Сакля среди скал. У Чехова в Гурзуфе

Геннадий Шалюгин
               Документальный очерк

   В январе  1900 года Антон Павлович  приобрел небольшой домик в Гурзуфе  на  берегу бухты под Генуэзской скалой.  Постепенно тайное убежище  Чехова становится известным в  кругу литераторов.       Среди немногих людей, посвященных в  тайну гурзуфского убежища, оказалась знаменитая актриса Александринского театра Вера  Комиссаржевская. Она  была, как известно, первой исполнительницей роли Нины Заречной в  чеховской «Чайке». По ее настойчивой просьбе   они отправились в Гурзуф. У Чехова к тому времени завязались тесные отношения с Ольгой Книппер, и пребывание  «тет-а-тет» с  пламенной  женщиной  в его планы не входило. Чехов  взял в поездку  сестру Марию Павловну, которая  специально громко стучала в соседней комнате, все видом показывая  брату, что пора возвращаться в Ялту…  На память об этом несостоявшемся свидании  Чехов преподнес актрисе фотографию с надписью: «Вере Федотовне Комиссаржевской  3-го августа, в  бурный  день,  когда  шумело море, от тихого Антона  Чехова».
        Добавим, что отметился здесь и Бунин. Иван Алексеевич  был ближайшим другом  Чехова и его сестры Марии Павловны. Он запросто бывал на Белой даче, случалось, и живал. Известно, что под  гостеприимным кровом   чеховского дома он написал стихотворение «Сосны». В Гурзуфе он побывал дважды.  В переписке с  ним и Антон Павлович, и сестра его постоянно передавали приглашение  погостить в «мазанке среди скал». Передавались шутливые приветы от «сколопендры из Гурзуфа».
      В конце декабря  1900 года  писатель  записал в дневнике  о своей поездке в  Гурзуф. В ней  - впечатления, пейзажные детали для  будущей  работы и  от гурзуфской  бухты,  на берегу которой расположен чеховский домик, и от Кучук-коя, местности неподалеку от Мухалатки, которое ненароком  купил Чехов, а  потом не знал, как избавиться. Характерно, что  сюда  попало и  впечатление от встречи с хозяйкой  курорта  Суук-Су:  «Крым, зима 1901 года, на даче Чехова.  Чайки как картонные,  как яичная скорлупа, как  поплавки возле клонящейся лодки. Пена как  шампанское. Провалы в  облаках -  там какая-то дивная  неземная страна. Скалы известково-серые,  как птичий помет. Бакланы. Суук-Су.. Кучук-кой.  Шум внизу,  солнечное поле в море, собака  пустынно лает. Море серо-лиловое,  зеркальное,  очень высоко поднимающееся. Крупа.  Находят облака.  Красавица  Березина (!)….» (П.9, с.467). 
       В записках Бунина о Чехове  есть запись о  совместной поездке в  Гурзуф и Суук-Су. Это было весной  1901 года, когда на Страстной неделе, у  Чехова в  Ялте  оказался Бунин и Книппер. Вскоре  актриса  уехала, и Чехов пригласил Марию Павловну и Бунина  на прогулку  в  Суук-су, где  они посетили ресторан:
 «… очень весело завтракали, я  тоже хотел платить, но Чехов сказал, что мы рассчитаемся дома, - он подаст счет; и подал шуточный:
    «Счет господину Букишону (францускому депутату и маркизу).
      Израсходовано на вас:

1 переднее место у  извозчика          5 р.
5  бычков а-ла  фам о натюрель        1 р. 50 к.
1 бутылка вина экстра сек                2 р. 75 к.
4 рюмки водки                1 р. 20 к.
1 филей                2 р.
2  шашлыка из барашка                2 р.
2 барашка                2 р.
Салад тирбушон                1 р.
Кофей                2 р.
Прочее                11 р.
                Итого  27 р. 75 к.

С почтением  Антон и Марья Чеховы, домовладельцы». 

(цит. По изданию:   Бунин Иван. О Чехове. В  кн.:   Путешествие к  Чехову. Сост. В.Б.Коробов. М., 1996. С.463.
      Тогда же, вероятно, Бунин написал известные стихи  о В.И.Березине, покойном  владельце Суук-Су. После смерти в  Париже  инженер  был перевезён в фамильный склеп в Суук-Су.  Перед могилой  Березина Бунин продекламировал стихи. Это был экспромт, на которые  Бунин был большой мастер: «Тут похоронен русский инженер, скончался он в Париже, но если бы он жил поближе, то много доброго б сумел»..
      Побывал здесь и сын  старшего друга Чехова, известного поэта Алексея Плещеева. Александр Алексеевич в 1884 - 1885 годах издавал и редактировал "Театральный Мирок", в начале ХХ века - "Петербургский Дневник Театрала". Написал около 30 пьес, пять из которых представлены на Императорской сцене.  Издал  книгу "Наш балет", а также несколько рассказов и сборников пьес. А.А. Плещеев по семейной традиции состоял в  дружбе с  Чеховым. В разные годы  он опубликовал в  журнале «Петербургский Дневник  Театрала»  воспоминания о Чехове. Позднее, в  1931 году, он свел их в чеховскую  главу  книги «Что  вспомнилось» (за  50 лет). Книга была опубликована в  Париже. В начале  ХХ века Плещеев навестил Чехова в  Ялте, они встречались на  Белой даче, беседовали о литературе, о театре. Есть тут и гурзуфские эпизоды. Они касаются  осени 1900 года – вскоре после того, как  Антон Павлович  провел два уединенных дня  на  гурзуфской  дачке: писал пьесу «Три сестры»…  Плещееву он сказал: «Ялту я  нередко покидаю на день, на два … наскучит – отправляюсь   на пароходе в  Гурзуф… море я  очень люблю!» (П,.9, 485).
     Чехов подарил Плещееву фотографию, сделанную в ялтинском   фотоателье «Юг»: «Александру Алексеевичу Плещееву  на память о нашей поездке в  Гурзуф 11 октября 1900 г. А.Чехов» (П., 12, 197).Приведу  несколько фрагментов воспоминаний Плещеева об этой поездке.
     «Был у Антона Павловича  еще  уголок  в  Гурзуфе, куда он   ездил работать. <…> Кругом  хижины  раскинулись такие же  домики. Около обрыва, в  нескольких шагах от хижины,  шумят волны…
-  Никому не говорите об этом   уголке! – просил меня Чехов. – Никто не знает, что у  меня  здесь земля и избушка.
    Хотел мне Чехов показать внутренности хижины, но  дворника  не было, а  ключи он унес с  собой.  Смотрели сквозь стекла   дверей и окон. В Гурзуфе  мы  обедали, слушали военную музыку и возвратились в  Ялту к вечеру» (П., 12, 474).
     Как знать, может, отзвуки этой военной  музыки  мы  услышали потом в  пьесе  «Три сестры»…
     Второй  эпизод касается  совместного обеда в гурзуфском ресторане.зато подробно  воспроизвел  совместный обед в ресторане, расположенном в  Губонинском парке. Это  свидетельство  стало известно  широкому читателю благодаря публикации  материалов  известного собирателя Жукова, жившего в  Таллине. Плещеев тогда получил от Чехова  фотографию с  надписью: «Александру  Алексеевичу Плещееву на память о нашей поездке в  Гурзуф. 11 октября  1903 г». 
      «Я приехал с Чеховым из Ялты в Гурзуф, в самый выхоленный из русских курортов. Играла военная музыка. Едва ли не был праздничный день. Когда мы вошли в большой зал местного ресторана, Чехов увидел за одним из столов компанию и, обращаясь ко мне, шепнул: - Пойдем подальше, в другую комнату, в уголок, чтобы не видели. Это Пастухов здесь с приятелями. Позовет вместе обедать, а это тяжело...».
      «Николай Иванович Пастухов   (1831-1911), пишет далее Плещеев, -  был издателем и основателем “Московского листка” и представлял собою на редкость <…> незабываемую фигуру старой Москвы. Колоритной личности Пастухова посвящена глава в книге В.Гиляровского “Москва газетная”. Популярность его была широка: он был автором  бульварного романа “Разбойник Чуркин. Когда он ехал в ландо (он почему-то всегда ездил в огромном ландо), ему козыряли городовые. Пастухов нажил своей газетой огромное состояние, был по натуре добрым человеком, но диким, самодуром и оригиналом. Газету его в литературных кружках презирали, и тем не менее некоторые из судей строгих пописывали у Николая Ивановича и не прочь были взять у него аванс. Выдавал он авансы из кармана, без расписок. Пастухов говорил многим “ты” и только когда сердился на кого-нибудь переходил на “вы”.
       Плещеев приводит воспоминание А.Амфитеатрова о застольях Пастухова: “В Большом Московском (трактире.- П.Ф.) он имел однажды навсегда определенный стол, за которым и заседал ежесуточно часа четыре, окруженный несметною свитой прихлебателей. Сколько он всякого сброда поил и кормил, не сосчитать. Если бы не ломался над ними, то, пожалуй, можно было бы сказать, что добро делал. А то выходило вроде Хлынова из “Горячего сердца”: хочешь сыт быть, поступай ко мне в шуты». (Амфитеатров А. В.Жизнь человека, не удобного для себя и для многих. В 2 тт. Т.1. М.: Новое литературное обозрение, 2004. С.277).
    Чехов, по свидетельству А.Плещеева,  печатался в “Московском листке” и был в непростых отношениях с его издателем.  На сей счет имеется  письмо Чехова к Н.Лейкину от 25 декабря 1883 года: “… Пастухов, обидевшийся на меня за заметку о московской малой прессе, под рассказом Агафопода Единицына, <…> подмахнул “А.Чехов”. Рассказик плохенький, но дело не в качестве рассказа: плохой рассказ не в укор писаке средней руки, да и не нужны хорошие рассказы читателям “Московского> листка”. <…>Полной фамилией я подписуюсь только в “Природе и охоте” и раз подписался под большим рассказом в “Альманахе Стрекозы”, готов, пожалуй, подписываться везде, но только не у Пастухова. Но далее... Благополучно паскудствующие “Новости дня” “в пику” конкуренту своему Пастухову напечатали в своем рождеств[енском] номере произведения господ, изменивших накануне праздника своему благодетелю Пастухову (Вашков, Гурин и др.). Номер вышел ядовитый, “политичный”. Чтобы еще громче пшикнуть под нос Пастухову, “Новости дня” под одной маленькой ерундой, которую я постыдился бы послать в “Осколки” <…> подмахнули тоже мою полную фамилию ...  “На, мол, гляди, Пастухов: к тебе не пошел, а у нас работает, да еще под полной фамилией”. Выходит теперь, значит, что я работаю и в “Новостях дня” и в “Моск[овском[ листке”, служу двум богам, коих и предал в первый день Рождества: и Пастухову изменил, и Липскерову. “Новости дня” тоже злятся за ту заметку” (Письма, т. 1, с.94).
      Ранее (13 мая 1883 года) Чехов писал брату Александру: “Пастухов водил меня ужинать к Тестову, пообещал 6 к. за строчку. Я заработал бы у него не сто, а 200 в месяц, но, сам видишь, лучше без штанов с голой ж<...>на визит пойти, чем у него работать” (там же, с.70).
     Гурзуфская  атмосфера  никак не вязалась со старыми московскими дрязгами.  «Чехов, -  пишет А.Плещеев, - не был расположен беседовать с Пастуховым и его компанией. Обедали мы в другой комнате, в сторонке, и были уверены, что никто нас не заметил. Мы ошиблись: когда я встретил Н.И.Пастухова в Москве, он был сух со мною и не скрывал обиды.
-  В Гурзуфе были? С Чеховым обедали? Видели мы вас. Гнушаться стали, старых приятелей забыли.
     Потом Николай Иванович смилостивился и продолжал в более ласковом тоне:
 - Скажи Антону Павловичу, что обидели вы меня, что не ожидал я! Даже не подошли поздороваться.
      Я сообщил эту претензию Чехову, и он признал ее справедливой, объяснив, что ему просто тяжело было много разговаривать, что он устал и искал отдыха».
     Отметим, что тема «рабов» и «рабовладельцев» в  малой прессе  постоянно волновала Чехова. На сей счет есть воспоминания  ялтинского журналиста Михаила Первухина, который  приехал на  Южный  берег по той же причине, что и Чехов. Весною 1900 года он сделался постоянным сотрудником ялтинской, тогда единственной на всем южном берегу Крыма, газеты «Крымский курьер».
       А.П.Чехов очень резко отзывался как о самой газете, влачившей жалкое существование, так и  об  издательнице, державшей и газету и сотрудников в черном теле.  В то же время Чехов интересовался газетою и иногда заглядывал к Первухину  на дом, чтобы узнать последние новости до выхода номера. Однажды  Первухин осведомился — почему он не заглядывает в редакцию? Чехов нахмурился, а  потом разразился резкой  филиппикой.
- Не только на вашу газету, — говорил он сурово, — но и на большинство провинциальных и даже сто¬личных газет мне тяжело смотреть! Еще тяжелее — заглядывать в редакции. Тяжело, тяжело!
—  Да почему, Антон Павлович?
—  А потому... Вот, на Сахалине я был. Там нечто в том же роде! Каторга какая-то!
     Во-первых, в чьих руках огромное большинство га¬зет сейчас? Вы скажете: в руках газетных работников! Неправда! Иллюзия! Газета — в руках издателей. А кто эти издатели? В одном месте — гоголевская помещица Коробочка … тупая, безграмотная, алчная, для которой текст газеты совершенно безразличен, важны — объявления. Она готова всю газету сплошь занять объявлениями, а текст и совсем выбросить. Еще и лучше: из-за текста цензурные неприятности могут выйти, а из-за объявлений— никогда. И за объявления — ей деньги платят <...>
     В другом месте в газете хозяйничает бывший кабацкий сиделец, который всех своих сотрудников на «ты» называет и при случае чуть ли не затрещинами кормит. И пичкает газету шантажными вещами. И из попавших <…> к нему <…> мелких газетных работников <…> вырабатывает целую шайку газетных бандитов».
   Долее Чехов сказал: «…сейчас — каждый раз, когда вижу молодого писателя, втягивающегося в газетное дело, — нехорошо у меня, признаться, делается на душе. Омут! <…> не хозяева вы в своих газетах, господа!  Батраки, и больше ничего! Вы вкладываете свои силы, свои знания, свое здоровье... А в любой момент вам говорят:
—  Милый друг!  Не угодно ли вам уйти?»
Как это близко к  записи, сделанной  А.А.Плещеевым после встречи с Чеховым в  Гурзуфе! Даже фраза о том, что  рабовладельцы-газетчики «тыкают своим сотрудникам – совпадает!