Мне было лет пять, я играла на даче в саду, а за забором (щелястый штакетник) проходила дорога вдоль поля. Вдруг слышу неровные рыдающие звуки. Похоронный марш Шопена,как я узнала через много лет. Подбежав к забору, я просунула нос между тёплых серых штакетин и увидела процессию. Мужики в тёмных костюмах высоко несли гроб, в гробу лежал сухой длинный старик тоже в костюме, из ноздрей у него торчали кусочки ваты. За гробом шла стайка женщин, молодых и старых, все плакали; а сзади, отставая шагов на пять, сельский оркестрик: три или четыре музыканта тоже в топорщившихся на жаре костюмах и белых рубашках, один - с огромной и помятой в нескольких местах трубой, труба сияла золотом на солнце и хрипло рыдала, рыдала нелепо, выкрикивая что-то, шатаясь вместе с мужиком-музыкантом по засохшим глиняным колдобинам полевой дороги... Жаркий обморочный ветерок шевелил их волосы, мертвеца и живых, пока они удалялись в желтое пшеничное поле по направлению к кладбищу, пока стихала неумелая спотыкающаяся музыка. Что-то огромное и горькое, как разлука, наполняло меня до краёв, я стояла, схватившись за забор, слёзы текли ручьём...
Рыдая, я прибежала к дедушке. Он погладил меня по голове и сказал: "Это смерть."