Тоненькая высокая белокурая девушка с ярко-голубыми, словно бирюза, глазами стоит посреди цветущего яркими маками луга и смотрит на небо.
- Сто двадцать, сто двадцать один... - нашептывает тихонечко она. С белым хлопковым платьем и пшеничными волосами играют бушующие порывы теплого летнего ветра. Девушка то и дело резко смахивает надоедливые пряди с лица и упорно продолжает считать:
- Сто тридцать семь, сто тридцать восемь...
Вот и солнце уже все ближе и ближе подступает к западному горизонту, постепенно все гуще и гуще продолжая играть красными лучами. Маки на лугу в закатном солнце окрашиваются в ярко-алый кровяной цвет, редкие деревья отбрасывают длинные тонкие тени, вечерние бабочки просыпаются, порхая над землей: а девушка все продолжает стоять, и, щуря глаза, по-прежнему шепчет:
- Четыре тысячи пятьсот шестьдесят девять, четыре тысячи пятьсот семьдесят...
Вот, наконец, огненный шар полностью скрывается за густой шевелюрой дальнего леса, девушка срывается с места и бежит по тропинке к небольшой деревеньке. Дома в той деревеньке один в один похожи друг на друга: мощенные из белого камня небольшие башенки, даже зеленые лужайки у которых один в один повторяют друг друга. На чистой покатой дороге небольшой улочки девушка, наконец, останавливается, и стучит в дверь одной из башенок: ей открывает женщина с такими же яркими голубыми глазами, седоватыми волосами, заплетенными в густую косу, и в длинном кружевном платье, подол которого раскидывается по полу.
- Далила? Проходи, ты сегодня немного припоздала.
- Да, мама, - покорно вторит та и, понурив голову, бесшумно ступая босыми ногами, входит внутрь.
За круглым столом уже собралась вся семья: отец Далилы и двое её братьев-близнецов десяти лет. Все родственники похожи друг на друга как две капли воды: белокурые и голубоглазые. На столе исходит паром запеченный золотистый горячий свиной окорок. На тумбочке тускло горит керосиновая лампадка. Девушка присаживается за стол, берет в руки серебряную вилку и снова потупляет взгляд, ожидая, когда мать разделает окорок и выделит один из кусочков ей.
- Итак, рассказывайте, кто чем сегодня занимался? - бордо спрашивает отец, потирая руки.
- Мы играли у ручья! Бросали камни! Видели рыбок и пасущихся вдалеке овец, - отвечает один из мальчиков воодушевленно, сверкая розовым румянцем.
- Замечательно, - улыбается мать.
- Прелестно, - тихо говорит Далила. - Только вот вы делаете это каждый день, начиная с трех лет, с того самого времени, когда только вам было позволено гулять самим. И каждый раз восхищаетесь этим. Я не понимаю, неужели не надоело?
- Тебе тоже надо бы заниматься делом: в пятнадцать лет ты целыми днями занята совершенно пустыми занятиями, которые не принесут тебе никакой пользы, - отмечает отец и замолкает, когда вилка в его руках подносит ко рту сочный кусок свиного мяса.
- А какую пользу принесет им их занятие?
- Они вырастут, станут рыбаками и будут торговать в нашей замечательной деревеньке свежей рыбой, а тебе лучше бы ходить вместе со всеми девочками в танцевальный зал, или к тетушке Изольде учиться готовить: твоё замужество не за горами, а ты все еще совершенно ни к чему не приспособлена, - сухо проговаривает мать, разрезая буханку черного хлеба.
- Мы сегодня на мельнице промололи шестьдесят три килограмма зерна, - горделиво подмечает отец, вытирая салфеткой стекающий по бороде жир.
- Ничего себе.
- Здорово!
- Очень хорошо.
- Но сколько себя помню, вы каждый день мелите ровно шестьдесят три килограмма.
- Далила! Да что на тебе сегодня нашло? Лучше расскажи, как ты провела свой день.
- Я… У нас на лужайке растет пятьдесят деревьев, на самом крупном из них двадцать одна тысяча триста одиннадцать листочков. Еще около семисот двадцати трех маков не распустились. Пролетело четыреста два облака и… тридцать четыре самолета.
Мужчина резко хлопает кулаком по столу. Вино и квас в бокалах выплескивается на белую на скатерть. В комнате воцаряется тишина.
- Сколько раз! Сколько раз я говорил! Зачем тебе их считать?
- Но папа, послушай меня! Представляешь, откуда и куда они могут лететь? Какие там люди могут быть!
- Чем тебя не устраивает наш Город? Почему тебе в голову вообще лезут такие мысли, Далила? Неужели мы тебя плохо воспитывали! Я ничего, ничего не понимаю, - свирепствовал отец. - Посмотри на свою кожу, посмотри на свои прекрасные волосы, на свои замечательные глаза, на стройную фигуру! Ты здоровая, прекрасная девушка. Почему ты настолько неблагодарна? Мы живем тихо, скромно, но у нас все есть, всё спокойно и мирно. Ты ешь хорошие продукты, носишь натуральные ткани, тебе ничего не угрожает, тебя уже ждет твой будущий муж…
- Но я не люблю его и не полюблю! Аристарх точно такой же, как и все остальные юноши, я не смогу его любить, не смогу!
- Да, точно такой же, как и остальные! Чем они тебя не устраивают!? Наши предки веками сохраняли наш генофонд! Цивилизация не портит нас, не вмешивает грязь в нашу кровь! Ты должна гордиться, что входишь в круги избранных и чистокровных, а она, видите ли, мечтает о людях в самолетах! Этакая!
- Но почему они должны быть хуже…. Почему вы уверены, что там хуже? Почему, если они выглядят не так, как мы, мы обязаны их презирать?
- Всё! - кричит мать, и бросает вилку в тарелку, которая отвечает на это дерзким звоном. - Прекрати, уходи! Уходи в свою в комнату и подумай о своём поведении!
Далила молча оставляет полную порцию в тарелке и, что есть духу, несется по крутой лестнице на второй этаж башенки, в свою комнату. Там она кидается на пол и забирается под кровать: среди множества разнообразных книг, выпущенных местными издателями, с одинаковыми иллюстрациями белокурых людей и родной деревушки, девушка достает заветную с желтыми хрустящими страницами, которую она совершенно случайно нашла позапрошлым летом в соседнем лесу. Написана эта книга на незнакомом ей причудливом языке, но в ней так много странных иллюстраций с удивительными местами, животными и разнообразными необычными людьми, что, словно, и этого ей достаточно для того, что бы понять, о чем хотел рассказать своему читателю ее автор. Далила думает, что, должно быть, эту книгу уронил один из пассажиров одного из тысячи самолетов, ежедневно пролетающих над их городом, и, возможно, в тех краях, откуда он летел, именно такие люди и пейзажи, именно такие птицы и звери… В её Городе, никогда, никогда не будет аэропортов. А как жаль! Далила обязательно выбросила бы из окошка самолета книжку своих земель на какую-нибудь незнакомую местность, что бы люди, нашедшие ее, узнали, какой еще народ живет на Земле! Но город, в который они не летают, так и останется белым безмолвным пятном на чьей-нибудь карте, бесхарактерным и безучастным.
Далила крепко прижимает книжку к груди, и, сердце ее, будто чувствует, сквозь бумажные двери книжного мира, как шумят далекие моря, топят в своем безмолвии корабли океаны, бьют грибные дожди по раскаленным крышам кафе. Она прижимает еще крепче, крепче и крепче, и обнимает ее так, будто это и не книга вовсе, а кусочек чьей-то живой души.
***
- Тебя давно не было.
- Да, меня снова отправили сюда родители.
- Учиться танцевать очень увлекательно. Не понимаю, почему ты так вредничаешь, - девушка заплетает на своей изящной ножке розовые шелковые ленты пуант.
- Но бессмысленно. Увлекательно, но бессмысленно.
- Чем же ты вечно занята вместо этих уроков? Приносит ли это занятие тебе пользу?
Далила на секунду задумывается, сбавив тугие нити танцевального корсета.
- Думаю, нет. Но больше, к сожалению, мне заниматься совсем нечем.
- Мы лучшие подруги. Ты могла бы мне доверять. В последнее время ты очень дерганная. Открой свою душу танцу, вязанию, кулинарии, чему угодно; затем Аристарху, а потом уже и своим детям. Судьба к тебе очень милосердна Далила, так не противься же ей!
- Мы лучшие подруги только потому, что так решили наши родители, признай. Что у нас с тобой общего?
- Всё, - невозмутимо отвечает девушка, растерянно вскидывая ярко-голубые глаза.
- Всё? Ха! Была ли ты когда-либо со мною откровенна? Была ли я с тобой?
- Да, всегда.
- О, Ара! Зачем такая лесть? К чему она?
- Если ты влюбилась, и у тебя сейчас трудности переходного возраста, ты можешь рассказать мне об этом. Если так решили родители, и мы по их воле соединены с тобой узами дружбы - я уверена, они не могут ошибаться, они выбирают всё самое лучше для своих детей.
- Да, ты права. Это так, - Далила вздыхает и садиться на лавочку, прислонившись плечом и щекой к холодной стене гардеробной.
- Я думаю, знаешь что? Аристарх тоже влюблен в тебя, по-другому и быть не может!
- Да причем тут он! Я не люблю его!
- Тебе тоже выбрали его родители. Они и в этом ошибиться не могли. Чем тебя он может не устраивать?
- Но он совсем... Он же совсем скучен! Представляешь, он даже ни разу не считал деревья, и, когда я рассказываю ему про маки, он смотрит на меня коровьими глупыми глазами, и только и делает вид, что слушает, а на самом деле в это время в мыслях он где-то далеко-далеко, на своих служебных делах заведует раскрытием нового побега из Города. А самолеты - он и не слыхивал, что это такое! И на мою лужайку он ни разу не ходил. Но это всё были бы не беды вовсе, но ответь, что мне делать с маками? Как терпеть мне каждодневное безразличие его к тому, что я люблю больше всего на свете? Наше с ним замужество будет огромной ошибкой!
- Но если ты влюбилась в любого другого юношу, твои надежды тщетны - во-первых, все уже заняты родителями других девиц, во-вторых, ни один из них так же не разделит твоих интересов - пойми, наших мужчин воспитывают совсем не так, им прививают любовь к службе, жажду труда, заботу о потомстве и уважение к женщине - это, пожалуй, всё. Да и зачем больше.
- Нет. Он не из Города.
- А откуда же он? - Ара широко раскрывает глаза и смотрит на подругу со звериной долей удивления, любопытства и испуга.
- Сейчас. Только обещай, обещай молчать?
- Обещаю.
Далила срывается с места, подбегает к своему шкафчику, и, из-под подкладки подола хлопкового платья достает смятый потертый клочок бумаги, свернутый вдвое.
- Что это? - недоуменно бормочет блондинка и несколько пугается странной бумажки своей подруги, немного попятившись назад.
- Смотри, - тихо отвечает та, и раскрывает листок.
На обрывке желтой книжной бумаге изображен рисунок молодого юноши. Чья-то умелая рука искусно изобразила темные завивающиеся короткие волосы, острые узкие глаза, гордый нос с горбинкой и пухлые губы, искривившиеся в лукавой улыбке. Юноша одет в странные одежды, которых до этих пор Далила никогда не видела, он мечтательно отводит взор от своего наблюдателя куда-то в желтую даль.
- Рисунок?
- Посмотри, посмотри, как он восхитителен. Представляешь, где-то там, за пределами Города, живет Он и, быть может, иногда пролетает над нашими землями в своем маленьком самолете.
- Это же просто рисунок, не дури!
- Но его же срисовали с живого человека, Ара! Если он так прекрасен, вышедши из-под кисти художника, представь, каков он вживую! Он... Должно быть, он необыкновенен.
- Это рисунок чужеземца, чужеземца какой-то темной масти! Откуда у тебя он?
- Из книги.
- Откуда у тебя книга? Откуда у тебя их книга?! Они специально как-то подкинули ее тебе, верно? Откуда она у тебя?
- Нашла. Да какая разница, собственно?
- Твой нарисованный возлюбленный чужеземец, и, наверняка, разговаривает на каком-нибудь странном грубом языке, полном сквернословий.
- Иной раз легче без слов понять человека, не владеющего твоим языком, чем некоторых его носителей.
- Этот мир... Нельзя его касаться. Нам всегда было хорошо в Городе, и будет, и нам, и нашим детям. Мой отец рассказывал, что там, за границами, творятся чудовищные вещи. Люди убивают друг друга за еду и территорию, люди обманывают друг друга, бросают детей, свою любовь, тяготеют к деньгам и похоти, порочат свою же историю.
- Они убивают друг друга открыто, а все мы просто сжираем друг друга изнутри.
- Дорогая, дорогая моя подруга! Откуда у тебя такие чудовищные мысли.
- Я люблю, люблю его! Ох, если бы ты знала, если бы ты только знала, как я мечтаю увидеть, что творится за нашими заборами, только бы ты знала, как давит мне на душу эта клетка! Как я его люблю, как я люблю его!
В светлой гардеробной танцевального центра Ара стоит посередине комнаты, неловко теребя пальчики и опостыло опустив голову; Далила пала перед ней на коленях, крепко обняв руками ее ноги, и, прижимаясь лицом к торчащей балетной пачке горько плачет.
***
Светловолосый юноша, одетый в смокинг с изящной бабочкой на шее, держит под руку прекрасную девушку в белом пышном подвенечном платье. Оба смущенно улыбаются, тайком любуясь друг другом, и медленной поступью шагают к алтарю, затаивая дыхания с каждый торжественным звоном высоких нот свадебного марша.
- Я люблю тебя, Ара.
- И я тебя, Давид.
Пока они смиренно приближаются к тому месту, где их навечно скрепят узами брака, другая, уже прошедшая торжественную часть акта сотворения супружества пара, стоит поодаль, и, взявшись за руки, наблюдают за следующими молодоженами.
- Ты грустна, - шепчет Аристарх.
- Нет, конечно, нет, - улыбается Далила ему в ответ, крепче сжимая горячую мужскую руку.
- Я люблю тебя, Далила.
- И я тебя, - кротко отвечает та.
- Тогда, позволь... Позволь, я обниму тебя?
- Ты теперь мой муж. Отнюдь мужья спрашивают у жен разрешения на подобные действия.
Аристарх поворачивается к своей новоявленной супруге и заключает ее в сильных мужских объятиях. Та, положив подбородок ему на плечо и растерянно опустив руки, слушает его тяжелое дыхание, больше похожее на звук, который издает закипающий на плите чайник. Она всматривается вдаль и устало улыбается.
Мягкое солнце постепенно опускается за горизонт, освещая алыми лучами торжественную площадку, украшенную шикарными букетами и композициями из белых цветов. Гости потихоньку шепчутся, ивы переливаются серебристым отливом. Облака вдалеке медленно плывут на синей глади, играя с красками заката. Где-то вдалеке, высоко-высоко, в южно-восточном направлении пролетают самолеты.
апрель, 2013 год.