фундамент новых реалий, вот тогда и будущее в той или иной степени, в зависимости от характера этих процессов, может стать многовариантным. Но реалии того непростого российского послереволюционного времени, которое уже в прошлом и которое мы пытаемся понять сегодня, изначально и до предела сузили возможное поле выбора для наших предков, сводя его фактически на нет.
Допуская принципиальную возможность альтернативности исторического процесса, с повестки дня не снимается вопрос о том, что политические силы и властные круги могут и должны не упустить возможностей для создания долгосрочных геополитических перспектив развития, правильно оценить вновь возникающие реальные альтернативы, если они появятся, и выбрать наиболее выигрышный вариант. Многовариантность будущего в условиях постоянной изменчивости текущей ситуации вполне вероятна и удачный выбор альтернативы может оказаться весьма действенным в социально-политическом смысле. Впрочем, может оказаться, что выбранное было на самом деле единственно реально возможным. Анализ происходивших процессов покажет, что именно в таком виде предопределило их наше прошлое.
Известны суждения о том, будто история является учительницей жизни, которые находят столь же известные опровержения. В том числе и категоричное, что историческая наука, ее положения и выводы, еще никогда и никого не научила чему-либо. Сверяясь по урокам исторического прошлого, не удавалось избежать провалов, просчетов и трагедий, которые, казалось, можно было избежать, творчески усвоив эти самые уроки, нащупав и реализовав «спасительную» альтернативу.
Речь не идет о некой «фатализации» исторического процесса, о вынесении его за пределы сознательной деятельности человека, сосредоточения, к примеру, на единственно объективных экономических базисных составляющих. Еще раз подчеркивая предопределенность происходившего множеством разнообразных факторов, не будем отрицать влияния сознательной деятельности людей, ограниченного, однако, материальным и духовным потенциалом прошлого. При этом справедливо суждение, что инициативы тех или иных влиятельных деятелей прошлого и настоящего создавали и создают определенные предпосылки, которые, будучи поддержаны, могут содействовать тем или иным подвижкам в состоянии страны и общества. В дальней перспективе это может привести к изменениям, которые и определят иной либо помогут скорректировать действующий вектор развития.
При решении ближайших задач то или иное сиюминутное политическое или даже чисто управленческое решение, которые зависят от таланта, опыта и воли руководства, а также сопутствующих случайных событий, примерами которых богато прошлое и настоящее, может изменить ситуацию. Но не вызывает сомнения, что по большому счету направление развития определяется, исходя из исторического наследия, обуславливаясь многофакторными цивилизационными и культурными особенностями страны. Именно поэтому альтернатива не выбирается и не упускается из некого умозрительного ряда произвольно и случайно. Путь исторического развития, постоянно подвергаясь влиянию конкретных и реальных обстоятельств, диктуется весьма жестко, а в ряде случаев безальтернативно.
Другими словами, индивидуальные судьбы и деятельность отдельных исторических персонажей, безусловно, оказывают на события определенное воздействие. Однако исторические реалии складывались отнюдь не в результате сознательного выбора воображаемых нами задним числом и якобы реально возможных «пучков» альтернатив. Вот почему справедливо и именно в таком смысле должно пониматься утверждение, что настоящее вырастает из прошлого. История неделима, любой ее период предопределен прошлым. Оглядываясь назад, слишком часто убеждаешься, что альтернативы, резко отличной не внешне, а по своему внутреннему, сущностному содержанию на самом деле не существовало.
Такому взгляду на исторический процесс противоречат различные конспирологические теории, которые сегодня стали неотъемлемой частью массовой культуры. Заметим, что «теория заговоров» является своеобразной крайней формой поиска и утверждения альтернатив. В данном случае научное мышление, которое сохраняет при серьезном и аргументированном обосновании возможности тех или иных вариантов развития, окончательно подменяется искусственными построениями. Увлеченность тайными доктринами и заговорами, облаченными в наряды исторической науки, препятствует постижению нашего прошлого.
Подобное мировоззрение отвергает доводы, основанные на научном анализе, низводя историческую науку до уровня детектива, а исторический процесс ставит в зависимость от специально организованных событий, способных все изменить и повернуть. Отсюда появление среди исторических исследований, «новаторских» работ, которые шокируют читателя сногсшибательными разоблачениями, раскрывающими «подлинную правду истории». Правда эта якобы сознательно скрывается некими темными силами, организовавшими ужасные заговоры, которые ввергли страну в выпавшие на ее долю испытания, либо преемниками этих сил.
К сожалению, подобная антинаука в той или иной дозировке присутствует сегодня на страницах слишком многих исторических сочинений и встречает повышенный интерес у читателя. Сталкиваясь с многофакторными историческими событиями, и авторы, и читатели предпочитают не прибегать к действительно не простым средствам, чтобы реально события эти осмыслить, а считают возможным легко все объяснить заговорами и тайными операциями. Мифологическими построениями отмечены все этапы нашей истории, но особенно эпоха Русской революции в целом и события 1917 года в частности. Тут уж на базе «теории заговоров» и разоблачениях деятельности темных сил в ход идут самые фантастические сюжеты и рассматриваются предположительные варианты развития, не имеющие ничего общего с исторической обстановкой.
***
Особенности послереволюционного развития страны имеют вполне очевидные объяснения. Реальные социально-экономические и политические процессы реализуются во вполне конкретной обстановке, а историческая обстановка складывается постепенно и поэтапно даже не десятилетиями, но столетиями. Действующим лицом исторических драм выступает народ, его политическая, экономическая и культурная элита, со своей укоренной в прошлое внутренней организацией, ценностными ориентациями и особым менталитетом, которые ко всему прочему не соответствуют нашим о них сегодняшним представлениям. При этом такой не всегда учитываемый фактор как природная среда не является фоном, но играет активную действующую роль, ибо без ее воздействия трудно себе представить формирование реального социально-экономического, политического и культурного пространства. Кроме того страна и народ существуют не изолированно, а в мире, полном противоречий и болезненных международных проблем.
Социокультурные, политические, экономические, географические факторы, определяющие детерминированность исторического процесса, действуют не изолированно, а в сложном, причем не всегда явном и понятном взаимодействии. При этом в данном случае детерминизм предполагает не жесткое следование заранее предопределенному алгоритму, но наличие выраженного вектора развития, в рамках которого находят воплощение тенденции и происходят значимые события, оставляющие свой след и оказывающие влияние на исторический процесс. Тенденции и события иного характера, ведь в реальной жизни их набор практически беспределен, но не вписанные в заданный вектор, развития не получают. В крайнем случае, так или иначе проявившись, они постепенно утрачивают свое влияние и теряют какое-либо реальное значение.
Таким образом действует система разнохарактерных ограничителей, блокирующая одни составляющие «пучка» альтернатив, которые в иных условиях могли бы стать определяющими, давая возможность реализации другим. Можно поэтому утверждать - будущее, безусловно, открыто, но только в том смысле, что нам не дано учесть и предвидеть результирующее направление исторического развития.
Как же тут свободно и безошибочно выбрать оптимальный вариант развития, да и всегда ли при подобных ограничениях существует реальная многовариантность? Предшествующий исторический опыт, уроки провалов и нереализованных возможностей, собственных и чужих, либо неких абстрактных, сформулированных и обобщенных общественными науками, в данном случае не помощник и не советчик. Выработанная на этой основе «кабинетная» схема действий подходит для написания оторванных от практики «деклараций о намерениях» и способна воодушевить на короткое время определенные круги общества, но не годится для реального воплощения.
Тем более, повторимся, все что произошло в 1917 году, все что происходило в течение последующих десятилетий, характер испытаний и трагедий, выпавших на долю страны, предопределено не политической волей и выбором неких альтернатив, правильным или не правильным, а закладывалось в нашем прошлом. Разнонаправленные усилия политических сил оказывались действенными в случае, если их итоговый вектор совпадал с предопределенным направлением, исходившим из нашего прошлого.
Большевики, которые пришли к власти, построили идеократическое государство, основанное на сознательно выработанных идеях. Идеи эти явились развитием социалистической марксистской идеологии и претендовали на обладание абсолютной истиной, способной построить сообщество людей всеобщего процветания и счастья. Единое и всеобщее мировоззрение, монопольно внедренное в умы всех членов общества, регулировало все стороны жизни страны, причем полноправным гражданином считался лишь тот, кто уверовал в идеи, положенные в основу государства. Все остальные, не доказавшие подобную безусловную лояльность или своим поведением вызывающие подозрение, считались открытыми либо потенциальными врагами.
Подчеркнем при этом еще раз, что тоталитарное общество, созданное на этой основе, только и стало возможным в условиях российской революционной и послереволюционной действительности, когда единая государственная идеология нивелировала неразрешимые социальные, национальные и культурные противоречия. Деидеологизация и ослабление диктата власти неминуемо приводили к активизации деструктивных сил, так как не существовало структурных противовесов, присущих устоявшимся демократическим системам с характерным для них государственным минимализмом, невмешательством в хозяйственную и культурную жизнь. Подобный проект, провалившись после Февральской революции 1917 года, был повторно отвергнут, теперь уже в узкохозяйственной области, когда был свернут НЭП.
Советский Союз не был единственным идеократическим государством в Европе ХХ века. Нацистская Германия также пример подобного государства, причем по степени поддержки населения национал-социалистических идей, существенно превосходившая своего восточного соседа. Однако, набор идеалов, положенных в основу идеологий, а следовательно, определяемый тоталитарной властью моральный облик конкретных граждан и общественная мораль этих стран отличались кардинально. Расистская сущность нацизма, с самого начала, когда он не получил еще государственного статуса, приводила вначале к моральному растлению народа, а затем, став государственной идеологией, сделала немцев коллективным участником преступлений против человечества. Это воплотилось не только в массовых военных преступлениях, но и организованном и плановом уничтожении тем или иным способом, различным по уровню тотальности и жестокости, «недочеловеков», - евреев, цыган, представителей восточнославянских народов.
Большевистская диктатура, провозгласившая всеобщее братство всех людей, независимо от расы и национальной принадлежности, воспитывавшая своих подданных в духе коллективизма, также, тем не менее, запятнала себя преступлениями и отметила свое существование громадным числом жертв и искалеченных судеб. Однако причины подобного лежат в совершенно иной плоскости и не исходят из особенностей идеологии. Они оказались следствием перманентной гражданской войны с явными, неявными и с вовсе мнимыми врагами. Тоталитаризм в этих условиях не мог отличаться абстрактным гуманизмом, но такая политическая линия и конкретная практика также являются в определенной степени безальтернативными.
Стало привычным, что в трагических событиях, происшедших в нашей стране, обвиняются персонально Ленин, Троцкий, Дзержинский, Зиновьев и другие большевистские вожди, но особенно Сталин и его окружение. Однако, в свете изложенного выше не следует упускать из вида, что русская революция - катаклизм мирового масштаба, выросший из всей истории страны и ее состояния, а все последующие события явились непременными следствиями этой революции. В нашу задачу не входит обелять названных выше деятелей, но тем не менее следует признать, что жертвы катаклизма были неизбежны уже потому, что революция свершилась и вызвала многолетнюю и кровавую гражданскую войну с террором, творимым обеими сторонами. При этом гражданская война в России началась еще до прихода большевиков к власти, а именно летом 1917 года. Таковы законы развития подобных событий, и подтверждением тому может служить хотя бы Великая французская революция, которая стоила французам не меньших, если не больших жертв, а террор периода якобинской диктатуры ни в чем не уступал по своей массовости и беспощадности «красному» террору.
Вот почему столь актуально для нашей страны утверждение, что исторические реалии вырастали из прошлого, что именно прошлым определялись их особенности, в том числе и самые трагические.
***
Сопоставление альтернатив и сознательный выбор варианта, претворенного в жизнь, даже если все это внешне при взгляде из нашего сегодня и выглядит именно так, на самом деле лишь закономерный поворот событий, как правило, сопряженный с предварительными ложными и ошибочными решениями. Искусство политика состоит в том, чтобы при минимуме проб и ошибок вывести процесс на основной, исторически предопределенный фарватер.
Вполне возможны непредсказуемые на первый взгляд и успешно реализованные политические решения, но это опять-таки не результат осознания обществом либо отдельными его представителями «пучков» альтернатив и соответствующая линия поведения руководящих структур, определенная неким оптимальным выбором. При более внимательном и адекватном рассмотрении реальные события оказываются в поле некой долговременной тенденции. Целенаправленные индивидуальные и коллективные усилия оказывались плодотворными и полезными, способствующими достижению поставленных целей, при условии совпадения их с магистральным направлением развития.
Само рассуждение о реальных и определяющих, но почему-то нереализованных альтернативах, которые могли все изменить к лучшему в нашей предреволюционной и послереволюционной истории, вызвано постоянной рефлексией, свойственной мыслящей части общества. Она уместна в поиске научной истины, но не при анализе прошлого с целью указать на реально возможный и не использованный «правильный» путь. Более того, те или иные представления о различных вариантах развития являются сугубо индивидуальными или групповыми, они не могут быть общепринятыми, как всякая абстрактная и зачастую спекулятивная установка. Данные построения зависят от мировоззренческих принципов и политических симпатий их авторов.
К тому же очень часто близкие идеи, выраженные по-разному, разным языком, с привлечением разных примеров, не воспринимаются людьми, которых в принципе можно назвать единомышленниками. Такой поворот в историческом дискурсе приводит к появлению дополнительных, уже совершенно искусственных вариантов, которые являются альтернативными лишь на уровне формулировок.
Таким образом, можно сказать в этой связи, что обсуждения альтернатив, вполне имеющих право на присутствие в академической исторической науке и позволяющих углубить наши знания о прошлом, не являются основаниями для вынесения приговоров этому прошлому и суждений о действиях тех или иных исторических деятелей. Осмысливание исторических судеб страны следует базировать на конкретных исторических исследованиях.