История дома Папкова также связана с пребыванием А.С. Пушкина в Таганроге (после 1825 года стал именоваться Александровским дворцом). Как удивительно переплетаются судьбы людей, пребывавших в нашем городе.
За вольнолюбивые стихи Александр Сергеевич впал в немилость у Александра-1. «Наводнил Россию возмутительными стихами: вся молодежь наизусть читает… Пушкина надобно сослать в Сибирь»,- произнес как-то император. Узнав об этом, друзья Пушкина – Карамзин, Жуковский, Чаадаев – стали ходатайствовать за поэта. В начале мая 1820 года последовало царское решение: Пушкин был отправлен на службу к генералу Инзову, главному попечителю колонистов Южного края, в городе Екатеринославе (ныне Днепропетровск). А 26 мая (по старому стилю) несносному вольнодумцу исполнилось только лишь 21 год.
Едва Пушкин приехал в Екатеринослав, как простудился, купаясь в Днепре, и заболел. В это время через Екатеринослав проезжал, направляясь в Крым, генерал Раевский (герой Бородинской битвы). С ним ехали две его дочери Мария и Софья, и сын Н.Н. Раевский-младший – друг Пушкина. По просьбе Раевского, Инзов отпустил с ними поэта, нуждающегося в лечении.
Так проездом наш город посетил А.С. Пушкин. К этому времени Александр Сергеевич уже написал поэму «Руслан и Людмила». Созданы такие вольнолюбивые, насыщенные декабристскими идеями произведения, как ода «Вольность», «К Чаадаеву», «Сказки», «Деревня», а также эпиграммы на Александра-1, Аракчеева, министра Голицына и других. Немудрено, что царский гнев обрушился на голову юного поэта.
Из Екатеринослава А.С. Пушкин вместе с Раевскими выехал 28 мая 1820 года. Степными дорогами проехал к Мариуполю, а оттуда – на Таганрог. Мария Николаевна, старшая дочь генерала, впоследствии жена декабриста Волконского, последовавшая за мужем в Сибирь на каторгу, воспетая Н.А. Некрасовым в поэме «Русские женщины», вспоминала: «Я помню,- сообщает она в своих записках,- как во время этого путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с Софьей, нашей англичанкой, русской няней и компаньонкой. Увидя моря, мы приказали остановиться, и вся ватага, выйдя из кареты, бросилась к морю, любоваться им. Оно было покрыто волнами, и, не подозревая, что поэт шел за нами, я стала, для забавы, бегать за волной и вновь убегать от нее, когда она меня настигала: под конец у меня вымокли ноги, я это, конечно, скрыла и вернулась в карету. Пушкин нашел эту картину красивой, что воспел в прелестных стихах, поэтизируя детскую шалость; мне было только 15 лет».
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою,
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
«Евгений Онегин» Глава 1.
30 мая (по старому стилю) Пушкин приезжает в Таганрог. В ту пору город был уже большим торговым, а, значит, купеческим центром, «но строением бедный, иные дома крыты соломой». Провели они здесь сутки, а затем направились в Ростов.
В.С. Моложавенко в книге «Был и я среди донцов» предполагает: «Что долгими степными дорогами от Екатеринослава к лукоморью Пушкин снова и снова возвращается к образам своей поэмы. Курганы с каменными идолами посреди пестрого разнотравья, орлы, парившие в знойном мареве, истлевшие кости в густом ковыле, - все это те места, где когда-то соратники великого киевского князя сражались с хазарами и печенегами, защищая родную землю. Это, конечно, здесь храбрый витязь Руслан скрестил свой меч с хазарским князем Ратмиром.
Ведь и древняя хазарская столица, Белая Вежа, недалеко – у Цимлянской станицы. Здесь и только здесь, была вотчина Черномора – злого волшебника и хозяина южных степей, прозванных Диким полем. Значит, отсюда должно начинаться поэма, которую Пушкин, не успел закончить, покидая Петербург».
У автора этой книги небольшая ошибка, Руслан в поэме Пушкина никогда не сражался с «хазарским князем» Ратмиром. Пушкин в поэме называет его хазарским ханом.
Ты догадался, мой читатель,
С кем бился доблестный Руслан:
То был кровавых битв искатель,
Рогдай, надежда киевлян,
Людмилы мрачный обожатель.
А Ратмир, плененный чарами прелестной пастушки, удалился от ратных дел и стал рыбаком. Поражает глубина воображения юного поэта, ему удалось воссоздать картину бранного поля после сражения.
Пред ним открылся дол широкий
При блеске утренних небес,
Трепещет витязь поневоле:
Он видит старой битвы поле.
Вдали все пусто; здесь и там
Желтеют кости; по холмам
Разбросаны колчаны, латы;
Где сбруя, где заржавый щит;
В костях руки здесь меч лежит;
Травой оброс там шлем косматый
И старый череп тлеет в нем;
Богатыря там остов целый
С его поверженным конем
Лежит недвижный; копья, стрелы
В сырую землю вонзены,
И мирный плющ их обвивает…
Ничто безмолвной тишины
Пустыни сей не возмущает,
И солнце с ясной вышины
Долину смерти озаряет.
Действительно, как величава и возвышена наша степь в безмолвной тиши раннего утра, когда не слышно лязга и грохота спутников цивилизации: машин, поездов и самолетов, Песни птиц и стрекотание кузнечиков нисколько не нарушают гармонии природы, потому как это и есть сама природа. Во времена Пушкина каменные идолы: скифские бабы – еще венчали старинные курганы, охраняя покой своих почивших хозяев, Теперь в степи уже не встретишь этих суровых стражей. В нашем краеведческом музее, в его дворике хранятся подлинные статуи скифских баб.
В.С.Моложавенко рассказывает красивую легенду, существующую на Дону, со времен победы над турками. Будто бы Пушкин еще видел ржавеющие в речном иле могучие цепи, некогда страшные и опасные для кораблей, которые создавали подводный барьер, закрывавший путь к Азовской крепости. Вроде бы существовала некогда главная цепь – золотая, ее не успел увезти с собой султан-паша, и никак казаки не могут отыскать ее. Предание это сохранилось в казачьих песнях. Много еще тайн и легенд скрывает от нас древняя Меотида, так Азовское море называли древние греки.