Природа в Забайкайле готовилась к зиме. Голые кусты багульника параллельным
синеватым ручьём тянулись вдоль железнодорожного полотна. И сопки, сопки, сопки. Иногда выныривая к насыпи, потом снова убегала в сторону, неширокая, но быстрая речушка. Иногда поезд, следуя за путями, сам убегал то от багульника, то от речушки, ныряя то в тоннель, то в объезд сопки, то в прорубленный меж них коридор. Тень утреннего солнца обгоняла состав, и тот словно играл с ней в прятки. В начале ноября, возвращаясь из командировки, я подъезжал к Чите. И «Ерофей Павлович», и «Амазар», и «Могочи» остались далеко позади. Задание было выполнено, но мысленно я возвращался в оставленные посёлки и железнодорожные станции. В Амазаре, небольшом посёлке, проживало около пяти тысяч человек. Раньше там был большой леспромхоз, но к середине восьмидесятых он развалился, пилораму выкупил какой-то азербайджанец. Оставили на ней десятка полтора работников, а остальных «ушли». Другой работы в посёлке нет. Магазин в посёлке один. И тот стоит закрытый, потому что пустой. Товаров нет. Зарплаты нет. Покупать нечего и не на что. Хлеб пекут в местной пекарне, там и продают, в основном, записывая в долг.
Развлекаловки никакой – ни радио, ни телевидения там нет, гостиницы тоже. Есть деревянный, без окон сарай на две койки (пилорамский), там электроплита, она же обогреватель. Есть два милиционера. Один - старший лейтенант – начальник, другой - старший сержант – подчинённый. Если увидел лейтенанта – значит, сержант спит пьяный в «клетке»; если увидел сержанта - лейтенант в «клетке»; если не увидел никого из них, значит оба в «клетке». Но всегда все знали, где найти милицию. Да и простой народ был постоянно «под мухой». Как живут тут люди, на что пьют, мне рассказал рабочий пилорамы: «Сначала местные жители писали о своём бедственном положении и в область, и в Москву, но в ответ тишина. Нас просто кинули. Когда дошли до ручки, народ восстал. Собрались на железнодорожной станции. Голодные, злые. Через станцию в это время проходил товарняк, в том числе сцеп рефрижераторов с рыбой. Решение было принято. И как сержант не старался, народ его не послушал. Состав остановили, рыбу разобрали всем посёлком. Доля досталась и милиции, и начальнику станции. Потом приезжал майор дознаватель. Но мер никаких, ни к кому не было принято. Разве весь посёлок посадишь? С тех пор и пошло. Надо муку для пекарни, брали муку, надо вино – брали вино. Все успокоились. Вот он, долгожданный коммунизм. Железнодорожники отцепляли якобы «неисправный» вагон и его разгружали. По уставу железной дороги положено: «Неисправный вагон отцепить, поставить в тупик, выгрузить (хоть в чистое поле) и отправить неисправный вагон порожняком и малой скоростью в ремонт. За сохранность выгруженного груза железная дорога отвечает только три дня. Вызывается телеграммой представитель собственника груза для принятия решения. И по истечении срока, ответственность за груз с железной дороги снимается». И конечно, никогда не было ни одного представителя, если учесть, что телеграммы шли как письма…»
Могочи… Большая и единственная контейнерная станция. Станция и посёлок больше, чем скажем тот же Амазар. Ситуация немногим лучше, здесь есть несколько предприятий, работающих ни шатко ни валко. И «бомбят» здесь и вагоны, и контейнера. И тоже, жить, в общем, невесело…
Эта командировка, была для меня удачна тем, что я договорился и отправил необходимый нам «спецпиловочник» - лиственницу. Это дерево крепче, чем сосна или ель, и дороже. Используется в основном на матицы, перекрытия, ответственные узлы и там, где сроки строительства могут быть «размытые», неопределённые. К тому же у меня была допнагрузка. В одной школе не могли достроить спортивный зал. Нигде не могли найти (или не хотели) лиственницу на матицу, положенную по проекту. В виду частого моего посещения Москвы, я созвонился, а затем и встретился с Татьяной Кирилловной, бывшей ведущей известной детской передачи «АБВГДЕЙКА», а позднее зам. министра образования. Она помогла мне с получением наряда на лиственный пиловочник. Остальное было «делом техники». Допнагрузка тоже выполнена, и спортзал потом достроили.
Поезд подъезжал к Чите. До дома можно было доехать и этим поездом, но с пересадками и долго, около пяти суток. А хотелось быть дома к праздникам, к седьмому ноября. Сегодня уже было шестое. Понимая нереальность выполнения задуманного, я всё равно взял билет только до Читы, надеясь улететь самолётом...
…В Читинском аэропорту что-то творилось. Почти все находящиеся там люди были в зелёном. Военные - их было так много, что можно было подумать, что отправляется целый полк, или это военный аэродром. Полковники и генералы, в синих брюках с красными лампасами, плотной кучей толпились у воинской кассы, потрясая в воздухе бланками телеграмм с красной полосой.
«На похороны, на похороны» - кричали красные и потные лица. «Правительственная», - кричали другие, красные и широкие лица в высоких папахах. «Билетов на сегодня и завтра нет» - хладнокровно и ровно отвечала «касса». Наконец, она не выдержала и объявила на весь аэропорт по микрофону: «Товарищи офицеры, билетов на Московские рейсы и вообще на запад на сегодня и завтра нет, если хотите, есть билеты на десятое ноября». Остальные окна касс были свободны. Но везде висели таблички «билетов на запад нет». «Даже по «таким» удостоверениям нет?» - спросил я, показывая своё. «Даже», - холодным металлическим голосом на одной ноте ответило окно. «Пипец», - подумал я и отправился к начальнику аэропорта. «Да вижу я, вижу, что ты свой. Можешь не показывать свои документы». На мне была лёгкая лётная куртка (близость нахождения нашей метростроевской базы и аэропорта в Горьком, сказалась и на этом). «Ну, нет возможности на сегодня. Видишь, у всего комсостава Забайкальского округа родственники в Москве «умерли», кого мог, распихал по закоулкам и на почтовых. Не на чем больше». «Что же делать?», - спрашиваю, - мне НАДО!» «Ладно, бери билет на тридцать второе августа, я тебя отправлю 108-ым рейсом Хабаровск – Москва, с посадкой в Горьком, но только восьмого числа, а сегодня и завтра даже «багажники» людьми забиты и несколько человек стоя летят до Москвы». «Посмотришь завтра военный парад в Чите, будет что вспомнить, прощаясь», - посоветовал начальник аэропорта. Свои рассказы Михаил Задорнов писал, видимо, с подобных рейсов, «летим стоя, как в трамвае» - и это чистая правда.
«Тридцать второе августа», я не стал спрашивать, что это означает. Спустившись к кассам, я назвал этот пароль и «без звука» получил билет на двенадцатое ноября, первый, как оказалось, день наличия билетов на этот рейс. Вот, что это означает!
Делать нечего, устроился в гостинице на главной площади Читы. Погода стояла тихая, безветренная - не жарко, но и не холодно, около десяти градусов тепла, и я прогулялся по вечернему городу. Утром, позавтракав, вышел в гостиную, большое остеклённое помещение на втором этаже. Выяснилось, что парад будет проходить прямо перед окнами гостиницы. Вот здорово, места «в первом ряду». Но начавшийся парад, был каким-то странным. Полки бойцов, все как один с розовыми, а кто и с пунцовыми лицами, почти бегом пересекли площадь, и за ними также «бегом» «пробежали» боевые машины и ракеты. Весь «парад» продолжался не более тридцати минут. Принимавшие парад генералы, то и дело «зачем-то» заглядывая под трибуну, так же быстро покинули её, не дождавшись прохода последних бронемашин. Причина происходящего оказалась в… морозе. Напротив гостиницы, электронное табло показывало минус двадцать пять градусов!..
Я не был готов к таким резким катаклизмам. За одну ночь перепад температуры от плюс десяти до минус двадцати пяти, без снега, с сильным, обжигающим ветром! «Такое здесь бывает», - объяснил сосед по номеру, - резко континентальный климат». «Ага», - будто понимая или соглашаясь с ним, ответил я - только курточка моя - на «рыбьем меху» и как, блин, завтра до аэропорта ехать?» «Автобус останавливается рядом с гостиницей. Из двери в дверь – доедешь!» Весь оставшийся день я провёл в гостинице, не показывая носа на улицу.
На завтра «потеплело», выпал небольшой снег. Табло показывало минус двадцать два. Сильный ветер сносил снег с замёршей земли, образовывая на поверхности ледяной накат. Прибыв в аэропорт за час до вылета, как договаривались, я подошёл к медпункту. «В Горький?» Спросил подошедший лётчик с командой. «108-й?» «Да». Мы словно обменялись «паролями», посмеялись и подали друг другу руки. «Билет на тридцать второе есть? Хорошо, сейчас, пройдём предполётный медосмотр - и в самолёт. В Горький хоть и залетаем, но времени всегда маловато, сам никак не успеваю, передашь посылочку?» «Не вопрос», - заверил я.
Ту -154 «ждал» и был готов к полёту. Мелкой позёмкой снег стелился вдоль и под углом к взлётно-посадочной полосе. Мороз потихоньку «сползал», но при «таких» температурах это было мало заметно. Меня посадили на откидное, как в купейном вагоне поезда, но большое, мягкое и почему-то ярко красное кожаное кресло в проходе отсека стюардесс. Оттуда была хорошо видна сама кабина пилотов, многочисленные приборы и, конечно, небо. Огромное, с полукруглым горизонтом небо. От светло-голубого до тёмно – синего днём, с ярчайшим светилом, так как облака далеко внизу и ему нечего не мешает и чёрно – фиолетовое, космически фантастическое ночью. С такими большими и яркими звёздами, до которых рукой подать. И белой, круглолицей Луной, которую можно «задеть» крылом. Встречные, летящие этим же эшелоном самолёты, приветливо мигали красно – зелёными и белыми огнями. Они пролетали мимо настолько близко, но и настолько быстро, что я начинал сомневаться, а правда ли я видел на встречном самолёте пилота, махавшего приветственно нам рукой?
Справа, за углом, «кухня» стюардесс. Они работают как пчёлки, выкатывая, открывая и закрывая тяжёлые железные ящики и вынимая из них продукты и минеральную воду для пассажиров. Конечно, и про пилотов они не забывают. Пассажиров полный салон, все со своими требованиями и пожеланиями. Нелёгкий у них труд. Из салона это не так видно. Уставшие и запыхавшиеся, входят на «кухню» стюардессы. Падая на такое же, как у меня, откидное кресло, «всего на пять минут» - тут же вскакивают, бегут к лётчикам. Спрашивают, не надо ли чего, приносят кофе, воду, приводят себя в порядок, прихорашиваются одним или двумя движениями и через две – три минуты, выходят к пассажирам всегда бодрые и с улыбкой на лице. «Вот у кого надо учиться» - подумал я, вспомнив про свой лоб, на котором всё «написано».
Полётный план у рейса был сложный. Как простой, почтово-багажный поезд, со всеми остановками, то взлёт, то посадка. Иркутск, Омск, Томск, Новосибирск, Свердловск и везде час, полтора «теряем». Взлетев из Свердловска, получили «метео»: «Горький закрыт. Сильный туман. Посадки не будет, идём прямо на Москву». Пилоты ухмыльнулись. Видимо, моё вытянувшееся лицо опять им что-то сказало.
Купив на Курском плацкарт до Горького, плюхнулся в вагоне спать, чтобы не думать о еде. Домой прибыл без копейки.
«Ты приехал, когда?» - удивлённо спросили меня сослуживцы, встретив на работе после праздника. «Мы ждали тебя дней через пять!» «Тридцать второго августа!» - невозмутимо ответил я вытягивающимся лицам…