За гранью милосердия

Роман Шулевский
Не найти, наверное, ни одного человека на постсоветском пространстве, который не читал, или, по крайней мере, не слышал хотя бы песню о гордом «Варяге» и его геройской гибели. В последнее время, правда, произошла существенная переоценка тех событий, на повестку дня снова поднимается вопрос: так чего там было больше – героизма или трусости? Вопрос не нов: тогда, в 1904г., тоже ломались копья по этому поводу, пока высочайшим указом не было велено поступок команды «Варяга» считать подвигом.
В мире известность «Варяга» не столь бесспорна, хотя сама песня пришла к нам из Германии. Но стоит ли упрекать невежественных иноземцев в неуважении к нашим святыням? Что знаем мы об их «варягах»? Были ли они вообще? И можно ли называть героями тех, с кем еще недавно были по разные стороны если не орудийных щитов, то, по крайней мере, «железного занавеса»?
Возможно, приведенный ниже отрывок из книги польского писателя Тадеуша М.Гелевского частично даст ответ на эти вопросы. Хотя тема книги, как следует из ее названия — «Военные преступления на море во время второй мировой войны» — несколько иная.
Увы, в жизни случается, что неоправданная ( читай «преступная») жестокость одной стороны вызывает немыслимую при других обстоятельствах готовность к самопожертвованию стороны противоборствующей. Равно как верно и обратное утверждение: фанатичная стойкость побеждаемого может спровоцировать победителя на действия, выходящие за рамки цивилизованных представлений о милосердии и гуманизме.

Итак:

"Очень серьезным упреком в адрес британцев было обвинение их в открытии огня по экипажам тонущих кораблей, либо продолжение их без конечной необходимости.
Первый такой случай касается легкого крейсера «Глазго», который в декабре 1914 года вел огонь по безоружной команде тонущего немецкого легкого крейсера «Лейпциг».
Инцидент этот был одной из фаз победоносной для британцев битвы под Фолклендами, между германской эскадрой под предводительством вице-адмирала Максимилиана фон Шпрее, и силами британскими, руководимыми вице-адмиралом Доветоном Старди. Англичане имели преимущество, как в скорости, так и в дальнобойности орудий. Видя неизбежность поражения, вице-адмирал фон Шпрее решил, по крайней мере, сохранить легкие крейсера, перенацелив их на выполнение самостоятельных корсарских задач. Однако помешали этому крейсера англичан. Вслед уходящему «Лейпцигу» отправились в погоню британский броненосный крейсер «Корнвал» и легкий крейсер «Глазго». Каждый из них в отдельности превосходил немецкий корабль. «Корнвал» при водоизмещении 9800т был вооружен 14-ю орудиями калибра 152мм, 13-ю— 76мм, вдобавок нес солидную броню. Развивал скорость 22,5 — 23 узла. «Глазго» имел водоизмещение 4800т и был вооружен двумя орудиями калибра 152мм, 10-ю—102 мм и одной 76-мм пушкой. Развивал максимальную скорость 25 узлов.
Тем временем немецкий легкий крейсер «Лейпциг» водоизмещением 3278т мог им противопоставить только 10 орудий калибра 105мм и два 450-мм торпедных аппарата. Ко всему, не имел даже преимущества в скорости (22,5 узла).
Несмотря на явный перевес англичан, немецкий корабль успешно оборонялся. Бой продолжался до вечера, пока в 19.30 артиллерийский офицер «Лейпцига» не доложил о полном исчерпании боезапаса. Дальнейшее сопротивление стало невозможным. Крейсер представлял собой едва подвижный пылающий остов. Командир «Лейпцига» кмдр. Гаун отдал приказ выстрелить последние торпеды, однако до противника они не дошли.
Тогда Гаун, видя невозможность дальнейшего сопротивления, приказал команде собраться на палубе, предварительно открыв все кингстоны и двери в водонепроницаемых переборках, — подготовив корабль к взрыву и затоплению.
«Глазго» и «Корнвал» приблизились к замолчавшему противнику на расстояние 200 метров, после чего открыли огонь. Английские снаряды «...произвели опустошение в плотных группах людей и вызвали ужасающее кровопролитие. Многие пытались искать убежища за щитами орудий, но были скошены рикошетирующими от надстроек осколками снарядов... другие отважились прыгнуть за борт и попытаться доплыть до неприятельских кораблей, но задубели в ледяной воде. Ни один из них не был спасен. Тем временем поднялось волнение и корабль начал крениться. Опустившиеся сумерки и дымка затрудняли наблюдение за неприятелем. Уцелевшие матросы сгрудились на баке возле своего командира...»
Командир крейсера «Глазго» Джон Льюс в интервью «Сан-Франциско Экзаминер» свидетельствовал: «Лейпциг» израсходовал последнюю амуницию, его повреждения были очень тяжелыми. Трубы и грот-мачта за бортом. Пылающий корабль остановился. «Глазго» приблизился на 100 ярдов (около 90 метров). Командир «Лейпцига» приказал уцелевшим подняться на палубу. Стоял среди них, разговаривал невозмутимо, угощал сигаретами. Стояли плотно, а «Глазго» косил их по пятьдесят и по шестьдесят, разбрасывая по палубе их трупы. Под конец британские канониры отказывались продолжать бойню».
Обстоятельства эти подтвердили также спасенные члены команды «Лейпцига», которым английская орудийная обслуга доверительно рассказывала о своем сопротивлении расстрелу абсолютно беспомощного корабля и людей.
Наконец, в 20.30 кмдр. Льюс сигнализировал: «Высылаю шлюпки для спасения жизни». Тем временем «Лейпциг» накренился на правый борт и кмдр. Гаун отдал приказ покинуть корабль. Крейсер начал быстро погружаться носом. «После того, как его правый винт задрался высоко в воздух, исчез под водой, со все еще развевающимся флагом и командиром на палубе.  Было спасено только 7 офицеров и 11 матросов...».
Можно ли в данном случае говорить о военном преступлении? В соответствии с законами и обычаями войны на море, до тех пор, пока военный корабль не спустит флаг, считается, что он продолжает бой, даже если бы не вел огня. Может ведь, как это было в случае с крейсером «Лейпциг», применить, например, торпедное оружие. Были также случаи, когда с окончательно, казалось бы, замолчавшего и пылающего корабля раздавался одиночный выстрел. Все это формально дает основания для продолжения атаки. И только спуск флага является знаком, что корабль сдается на милость победителя. Так выглядит дело с формально-правовой стороны. Но, кроме правовых ограничений, существуют еще и требования гуманности. Последние не приемлют необходимости методического, залп за залпом, расстрела беззащитных моряков на палубе пылающего корабля... Тем более, что со слов командира «Глазго», он был хорошо осведомлен о том, что творилось на палубе «Лейпцига» — так близко был он от противника... Британцы непременно хотели заставить немцев спустить флаг, поэтому и вели огонь, прерывая его каждые полчаса. Вынуждены ли были так поступать? Спорный вопрос. Видимость ухудшалась, спускались сумерки, а англичанам предстояла еще погоня за остальными немецкими кораблями, «Дрезденом», например. Они могли опасаться, что поврежденный «Лейпциг» исчезнет в ночи. С другой стороны, на тот момент британцы уже знали, что битву под Фолклендами они выиграли, и никакая опасность им не угрожает. Мог ведь «Корнвал» остаться возле тонущего «Лейпцига», а «Глазго», как более быстроходный, присоединиться к погоне? В этом случае избиение команды «Лейпцига» не стало бы необходимым. И если даже вина за происшедшее в значительной мере легла на командира Гауна (ведь он понимал безвыходность положения, но медлил со сдачей корабля, допустил ненужное кровопролитие) — все равно действия англичан можно квалифицировать, как военное преступление на море.
Трудно при этом не поддаться некоторым подозрениям. Они вызваны эпизодом проигранной англичанами битвы под Коронелем, в которой победа досталась эскадре вице-адмирала фон Шпрее. Собственно, крейсер «Глазго» под предводительством знакомого нам Льюса был единственным уцелевшим участником той битвы. А также — свидетелем затопления при подобных же обстоятельствах броненосных крейсеров «Гуд Хоуп» и «Монмут». С крейсера «Глазго» было видно, как к беспомощному уже «Монмуту» приблизился немецкий легкий крейсер «Нюрнберг», и с близкого расстояния открыл огонь. Вот рапорт офицера «Нюрнберга», сына вице-адмирала фон Шпрее, Отто:
«Мы открыли огонь с короткой дистанции. Это было страшно — открыть огонь по несчастным, которые были уже не в состоянии обороняться. Но корабль все  еще нес боевое знамя, и когда мы на несколько минут прекратили огонь, не спустил его. Так что мы возобновили атаку и потопили его нашим артиллерийским огнем. Корабль затонул с развевающимся флагом, а у нас не было возможности спасти ни единого человека по причине сильного волнения, которое исключало спуск шлюпок...».
Свидетелем этой трагедии и стал «Глазго». Возможно, чудовищное зрелище и повлияло в дальнейшем на поступки его командира?..."