Я проделал достаточно долгий путь, на протяжении которого, меня не покидало чувство, что и за мной кто-то следил. Кто-то, или что-то. Некая, не поддающаяся объяснению сущность, - запредельная форма жизни, извечно скитавшаяся в этих лабиринтах, обвитых огоньками и неоном. Слишком ненормально мерцали голограммные фонари и окна кондоминиумов. Казалось, они бдят за каждым шагом. Но каким же взглядом? Ангела-хранителя или клыкастого демона, подстерегавшего во тьме? Чем грозит шаг в сторону от намеченного пути? Новая развилка или пропасть бездонная?
Бред собачий.
Доселе, я не знавал столь удручающих приступов самовнушения. Нет-нет, дело было далеко не в драке и не в полученных ранениях. И не в пульсирующих спазмах. В моей жизни имели место и более кровавые передряги. Предполагаю, всему виной переулки. Эти мерзейшие тропы обмана и крушения всех надежд. Как я ненавижу их. Они, как подноготная города – дремучая, недоступная и невидимая. Прямая кишка или тайное вместилище, куда город сливал весь негатив. Прав был Аллин, когда говорил, «у переулков есть одно ужасающее свойство: они вбирают в себя все моральные отходы; в их чреве любой негожий поступок обретает иную, бестелесную и хищную ипостась». Шаг в узкое нутро, и на тебя хлынет поток неопределённых чувств, будто десятки патогенных форм порока вперились в тебя взглядом.
Вены – автомагистрали, артерии - тротуары, здания – острые зубцы, маглев-дорога – сердечная мышца… Город – бурлящий организм, а я в нём – назойливый микроб. Но кому же отведена роль макрофага?
Я пронзён трезубцем отчаяния! Мне страшно! Фонари, потеряв твёрдую структуру, петлями тянутся за мной. Я на прицеле у луны и тысячи окон. Неведомая тварь в лице уличных светил вот-вот проглотит меня. Нет! Нет! Нет!
-Заткнись, Иеремия! Не для них ты, стискивая боль, проделал этот путь! – яростно фыркнул я. – Отбрось свои тупорылые галлюцинации и следуй за жандармами в участок. Соберись!
Нежданные иллюзии улетучились, когда я уже подходил цели своего путешествия. Время не давало поразмыслить над природой их появления. Передо мной величественно возвышалось строение в форме жандармской фуражки. На вид прекрасное, манящее. Контуры наполовину стеклянных фасадов были окаймлены светодиодной лентой, по которой бесконечно сновали фиолетовые огоньки. Гигантские стёкла представляли собой сплошные ряды шестигранников, а по их внутренним очертаниям в хаотичном порядке путешествовали хвостатые икринки света. Взор пьянеет, не правда ли? Даже не поверишь, что за этими стенами, раскинулось царство душегубов и палачей, где нужные слова достаются ценой ударов дубинки.
Когда жандармы поднимались по лестнице к входу, Сергей начал приходить в себя. Бедняга растерянно махал головой в попытках понять тяжесть своего положения. Я наблюдал за ними из небольшой рощицы, через дорогу от участка. Городской гул остался на периферии. Гораздо отчётливей я слышал треск веток и хруст костяшек на кулаках. Ярость сверлила мне нутро, тяжёлое дыхание царапало нёбо и со свистом вылетало из стиснутых зубов. Дай только искру и гнев забьёт из меня нескончаемым пламенем. Я был готов сломать тяжёлую ветвь и сиюминутно напасть на жандармов, и молотить их, - наносить удары без устали и остановок, покуда последний не превратятся в сгусток смердящей красной субстанции.
-Спокойно, парень, дыши ровнее, не надо уподобляться этим животным в форме, будь человеком продолжай следовать цели, - с дрожью в голосе выдавил я, стараясь заткнуть порыв бешенства. Это было нелегко, и я, честно говоря, справился не до конца.
Я вышел из рощи и аккуратно пробрался к забору. Миновать его не составило труда. Я продолжал двигаться вдоль бетонного ограждения. Осадок безумия, оставшийся во мне, грозился перерасти в новый фонтан неистовства. Удивительно, что задний двор участка осматривался лишь двумя камерами, к тому же весьма паршивой модели. Виталий Ангелов, имеющий завидный опыт в работе с подобной аппаратурой, как-то рассказывал об их слабостях. Уязвимый датчик, никудышная защита, неповоротливость. Пару капель воды и сенсор накроется. Проще говоря: коммерческая модель для внутреннего наблюдения. Не знаю, чем руководствовалась верхушка жандармерии, устанавливая это барахло. Экономия? Вряд ли, на содержание органов правопорядка администрация калужского конгломерата уделяет нехилые средства. Всё проще. Здесь отчётливо проглядывается камео самонадеянности. Думают, сильные такие, устрашающие, что аж ни один смертный не подступит ни на шаг? Ага, как же. Я уже иду.
Спасибо небу, что помогало лёгкой моросью. Прижимаясь к стене и вылавливая удобные моменты, я прыгал из тени в тень, пока не добрался до вентиляционного люка. Попасть в него я смог только забравшись на мусорные контейнеры. Тяжёлая металлическая крышка с грохотом упала на асфальт. Я бросил пальто и шляпу в тень от мусорного контейнера и полез в люк.
Там было тесно. Диаметр трубы не позволял передвигаться на корточках. В этом и был мой просчёт. Пришлось двигаться ползком, сокращаясь как червь. Скользкие металлические стенки источали холод.
Вперед-вперед-вперед. Пусть и не быстро, но уверенно. А вот и первый виток наверх. Доверившись памяти, я могу прикинуть: комната допроса находилась на втором этаже, в правом крыле здания. Подняться вверх по трубе помогает лестница.
На втором этаже мой расчёт срабатывает. Труба здесь на порядок шире и я могу передвигаться чуть быстрее. Время-время-время! Понятно, что Серёга рохля и не станет героически терпеть удары и пытки. Строго говоря, он расколется после первой же пощёчины.
Каждая новая секция трубы начиналась с маленького витка к люку, который, в свою очередь, вёл в определённое помещение. Через решетку я мог видеть все происходящее. Большинство комнат пустовали в полутьме, в иных горел санитарный свет.
Впереди ещё одно разветвление, правая сторона – туннель с уходом к верху, левая – прямое движение. Выбираю второй вариант.
В видах из люков всё те же пустые кабинеты. Атмосфера прям как в морге. Только в морге физически вскрывают мертвецов, а в жандармском участке – психологически вскрывают ещё живых. Я по-прежнему двигался строго вперед. Ноги предательски выли от изнеможения. Благо хоть, труба не скрипела.
На пути встает новое разветвление и уже трёхстороннее. Я бы проклял весь белый свет, ибо длинна ветвей была такой, что их концы терялись где-то вдалеке, куда не доходит мой взгляд. Пришлось бы пройтись вдоль по каждой ветке, теряя силы и захлебываясь слюной. А может некоторые из них в дальнейшем обрастают ещё дюжиной развилок? Я уже ступил в правую трубу, прошёл дюжину метров, но тут же понял, что выбор ошибочен.
-То есть вы утверждаете, что убийца был в белой маске? – эхом долетел до меня спокойный и выдержанный голос.
-Совершенно верно, товарищ инспектор. Белая маска с какими-то там узорами! – а этот захлёбывающийся от страха голосок я бы узнал среди тысячи партий в хоре. Серёга, не иначе!
-Держись, братишка, я уже иду.
Я повернул назад. Выйдя на начало развилки, я нырнул в левый туннель, откуда и доносились голоса. Какая прекрасная акустика, трубы поглощали каждый звук и перекидывали его из одного конца в другой.
Первая секция позади. За ней и вторая, третья, четвертая. Моя рубашка слиплась с телом от пота, дыхание перехватывало, кровь застилала глаза. А я продолжал ползти, почти впиваясь ногтями в холодную сталь. Последняя секция была шаткой. Труба скрипела и изнывала от давления.
-Проклятье, только этого не хватало! – сплюнул я.
Впрочем, замедление скорости ничем не грозило. Диалог из комнаты допроса слышался отчётливо.
-Странно, какие это примерно узоры? – спросил толстяк.
-Вы сочтёте меня за сумасшедшего.
Наконец-то я подполз к витку с нужным люком, через который была видна нужная комната. Нелицеприятное зрелище, я бы сказал.
Сергей сидел на металлическом стуле. Истрёпанный и замученный, он прижимал покрасневший рукав к уголку рта. Несколько жандармов окружили его кольцом. Они стояли, как истуканы, пронзая взглядом безобидного музыканта. Допрос вёл толстяк, на пару с другим типом в форме.
-Продолжайте, мы слушаем, - как мерзко смотрелась сигарета в его пухлых губах. Моя подошва на её месте гляделась бы куда краше.
-Да, белая маска с таким вот странным узором, даже вот не знаю, как описать, - каждое слово давалось Сергею с нехилой тяготой.
Ублюдок в форме вручает Сергею затрещину. От страха тот сжимается и ныряет в глубину пиджака, словно черепаха в панцирь. Жандарм хватает его за волосы и тянет к верху.
-Видишь эту дубинку? – махает оружием перед заслезившимися глазами Серёги. – Видишь. Хорошо, умница. А видишь эту подошву, - вцепившись в волосы, склоняет его к полу. – Видишь, умница в квадрате. У тебя небольшой выбор. Могу ещё лбом об косяк настучать. Быстро говори, чего ты видел!
-Пожалуйста, не трогайте меня. Я ничего не сделал.
-Ты говори правду и только правду, тогда пойдешь домой, нытик - шепнул тостяк.
-Я и так вам сказал всё, что знаю и всё что видел.
-Что ж, по-доброму не получится, значит, будем работать по-старому, - огрызнулся толстяк. Он взглянул на громил, окруживших Воскобойникова. По кивку головы все они подняли дубинки.
-Не надо, не надо, не надо! Умоляю вас, - заревел Серёга, тряся скрещенными перед лицом руками
Толстяк махнул головой влево и купол из дубинок распался.
-Давай ещё раз, по порядку, - сказал помощник толстяка.
Тяжёлая картина, несравнимая ни с чем. Вечно ухоженный, чистый и опрятный парень, каким я знавал Воскобойникова, превратился в грязный трепещущий кусок мяса.
-Дайте, пожалуйста, попить, - сказал Сергей.
Толстяк обменялся взглядом с помощником. Второй подошёл к свидетелю и щедрым плевком окропил его лицо
-Пей, салага, наслаждайся!
Комната допроса утонула в зычном смехе жандармов. Назвать это скопище животными будет слишком мягко, ибо даже животные, порою ведут себя тактичнее в отношении себе подобных. Холодок пробежался по спине. Ты сможешь, - тихо шептал я, - ты всё выдержишь, Серёга. Ты будешь жить счастливо.
-Значит, убийство было совершенно в пять часов вечера, прямо под маглев-веткой малоярославецкого округа. Я...
-Возвращался с учебы и вдруг видишь, как высокий тип расправляется с незнакомой тебе барышней, - прервал Серегу толстяк. - Это мы уже слышали. Про убийцу расскажи нам. Внешний вид, примерно.
- Я не смог разглядеть его лица. Оно скрывалось под маской, белой такой. Со странным узором. Глаза в форме восьмых нот. Отображенных. Их штили огибали контуры носа и ротоносового треугольника, так что хвосты оказались на щеке. Ну а в области ротоносового треугольника выступала полость в форме арки, похожая на респиратор. Она содержала выщербленный рисунок: семь клавиш - от фа-бекара до си-бекара, четыре белых и три черных, - Серега держался молодцом, но описание было вполне диковинным. - Он убил ту девушку, а потом вскарабкался по отвесной стене, полез по балконам, как по балкам и исчез. Мне даже показалось, что он не человек.
-Да человек он. Не надо сочинять тут новую «улицу морг». Человек, причем знакомый тебе, - сказал помощник толстяка.
-Вот как? - удивился Сергей.
-Да.
-А кто же тогда, если не секрет.
-А ты подумай хорошенько. Всех друзей припомни.
Серега отвел взор прямо на вентиляционный люк. Не знаю, увидел ли он меня, но я будто почувствовал зрительное столкновение.
-Честно, никого на примете нет.
-Да ладно тебе. А как же тот разгильдяй. Орловский или как там.
-Ордовский? О нет, это исключено! В тот день он был не в настроении, да и его задержали на парах, - Сергей вздохнул. – Нет, дело даже не в этом. Убийца был слишком высок. Выше меня на порядок. Мой рост 1,85, а Ордовский ниже меня! Вы представляете?
-Всё сходится. Ордовский играет на пианино, вот и маска его с нотами и клавишами. Маска пианиста, я буду так называть её в дальнейшем. Хватит выгораживать своего грязного дружка.
-Я говорю правду, товарищ инспектор. Это не мог быть Ордовский. Ну вот не знаю, не верите мне, можете побеседовать на этот счёт с ректором.
-Мне это ничего не даст. Какой-то сумасброд в маске пианиста убивает людей. Твой приятель был пойман, почти за руку, но за неимением достаточных доказательств его отпустили, теперь ты отрицаешь, что это он?
-Да, я отрицаю. Это был не Иеремия Ордовский! Это был кто-то другой. С другой конституцией тела и другими манерами!
Сослуживец толстяка хлопнул по столу и нервно зашагал вокруг свидетеля. Я был восхищен выдержкой Сергея. Не всякий горазд за десять минут перерасти из утлого, дрожащего слабака в стойкого морального крепыша.
Помощник толстяка навёртывал круги. Свирепость его шагов как бы намекала, что вместо холодного пола он представлял тысячи трупов честных людей, по чьим хребтам он грезил пройтись.
-Ну вот скажи, как нам поступить, чтобы ты признал в убийце Ордовского? – наконец сказал он.
-Никак. Иеремия не убийца, и на момент преступления он находился на учёбе.
-Смотри, а как тебе вот такой аргумент?
Взмах дубинки и Серёга на полу. Басистый стон облетел помещение.
- А вот такой?
Пяткой в челюсть.
В жизни я навидался ужасов выше крыши, но это зловещий курьёз, похоже, превзошёл все! Бедный Сергей полз в невыносимой агонии, рыдая, изнемогая и расплёвывая по сторонам свои зубы и кровавые комки. Очки слетели с его глаз и упали под ноги мучителя. Треск перегоревших микросхем вторгся в партию гулких ударов дубины.
-Убийцей!
Ногой по почкам
- Был!
Тыльной стороной стопы прямо в солнечное сплетение.
-Ордовский!
Пяткой в череп.
-Ордовский и больше никто! - надменно ревел соратник толстяка. – Что? Не слышу, что ты говоришь, падаль!
Ярость ударов не знала пределов и границ! Сергея возвели в ранг боксёрской груши. За что? Увы, в наше время правда стала возбраняемым поступком. Именно чистая сермяжная правда! А правда, что называется, «на заказ» – весьма ходовой товар.
Помощник толстяка сел на корточки.
-Эй, парень, повтори то же, что сказал. Парень! – он затряс Сергея за плечо. – Похоже у нас тут труп.
В момент, когда младший инспектор произнёс роковую фразу «у нас тут труп», я почувствовал новый прилив безудержной агрессии. Мою душу кидало по сторонам и рвало в клочья. К аномальной ярости примешалось другое, не менее опасное чувство. Имя ему - душевная боль. Горесть утраты – жгучая, знойная, болезнетворная и беспощадная душевная лава. Она угрожала выхлестнуть наружу. Она тянула все мои душевные силы к некому порогу, за которым начинался дикий и неистовый ор. В растерянности я достал из кармана грязный платок и, скомкав его, затолкнул в рот. Только бы не закричать. Я не мог ручаться за свои силы. Вот она наша жизнь. Днём ты радостный и наивный молодой человек, а вечером бездыханная груда костей и кожи.
-Прости, Серёга. Прости, друг. Я плохой человек, я последняя мразь. Прости, что я засиделся тут, в металлической кишке и молча наблюдал за твоей мучительной смертью. Прости, что не помог тебе, друг. Я отомщу. Клянусь, я отомщу! Эти сволочи будут давиться кровью. До встречи с тобой у меня несколько недель. Обещаю, что прихвачу с собой пару жандармских туш, и проделаю с ними всё то, что они творили с тобой на допросе. А пока, покойся с миром.
При всём уважении, Сергей пал бессмысленной смертью. Жандармерия требовала от него ложных признаний, чтобы умертвить меня раньше срока. Какая к черту разница, сегодня, завтра или на следующей неделе? Время бесценно, но в таком ракурсе оно не стоило жизни хорошего человека.
Я пополз обратно. Голоса эхом летали по трубе.
-Что? Как это? – возмутился толстяк.
-Спокойно, вроде сказал, что убийца Ордовский.
-Да? А вы записали? Ну чего заткнулись? Вы, никчёмные дилетанты! Вы понимаете, из-за вас прогорело дело? Целое дело! Сколько я рассчитывал, сколько я отмерял! Мы могли бы к утру казнить Ордовского и нам всем дали бы премию! А вы… Что?! Да мне плевать! Пусть продолжаются убийства! Моё дело получить премию и махнуть в воронежский конгломерат!