Я всегда мог сказать самому себе: «Склад ума у меня скептический, мне свойственна сдержанность и рассудительность, а потому я крайне редко ощущаю в себе обеспокоенность, а тем паче нервоз». Но вот в последние дни волнение всё же во мне поселилось - непрошено и основательно - а причиной тому стали то ли кажущиеся, то ли впрямь звучащие в моей квартире звуки - природы необъяснимой и тревожной. Конечно, в настоящую депрессию они меня не вгоняли, но и спокойно их воспринимать я тоже вряд ли мог, к тому же робко стали зарождаться подозрения – всё так же ли безупречна и целостна моя психика?
Попытка удостовериться в реальности чуть слышных звуков и невнятно что-то шепчущих голосов ни к чему не привела – оба моих друга, экспертизы ради специально вызванные ко мне «на дом», пожали плечами и, не сговариваясь, пробормотали нечто схожее: «Ну да... Что-то поскрипывает... Но дом-то старый».
Несмотря на сомнение «экспертов» в обоснованности моих тревог - эдакое подбадривающее и успокаивающее недоверие – я всё же вознамерился неведомым пока для себя способом справиться с терзающей меня вот уже тринадцать дней проблемой.
Решение задачи – превращающейся в нечто зловещее и, несмотря на старания друзей, порождающей во мне всё большее и большее беспокойство – пришло на удивление скоро, пришло в виде пожилой некрасивой дамы, почти старухи – чуть ссутуленной, полноватой, с лицом чуть ли не квадратным, кожа которого уже начинала стремиться устало к земле. Посоветовал мне – позвонить, договориться, встретить эту, как было сказано, «магичку» один из моих друзей-экспертов, коему, должно быть, наскучили мои беспрестанные жалобы на загадочные шорохи, шелесты и шёпоты: «Чтобы ты успокоился. Тётка, как мне кажется, хоть и жуликоватая, но всё же неглупая. К тому же психолог профессиональный. Всё тебе растолкует. Поможет, наверное. Но если не она, тогда никто. Всё, крест на тебе поставим».
Цинизм – вещь весьма заразная, да и к тому же мы часто, сами того не осознавая, перенимаем манеры и методы своих оппонентов (тем паче, если они – наши друзья), вдобавок, я всегда с некоторой настороженностью относился ко всяческого рода колдунам и чародеям, людям, как мне всегда казалось, подчас злоупотребляющим человеческим доверием. Потому, я думаю, не покажется удивительным тот факт, что я встретил «магичку» – Марию Васильевну, как она мне представилась, - с увесистой долей скепсиса и предубеждённости.
Пока гостья не спеша переодевалась – старенькое пальто, на воротнике которого был кусочек шерсти какого-то чудовища, сменил ржавого цвета халат, украшенный звёздами из мятой фольги, – пока оглядывала моё не такое уж и скромное жилище, пока всматривалась в меня своими слезящимися глазами, прикреплёнными к лицу морщинами и складками, я ощущал всё большую и большую неприязнь к этой, судя по всему, проходимице – старой, уродливой и бестактной. Эти весьма и весьма неприятные, весьма далёкие от позитивных ощущения я испытывал ещё минут десять – в течение которых «магичка» расхаживала по моему дому, касалась зачем-то стен и что-то бормотала себе под крючковатый нос.
Раздражение, недовольство и желание выгнать прочь старуху достигли апогея, когда после несколько сказанных ею слов начали... пропадать вещи – безделушки, выставленные у меня на письменном столе, – старая карга всего лишь проводила левой рукой над поверхностью стола, и статуэтки, миниатюрные фигурки, а также прочие привычные моему взгляду вещи стали исчезать, словно их стирали ластиком, словно мне их не дарил никто и никогда – одна, вторая, третья... - и всё это было, вне всякого сомнения, результатом нехитрых фокусов, глупейших махинаций.
- В некоторых Ваших вещах нехорошая сила,- «магичка» на пару мгновений оторвалась от увлекательного занятия – воровства с моего стола. – Вот в этих. В маленьких сувенирах. Вам же дарили их не только друзья? Да и к тому же... Друзья ли те люди, которые рядом с Вами?.. Не всегда нужно верить тому, что видишь... Вещицы эти источают голоса, так Вас напугавшие. Нет, в них почти нет ничего плохого, просто концентрированный страх. Впрочем, может, всё и серьёзнее... Как бы то ни было, нехорошую силу надо удалить. Чтоб сделать это, мне приходится брать каждую вещь себе – на несколько секунд, не пугайтесь.
Безделушки исчезали и появлялись – одна за другой, исчезали и появлялись...
- Ну вот и всё... - проговорила Мария Васильевна и вновь посмотрела мне в глаза – недолго, но пристально и неотрывно.
Как же она была хороша! Глаза – огромные, глубокие, серые или… зелёные? Серые или зелёные?.. Кожа – нежнее, невиннее кожи куклы... Губы – чуть, совсем чуть-чуть припухшие, что-то мне говорящие...
- Ну вот и всё...
- Ты... Вы... - как я успел оказаться так рядом с ней?.. С её удивлёнными, смущёнными глазами?
- Не всегда нужно верить тому, что видишь... - она развернулась порывисто, коснулась моего лица лишь прядью своих волос, еле уловимым ароматом лишь дотронулась – луга ли заливного или пустыни жаркой?..
- Подожди... те... - я сделал неуверенный шаг вперёд, но дверь уже захлопнулась.
Я её больше никогда не видел. Голоса и звуки, которые мне досаждали прежде, звучать перестали. Избавился я от них от них раз и навсегда, но в обмен получил более серьёзное беспокойство – терзающее меня гораздо крепче, гораздо сильнее прошедших нелепых страхов, что вызывали у меня безобидные голоса.
Я искал её, как только мог, как только позволяли фантазия и изобретательность, но всё тщетно – лишь мои воспоминания о ней, что не блёкли по истечению дней, а становились только ярче и живее, да «сторонние» подтверждения, что, дескать, «да, направлял я к тебе какую-то Марию... Ну да, Васильевну...», не вгоняли меня в омут сомнений, был ли на самом деле её визит.
Я слышал последние слова Марии, словно они были произнесены только что, а потому во мне и мысли не было раздумывать о том, какова её истинная сущность. Она – не такая, какой я её увидел первоначально, она... совершенно иная – в этом я был убеждён твёрдо. Меня терзало иное размышление. Мария исчезла, не поверив моим чувствам, которые, я уверен, она ощутила? Не поверила, посчитала, что, представ предо мной вновь в образе старом и некрасивом, вызовет лишь отторжение, лишь брезгливость?..
Или, быть может, она испугалась своих чувств, вспыхнувших в ней – я же это увидел! – так внезапно?..
Или... Но это я отметал решительно и категорично. Нет, нет, и ещё раз нет... А, может, мои друзья правы?.. А, может, Мария всего лишь меня наказала? За пренебрежительные, идиотские, надменные взгляды, что я поначалу бросал в её адрес? Просто жестоко наказала. Но ведь каждому наказанию, даже самому страшному, должен быть предел, ведь так?..
По истечении нескольких месяцев, заполненных безрезультатной суетой и бесплодными поисками, мне не оставалось ничего иного – ждать и надеяться на то, что когда-нибудь я вновь увижу Её. Ждать и надеяться...
Я полюбил сидеть за своим письменным столом, ничего не делая, ни о чём не думая, сидеть часами напролёт, которые, как иногда казалось, превращались порой в дни и ночи – что вот-вот готовы были встретиться, но нет, свет уступал место темноте, день уходил, как только ночь начинала приближаться.
Мне стали знакомы – до малейшей детали, до тончайшей чёрточки – все сувениры и безделушки, которые стояли на моём столе, я мог рассматривать их бесконечно, потому что вещиц этих касалась Её рука.
Хрупкая, утончённых форм хрустальная нимфа с каплей настоящей крови в груди... Красного мрамора статуэтка мужчины с шестью хвостами... Прядь волос в стеклянной коробочке – пропавшей без вести юной девы... Заспиртованный, совсем крохотный кусочек сердца умершего поэта...
Ежечасно, ежедневно я прогуливался взглядом меж своих богатств, которые знали прикосновение Марии, и мне становилось почти спокойно, почти не больно, лишь... Лишь мешало одно – то, что не было одной вещицы, что исчезла после Её визита, – не было моего скромного портрета в рамке из чёрного дерева.