Текст эссе «Усинск» администрацией города Усинска был отклонен за «неправильный подход, незнание и искажение истории города и района». Однако автор Григорий Спичак все факты, фамилии, явления назвал документально точно.
Автор благодарит ветеранов города, всех добровольных помощников, а также извиняется перед всеми, кто достоин внимания писателей, но, к сожалению, не был упомянут в этой книге.
Только в мультиках дома растут мгновенно, а в жизни рождение города всегда долго и мучительно. Тем более на Севере.
Люди учились здесь жить трудно и прочно. Не удивляйся, пришелец, если увидишь на берегах северных рек 2—3 дома. Это много! В низовьях Печоры и на ее притоках три дома — это Вечность.
В конце 50-х годов, когда страна Советов успела оклематься после ГУЛАГа, вставить железные зубы и разучить «не вполне советские» песни Визбора, Высоцкого и Клячкина, появился на притоке матушки Печоры на реке Усе молодой писатель Александр Рекемчук. Судя по всему, ему на впечатления повезло меньше, чем Джеку Лондону в Колорадо. Край встретил его холодно, ветрами, безлюдьем и традиционным оглушающим спиртом в староукладных селах — Захарвань, Мутный Материк, Усть-Лыжа.
А через некоторое время вышла в Москве книга «Скудный материк», где писатель грустно «напророчил» незавидное обреченное будущее этим краям.
— Не понял паря нашей житухи. Какой-то не тот Север написал, — без обиды чесали затылки печорские мужики. Кажется, они даже немного виноватились — дескать, не помогли человеку разобраться. Грех... Но, ни мужики, ни московский писатель в своей поспешности не знали тайны, скрытой под их ногами.
БОЛБАН-БОЖ
Три домика на высоком берегу Усы — это и был Болбан-Бож. Ледоход 1964 года прошел обычно. Также обычно прилетели с югов гуси и пришла сочная и красивая северная весна.
Еще не старый рыбак Болбан-Божа дядя Саша Худяков чутьем полкового разведчика предполагал про себя какие-то перемены в жизни. Ему и в голову не приходило, что для него уже к следующей зиме закроется любимая охота на белых куропаток.
Живая и ныне единственная женщина той деревушки Болбан-Бож Татьяна Туркина припомнила весеннюю маету фронтовика дяди Саши. Говорил он так: «Чую я, что Хрущев доиграется нынче с экспериментами. Вот уж неделя как прошел лед, а ведь ни одна баржа еще не спустилась»,
Хрущев «доигрался». Вместе с солидным Брежневым придет осень 1964-го. Эпоха «взвешенных и конструктивных решений» и холодной патетики. Но это все будет потом.
А раньше — точнее 20 июля 1964 года над Болбан-Бож появится вертолет, с которого крепкие дяди, оглянувшись на восток и прищурившись на запад, ткнут пальцем в деревню.
«Сюда!»
Это будет началом странному, неповторимому и во многом невероятному времени, когда романтики «оттепели» уже обреченного в своей политической карьере Хрущева, будто чувствуя духоту подлых предательских городов и столиц, хлынули в Сибирь и на Север.
Может быть, они здесь искали мечту, которая не получилась? Может быть...
Или это душа народа, вырвавшись из шинелей и бараков ГУЛАГа, училась жить снова, без оглядки, без царей и вождей?
Все может быть. Наверное, поэтому останется тайной первая палатка будущего Усинска, которая появилась в нескольких километрах от Болбан-Божа.
ПЕРВЫЕ ПАЛАТКИ
В 1985 году, к 10-летнему юбилею района, решило городское начальство собрать этакий импровизированный музей. Собрали. Среди экспонатов был здоровенный сапожище-бродень. Под ним надпись — полушутка «Сапог первопроходца».
Но, как вы понимаете, экспонат был сущей ерундой. Неизвестно — можно ли геологоразведчиков назвать основателями города? А, может, первого строителя? Или первого шофера, капитана, вертолетчика, завезших сюда будущих строителей и горожан? Чем не первопроходец коми мужик или ненец, осевший на этих землях эдак лет шестьсот назад?
Между прочим, в сегодняшнем Усинске мало кто знает, что в 1941—42 годах на реке Усе работала спецгруппа военных моряков-водолазов. Они чистили дно реки Усы, делали ее судоходной под баржи с воркутинским углем. Уголь шел не только по временной железнодорожной одноколейке, но и через Усу — на Печору, а там через море — на Архангельск и по Беломорканалу к блокадному кольцу Ленинграда.
Работа морячков-водолазов была адской. Судите сами — из трех десятков человек сегодня в живых нет никого. (Из рассказа вдовы и сына одного из матросов—авт.)
Берега Усы матросы, их семьи и наездное начальство в 40-е годы не обжили. Однако согласимся — эти люди, катая валуны под водой, тоже потрудились над будущим городом. Тогда, в 1941-м, они думали не о городе (они даже о нем снов не видели), думали о сражающейся стране, об энергетическом голоде, о потухших топках паровозов и эвакуированных заводов... В истории переплетены не только судьбы людей, но и судьбы их труда, который как живое существо, продолжает действовать и влиять на события тогда, когда нет уже самих людей...
А первые палатки здесь были разные — и с бомжами, и с геологоразведчиками, и с людьми, просто сбежавшими от государства с его милицией, тюрьмами, нравами и пр.
Не обязательно эти люди были жуликами, но обязательно любителями приключений.
Какой же солидный и степенный человек полезет (даже за деньгами) в этот собачий холод, в болота, в дождь, в грязь, в комарье?.. Нет, степенным и солидным в первых палатках делать нечего.
Кому же поставить памятник как первопроходцу? Не поставишь же сделанную из бетона палатку. А может поставить памятник собаке? Символ Рима — Волчица. Пусть будет символом Усинска — собака. В России памятников, ей посвященных, почему-то нет... Она, собака-лаечка, была со всеми: с матросами-водолазами и с геологоразведчиками, с бомжами и с коми охотниками, с первыми строителями и с буровиками. Она молча хлебала лихо вместе со всеми, верная и надежная, она объединяла всех.
Может быть, ветераны Усинска поставят этот памятник. Как символ своей молодости, где ценились не деньги и не карьера, а верность и надежность.
ДВА МИФА О ПЕРВОЙ ПАЛАТКЕ
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
Пять геологов еще в проклятую осень 1958 года — промозглое, сырое время коротали в ожидании катера. Съестное у ребят кончалось, ушла собака, в стволах ружей сиротливо (на самый отчаянный случай) молчали последние патроны.
Почему не уходили ребята? Ведь глупо было бы сидеть и ждать катер, если они прекрасно знали, что не так уж далеко Колва, что можно добраться до Усть-Усы, что, в конце концов, до Болбан-Божа рукой подать. Но пятеро мерзли по ночам в палатке, жгли костры, матерились простуженными голосами и ждали, ждали, ждали катер.
Нет, дело было не в «золотой жиле». Все данные, полученные геологоразведкой, будут еще не раз проверяться-перепроверяться в Ухте, Ленинграде, Москве. Они боялись пропустить катер, чтобы вместе с ним не пропал в эту осень еще один шанс на сверку по местности. Быть может, это был последний шанс. Быть может, уже и не шанс, а спокойствия своей геологоразведочной гордости ждали у костра те пятеро. (Говорят, что катер должен был привезти новые карты, аппаратуру и подтверждения каких-то предыдущих проб).
В голове у каждого были свои надежды. Обозначенные элементами таблицы Менделеева, эти надежды вряд ли были связаны напрямую с нефтью. Во снах парней вместе с картинками сытых и теплых столичных застолий с красивыми и нежными женщинами и коньяком в высоких бокалах, в этих снах на столах с бужениной и шпротами лежали Марганец, Титан, Бокситы.
Никто не знает — голодные ли галлюцинации погнали трех из пятерых в тайгу по первому снегу? Или это был жребий среди пятерых — пойти на охоту, чтоб на мысе продержаться еще неделю? Но трое ушли навсегда...
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ
Эпохи, когда ломаются тоталитарные режимы, характеризуются появлением «не весть откуда» бродяг-варнаков, аферистов, которым нечего терять и которые боятся власти в любом ее проявлении — милиционера, капитана катера, председателя сельсовета или бригадира оленеводов. Побрели в дороги дальние и вольные все те, у кого на материке не осталось житейской гавани.
Пятеро их было в той первой палатке. Все-таки пятеро! Точно так как говорится и в первой истории, фамилии этих людей восстановить почти невозможно, но вот некоторые судьбы можно.
Был здесь Алексей — питерский бомж и мастер ставить силки на птиц.
Был в той первой палатке совсем молодой парнишка. Говорят, что он (начитавшись книжек что ли?) ушел за геологами — то ли из Ухты, то ли из Печоры. От геологов отстал, а вот где пересеклись дороги Алексея и Бориса (так звали пария) сказать трудно.
Трех других распознать в бесконечных историях-вариантах мне так и не удалось. Где они? Может быть, прочитав книгу, откликнутся?
Паспортный режим в начале 60-х был строгим. Милиция была не ленивая. Появилась информация, что живут-де люди на Усе. Кто такие — никто не ведает. Поехал «проверить» наряд дружинников с участковым из Усть-Лыжи. Было это по осени. Да никого не нашли. Все сгинули. ...И первая история, и вторая похожи на правду. Может они обе были?
Может за эту верность, за белую заветность пармы (по-коми — это тайга, нечто живое и единое) и за тайну ее назвали будущие горожане свой первый поселок — Парма.
Справка-хроника: в 1958—1959 годах сейсмопартия № 10 Ухтинского территориального геологического управления начала первые разведочные работы на реке Усе. Годом позже на реке Колве начала работы группа буровиков, заложивших строительство первой опорной скважины. Участник ее проводки, в то время помощник бурового мастера — Б. А. Троик.
Два года ушло на проводку первой скважины. Прогнозы подтвердились — нефть есть! Так родилось Усинское нефтяное месторождение.
— Из скважины № 7, пробуренной бригадой В. Л. Рая ударил фонтан нефти со средне-суточным дебитом 650 тонн. Первыми операторами на ней стали супруги Гайнутдииовы (позже—работники НГДУ «Усинскнефть»).
ПАРМА
Летом 1964 года в Парме стояло четыре вагончика-балка, в которых жила бригада из 14 человек. Нефть тогда еще не добывали, а только «щупали», искали, бурили.
В 1965 году начинается уже настоящая общественная и культурная жизнь Пармы, как действительного поселка. К этому времени здесь жили уже 300 человек. Мужчины и парни, совсем юные девчонки и женщины. В 1965 ГОДУ в Парме закричал первый ребенок. Зовут его (нынче житель Усинска) Алексей Александрович Семяшкин.
...Надо сказать, что по поводу первого ребенка есть разночтения. Например, по источникам газеты «Усинская новь» от 1.01.77 года первым новорожденным назван Сергей Семенихин (род. 3.02.1965 г.), второй ребенок — Андрей Губанов. Первую девчонку, родившуюся в Усинске, назвали Ириной.
В каждом селе или городе — есть глава. Хорошее русское слово — глава, голова. То есть человек, у которого болит голова за всех и за все. В Парме бессменной головой ее на долгие годы стала Алла Михайловна Босова. Тогда совсем еще молодая женщина, жена бывшего офицера-фронтовика Семена Босова, который приехал аж с острова Сахалин в Русскую Европу «копать нефть».
Чай в уютной и скромной квартире Аллы Михайловнк был крут и по-северному прочен. Вечер долог. Слушаю Мать Усинска — так зовут ее старожилы города.
— Парма. Па-арма! Э-э-эх, люди же были! Как-к-кие времена! — качает головой Мать Усинска. Глаза ее щурятся. Будто мешает ей вся наша действительность заглянуть туда — 30 лет назад, в те сердца, те чаяния. — Знал бы ты, хлопец, как-ие это были времена!..
...Весна приходила в Парму осторожно. Леденели кромки крыш балков, потом потихоньку превращались в кашу узкие дороги, а там — ближе к майским праздникам 1-го и 9-го (Дня Победы) уже плавали по дорогам мальчишечьи плоты.
В школу опаздывали, конечно, постоянно. Учителя не сердились, потому что транспорт для школьников был долгое время один — широкие плечи буровиков. Как на перекладных лошадях, ехали дети на плечах взрослых.
— Дяденька! А—дяденька! Перенеси меня во-он на тот остров, — малыш с портфелем и с соплями «по колено» маячит на крохотном пятачке земли между глубокими лужами, больше похожими на пруды или плесы. — Какой остров?! Какой еще остров ...мать! А с этого острова кто тебя уносить будет?! Ледокол «Ленин»?
— Ха-ха-ха. Не, там лужа мелкая. Я вчерась мерял...
Дети учились, а дядьки уходили бурить скважины: первую, вторую... четвертую... № 7. Здесь, под номером семь — ужель святая цифра — ударил первый фонтан нефти.
Конечно — посыпались ордена, публикации в центральной и местной прессе. Вы помните, наверное, известные кадры документальных журналов «Время. События. Люди». В этих кадрах тяжелые мужские ладони прямо из-под ног черпают нефть. И моются нефтью. И смеются...
А в это время в Парме Алла Михайловна Босова обустраивала жизнь - как это и положено женщинам. Потом все это назовут скучными словосочетаниями: «социальная сфера», «поселковое хозяйство». В жизни все, конечно, интересней.
Будучи председателем Пармского исполкома, А. М. Босова занималась всем и всеми. Классический управленец:кадры (жители)—связь—материальная часть. Ну и, конечно, планирование деятельности на ближнюю и дальнюю перспективу. Все-таки 15 лет в роли главы поселкового хозяйства приучают думать зимой не только о лете, но уже и о следующей зиме.
— Привезли как-то в Парму 4- тунеядцев из Ленинграда. Сосланные. Из них трое еще и пьющие. Алкоголики, — рассказывает одну из «кадровых проблем» Босова, — Представляешь? А буровой мастер селит их в один балок. Не-е, думаю. Здесь и четвертый с тремя алкоголиками пропадет. Этот четвертый был Ваня Гаврилов, историк, закончил Ленинградский университет. Все валял дурака. Впрочем, не только лодырничал, но и в самом деле изображал из себя «прибабахнутого»...
Историю о Ване Гаврилове Босова рассказала коротко, но сам факт, что через полтора года человек уехал уже нормальным работягой, без придури, не спившимся и нашедшим в северных дебрях смысл жизни... От морга до роддома и от роддома до морга Мать Усинска решала вопросы пеленок и «где достать хлорку?», утихомирить дебошира и поздравить со свадьбой молодую пару, дать нагоняй за неподвезенные дрова и выехать засветло в Колву, чтобы решить долгосрочный договор на поставку молока в детсады.
— Были у нас, конечно, и печальные истории, — продолжает свой рассказ Алла Михайловна Босова, — Так уж, наверное, в жизни устроено, что рядом с великим существует низкое. Например, потряс Парму случай на одной из буровых...
Работал мастер-умница, трудяга, скромный человек. Когда пошла нефть и щедро посыпались правительственные награды, этот мастер (его фамилия в этой книге названа не будет) во многом был для молодых парней примером сдержанности. Уж и хвалили-то его, уж и фотографировали в газеты и по радио поздравляли, а он не высовывался. Дело дошло до того, что стали его хвалить и поощрять не только за труд, но и за великую скромность.
Но вот как-то однажды по весне, приехала в Парму к сыну погостить женщина из Украины. Сын ее работал в бригаде известного мастера.
Как водится — работа буровиков далеко от поселка. Гостья с Украины долго не видела товарищей своего сына. А в один из вечеров в поселковом магазине она столкнулась с тем мастером-орденоносцем лицом к лицу. И оторопела! Перед ней стоял... каратель. Его лицо она запомнила на всю жизнь с того памятного дня, когда их украинское село сжигали и расстреливали ягд-команды немцев и спецгруппы полицаев. Тысячу раз это лицо она видела во снах и не перепутала бы ни с кем. Но все же, оторопев в магазине, мать рассказала дома сыну невероятное: «Здесь, на краю земли, я встретила убийцу твоих дедов, бабки, дядьев...» "Мамо! Вы не перепутали?" — спросил сын и лишь побелел, когда она ответила взглядом. А потом, когда она описала полицая, пришло время оцепенеть сыну — это был мастер, которым парень гордился...
Карателя арестовали через два дня. Проверка личности подтвердила — да, тот самый, который был известен своими зверствами на Херсонщине.
Ветераны Усинска помнят этот случай и сейчас, хотя минуло тридцать лет с тех времен.
КАЖДЫЙ БЫЛ НЕМНОЖКО «ПЕРВЫМ»
Когда вырастают города и начинается у них своя судьба, тогда новым поколением новых горожан вдруг овладевает любопытство — а с кого начинался город? Кто был первым?
Первых было много. Были первые местные хлебопеки братья-венгры из Украины, фамилии которых, к сожалению, никто вспомнить не мог. Зато их душистые хлеба помнят многие. Отменные были хлеба! А вот Тамара Касакян, взяв хлебопроизводство из рук тех «безвестных» братьев, уже довела его «до ума», т. е. до промышленного производства, создав таким образом, первичную базу снабжения Усинска своим свежим хлебом.
Тот первый хлебушек продавался не только в пекарне, но и в первом магазине. Здесь продавцом, завмагом, уборщицей и истопником в одном лице долгое время была Зоя Савельевна Иванова. В этом первом магазине не продавали спиртного. Был «сухой закон», но почему «закон» и чей он был никто припомнить тоже не может.
— Как-то повелось тогда, — говорит А. М. Босова, — за водкой и вином ездили в села и на Ухту. Это уже потом, позже, появится знаменитый магазин «Огурец» (о нем еще прочтете), зеленые банки со скудным ассортиментом — маринованные огурцы в трехлитровых банках и водка..
Зато повара у нас готовили на славу. В первой столовой первыми поварами были супруги Ковановы — Александр и Евгения.
Кто еще был первым? Например, первым закройщиком первого ателье была Аня Шишкина, а первым парикмахером (и по мастерству тоже) — Оля Голубь.
Первую новогоднюю елку па площади поставил Василий Павлович Беднарчик. Когда в новогоднюю ночь на площадь собираются ряженые и просто зеваки, детишки и взрослые, веселые и пьяные — вспомните его.
Город, ты все-таки помни их. Это были первые, пришедшие сюда, что бы в тайге и среди болот строить жизнь со всеми ее заботами. Например, тот же Беднарчик был одним из самых активнейших и веселых по жизни людей. Он умел играть мускулами и любил, когда мускулами играла жизнь. Люди более 40 национальностей обживали Парму-Усинск в первые годы (1964—1966). Вроде бы и населения-то было всего 400 человек (сегодня в одной пятиэтажке людей столько), но зато какое олимпийское многообразие!
Дело доходило до смешного: в 1965 году 1 сентября в школе сидело 60 учеников, а в конце сентября, на первом школьном собрании, учительница объявила: «У нас учатся в разных классах 18 братьев и сестер. Но объясните мне, пожалуйста, как при этом еще и на 60 человек приходится 38 национальностей?!» Родительское собрание, громоздкое и веселое — в бушлатах, тулупах и кацавейках, весело улыбалось... Все понимали, что учительница умеет считать и такой расклад национальностей в общем-то возможен.
* * *
А первую настоящую школу в поселке Пионерном (ныне пригород Усинска) через три года построил известный в Республике Коми хозяйственник, строитель и организатор Александр Зерюнов. Позже, в перестроечное время, он станет знаменит еще и тем, что положит в республике начало бизнесу - его фирма «КОМИ-АГРО» заработает по неизвестным социализму рыночным правилам. И выживет. И сработает формула первопроходца: «Делай, как я!»
Кстати, если уж заговорили о «первых», то было бы грешно не назвать первые поселки — из балков, бочек, из подручного материала вобравшие в свои названия всю романтику того времени, все тяготы и весь оптимизм. В тех поселках улицы назывались не улицами, а линиями. Ну скажите — какие могли быть линии в поселке Нахаловка, где бочки, доски, балки торчали в разные стороны? А все равно линии угадывались: 1-я линия, 2-я, 3-я...
Поселки: Нахаловка, Фантазия, Романтика, Пионерный, Головные, Шанхай.
Вы знаете, что такое «Пармский коттедж» 60-х годов? Это сдвоенный балок. А что такое «комод по-пармски»? Это когда рядом с балком стоит контейнер с вещами, который...больше балка.
***
Все «первые» были, конечно, южане (т. е. приехавшие с южной стороны). Здесь с Севера приехать трудно. На Севере две деревни, Полярный круг и Ледовитый океан. Наверное, поэтому фольклор (в том числе и первые анекдоты) был на метеорологическую тему.
— Сколько месяцев в Усинске холодная погода?
— Два.
— А остальные?
— А остальные о-очень холодная погода.
Конечно, здесь были и первые чудаки. Например, фельдшер Лариса Нефетити. Она была из высланных. Уж за что ее «попросили» выехать из Ленинграда только бог ведает, но вот из Усинска она выехала уж по вполне понятной причине. Больно уж «любвеобильная» была дамочка, что называется — до той степени, которая уже за порогом морали.
Экспорт сексуальной «революции» на русский Север не состоялся: ни в варианте сексуальной романтики, ни в романтической сексуальности.
От смешного до великого — один шаг. Точь-в-точь, как и от великого до смешного. И то, и другое делает историю. Было бы обидно отдать место первого медика одному одиозному экземпляру Нефетити и не вспомнить медиков, которые первыми самоотверженно сражались за жизни и здоровье людей. От дальних оленеводческих стойбищ до буровых, от родов до смерти «нефтяники в белых халатах» сопроводили жизнь Усинска.
Первые фельдшеры Я. Дорофеева и Р. Шереметьева, медсестра Н. Прыгунова, акушерка Позднякова, стоматолог Н. Семенихина. Город не может их не помнить. А уж один из первых врачей Галина Анатольевна Васяева, конечно же, ревностно хранит в памяти всех их...
В 1976 году приехали в Усинск (почти одновременно) Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин и молодой священник из Загорска (ныне Сергиев Посад) Анатолий Семенович Сподорецкий. Если приезд первого заметили все (встреча была хоть и без помпы, но заметной), то приезд священника был абсолютно незаметен. Во времена «развитого атеизма» это не мудрено. Приезд Косыгина положил начало нормальному снабжению Усинска продуктами, обувью, одеждой. До его приезда вид магазинных полок был аховый. За мясом — очереди. Апельсины за 10 лет привезли один раз, и то - в нагрузку. А были еще случаи, что за обыкновенными спичками люди выезжали в Печору!
Спасибо Косыгину. А что же наш поп? (гораздо позже - примерно в 1998 году - с помощью журналистов газеты "Вера" автор этих строк разузнал, что все-таки это был не священник, а , видимо, дьякон из молодых выпускников Духовной семинарии - прим.Г.С.). А наш поп походил среди людей, увидел «незамутненные» божьим откровением глаза комсомольцев, бродяг и аферистов (которые, между прочим, часто были похожи друг на друга, как две капли воды) и решил: надо поработать вместе с людьми. Чем их душа занята? Поживем—увидим.
Что же Анатолий Семенович увидел? Вот что рассказывает Тамара Ираклиевна Маскина, ветеран Усинска, которая знала его хорошо, и даже работала с этим первым священником сначала во 2-й котельной, а потом в ПВС (служба пароводоснабжения).
— Что он увидел? Судя по всему, он был удивлен похожести людей. Работают рядышком наивный романтик-комсомолец и прожженный зек, отсидевший лет 30, а душа у обоих бескорыстная. Деньги нужны? Возьми в тумбочке сколько надо. Помощь нужна? Разбуди хоть ночью. Уж не знаю— или мне показалось, или так оно и было, но не нашел святой отец здесь измученных душ. У кого болела душа, тот шел с болью к друзьям. Перед Богом это, может, неправильно, но факт — Анатолий Семенович кроме отпеваний и крещений оказался не у дел.
Потихонечку он втянулся в обычную суетную жизнь. Правда, уезжал в Загорск и возвращался от своего духовника просветленным и наставленным. Однако «правила игры» полярных романтиков заставляли его играть в светские «игры».
То ли в стяжании Духа святого не преуспел наш священник, то ли слишком много было веселых бесов в кочегарках Усинска, но стал батюшка и в рюмку поглядывать, и на женщин красивых. А уж красивыми женщинами Усинск Бог не обидел. Короче — запил святой отец и «матушку» нашел...
Но это не вся история, а пол-истории. Дело в том, что какой бы жизнью Анатолий Семенович не жил, а между тем в балке-вагончике собралась у него целая библиотечка православной литературы. Привозил он из Загорска церковную утварь, серебряный крест и, среди многих икон, была у него старинная икона — подарок от его духовника. Это были не мнимые, а настоящие ценности.
Осенней ночью 1978 года группа ЖУЛИКОВ (они, к сожалению, везде есть), пользуясь тем, что батюшка был на дежурстве в котельной, а рабочие бригады весело обмывали зарплату, в общем — эти воры подломили двери балка священника Сподорецкого и начали вытаскивать церковные ценности...
Пятнадцать лет спустя, на закладке первого камня под православный храм в Усинске, присутствовало немного людей (30—50 человек) — город в целом так и не пришел пока что к Богу. Но город Усинск храним Богом. Может быть за то храним, что в темную ноябрьскую ночь 1978 года за достояние еще не существующей церкви, за иконы и книги кочегара-священника вступил в драку и полезли под ножи ворья комсомольцы и бывшие зеки, «безбожники»-буровики и молодая спортивная пацанва. Драка, говорят, была знатная. Книги и иконы отбили. Ничего не подозревавший Сподорецкий, утром пришел в свой балок. Узнав ночную историю, он встал на колени и заплакал...