Неудачное название, но другого пока не могу придумать. Мама была очень хорошенькая, можно сказать, даже красавица. И рост у нее был самый «женственный» - 164, и вес, только под конец жизни она сильно располнела, и фигурка была очень стильная, и сама она была стильная, даже несмотря на причуды советского «москвошвея». Тут, конечно, сыграла свою роль бабушка, Вера Алексеевна. Я бабушку помню исключительно в халате, мужской байковой рубашке и фартуке, но по фотографиям видно, что в молодости ей был присущ хороший вкус и любовь к красивой одежде. Даже такая деталь - на выпускной школьный вечер бабушка сшила маме шикарное шелковое алое платье, которое было выкроено из трофейного фашистского флага. Центральный белый круг со свастикой выкинули, а алое полотнище пошло в ход. Швейная машинка Зингер на чугунной станине служила верой и правдой нашей семье до самой Перестройки, а станина и до сих пор еще тянет лямку в Боровске в ожидании, когда ее приспособят под садовый столик.
В общем, сколько я помню, мама всегда хорошо одевалась. Вещей было немного, но все они были импортные и очень хорошего качества, купленные по случаю у подруг и знакомых спекулянток (одну из них звали Голубые Глазки, она жила в нашем дворе и с ее сыном Андрюшей мы вместе играли в песочнице).
Мама очень любила трикотаж и в основном ее костюмы и платья были именно из трикотажа джерси, который тогда, в начале 60-х годов только-только появился. Я помню элегантный черный костюм типа шанель с юбкой-карандашом и коротким жакетом на одной пуговице. Было удивительное французское светло-серое платье на пуговицах сверху до низу. В его кармашек мама вкладывала ярко-красный носовой платочек (потом я узнала, что этот платочек – прощальный подарок четы Белинковых, уезжавших в эмиграцию). Этот платочек тоже долго хранился в семье, но потом все же сгинул в недрах гардеробов. Другое французское платье, обтягивающее как чулок, без рукавов и с открытым вырезом было, по-видимому, из того, что потом получило название кремплен. Мало того, оно еще было и с люрексом, но не в той дикой форме, которая распространилась потом, а из очень деликатного переплетения черных, темно синих и тоже темно-синих металлизированных нитей. Это было по-настоящему вечернее, вернее, коктейльное платье. Правда, носить его было собственно некуда («было нечего надеть, стало некуда носить»), одевала его мама в обычные «гости», когда шли к родным или знакомым.
Помимо покупных вещей были и шитые. Мало того, что мама и бабушка хорошо шили сами, но у нас была и семейная портниха Зина, жившая в Новых Черемушках (так я понимаю, что когда-то она была соседкой моих по коммунальной квартире на Плющихе, а потом уже переехала в Черемушки). У нее шили верхнюю одежду. В частности, мне где-то перед школой сшили ярко-синее зимнее пальто с золотыми пуговками и цигейковым воротником. Меня поразила шелковая подкладка этого пальто, выстеганная мелкими ромбиками. К пальто был сшита и шапка в виде капора, тоже отороченная цигейкой.
У мамы из солидных вещей помню знаменитую цигейковую шубу, привезенную соседкой по дому (не Голубые Глазки, а другой – мамой Лены Лихушиной с 6-го этажа) из Швеции. Сначала это была шуба-колокол почти что в пол, потом ее по моде перешили в миниатюрное пальтишко, насколько можно из цигейки сшить «пальтишко» (переделывала все та же портниха Зина), а потом еще мне из нее уже в солидном замужнем состоянии сделали куртку. Вот какая была замечательная цигейка в Швеции. Как и дубленка в Финляндии, между прочим. Потому что после шубы мама носила дубленку (это где-то конец 60-х – самый писк). Тогда народ массово перешивал дубленки из дедовских тулупов, а мама купила трофейную (опять!) дубленку у жены поэта Виктора Бокова, с которой наша семья подружилась в Боровске. Эту довоенную еще дубленку тоже перешила портниха Зина в весьма кокетливую штучку, потом эту дубленку в последних классах школы донашивала я.
Возвращаюсь к маминому гардеробу, который она себе шила сама. У мамы было удивительное чувство стиля, помню, как она долго мечтала о костюме «на каждый день», т.е. чтобы на работу ходить, по фасону напоминавшему военную форму. Это была простая шерстяная рубашка с отложным воротничком по типу мужской и прямая юбка до середины колена. Цвет – бутылочное стекло. Самое трудное было найти к этой рубашке пуговицы, потому что цветных рубашечных пуговиц тогда в продаже не было, и мама сама красила пуговицы от старых папиных рубашек зеленкой (их надо было кипятить или замачивать в зеленке, сейчас уже точно не помню). Летний же гардероб и мой и мамин практически полностью был сшит или связан (из хлопковых ниток) мамиными руками. Чего только мама не придумывала, кстати, мужские рубашки были одним из ее любимых «исходников» - у меня было несколько летних мини-платьев, сшитых из старых отцовских рубашек.
Еще из запавших в душу «нарядов» вспоминаю мамину снежно-белую блескучую комбинацию, которою я изредка использовала для игры «в королев» и несчастливый цельный купальник. Смотрела тут по ТВ в очередной раз «Три + два» и обратила внимание на купальник, который был на героине Фатеевой – цельный, темно-синий с белой тонкой окантовкой по строчке. У мамы был такой же, только огуречного цвета. Это было жутко круто. В Коктебеле (1963 год) ни у кого такого не было. В общем – восторг! Купальник украли на второй же день, когда мама повесила его сушить на веревке перед нашим «бунгало» в пансионате «Приморье».