Гитара в музыке барокко.
33.
Вайс Сильвиус Леопольд (Silvius Leopold Weiss, 1687–1750) – знаменитый немецкий лютнист, композитор. Родился в Бреслау (ныне Вроцлав, Польша). Известность ему принесла концертная деятельность Андреса Сеговии только в XX столетии.
Сильвиуса Леопольда Вайса можно назвать «последним из могикан» лютни. Он был знаменитостью Дрездена и Лейпцига, где имел множество учеников изо всех уголков Европы. Угасание интереса к лютне во второй половине XVIII века привело к тому, что его исполнительская школа канула в Лету. Трагична судьба артиста, современника Иоганна Себастьяна Баха, возможно, не менее великого, однако долгие годы пребывавшего во мраке забвения! Подлинное открытие Сильвиуса Вайса еще впереди.
Сильвиус Леопольд начал учиться игре на лютне в 10-летнем возрасте, а первое публичное выступление в Дюссельдорфе состоялось, когда ему было двадцать. Вскоре талантливый юноша стал самым знаменитым лютнистом Европы XVIII века, и слава немецкого виртуоза вполне сопоставима с широчайшей известностью его предшественника, англичанина Джона Доуленда.
Подтверждением тому служит жалованье, которое получал Вайс. Так, поначалу при дворе саксонского курфюрста ему платили 1000–1200 талеров ежегодно, позже, в Вене – 2000 талеров, а в старости, начиная с 1744 года, – чуть меньше, 1400, что впрочем, все равно превышало заработок любого другого придворного музыканта той поры. По крайней мере, его младшему современнику Эрнсту Готлибу Барону, обосновавшемуся в Берлине, платили намного меньше.
Уместно сопоставить Вайса с Пахельбелем и Бахом. Критики утверждают, что Иоганну Пахельбелю, старшему современнику Баха, в целом чужд драматический пафос. «Его музыка, – пишет, например, Татьяна Баранова, – всегда прозрачна, уравновешена, отличается гармонической ясностью, мелодичностью, соразмерностью пропорций». Не является ли творчество Пахельбеля тем мостом, который соединяет нас скорее с Сильвиусом Леопольдом Вайсом, нежели с Иоганном Себастьяном Бахом?
Думается, что Бах – это высочайшая музыкальная вершина Европы, тогда как Вайс – плодородная долина у подножия горы.
Бог для Вайса – понятие абстрактное и непостижимое. Поэтому музыка великого лютниста в основном светская. Он не задумывается о том, кто создал мир, и почему человек пребывает наедине с самим собой, со своими земными горестями и страданиями.
Вайс – это светский Бах.
Музыка Вайса в гитарном исполнении звучит живее и натуральнее по сравнению с баховской, но ей недостает самобытности.
Индивидуальность Вайса-композитора ускользает от определения, потому что она недостаточно оригинальна.
Музыка Вайса светла и проста, в ней нет претензий автора на исключительность.
Если верить в переселение душ, то Вайс в следующей жизни воплотился бы в Гайдна: оба композитора зачастую были безликими гениями.
Основная тема произведений Сильвиуса Леопольда Вайса – красота мироздания. Каприччио (Smith 25*, Manuscrit de Londres) интенсивно, отличается разветвленной мелодизированной полифонией: кажется, будто несется весенний ручей.
Вместе со струящимися потоками воздуха мы, словно птицы, устремляемся в беспредельные небесные миры, где только и возможна блаженство. Кажется, об этом думал Вайс, когда создавал Чакону из Сюиты e-moll (Smith 10*, Manuscrit de Londres).
Мирное созерцание природы – это тема Фантазии Вайса (Smith 9*/83, Manuscrit de Londres). Ее музыка проникнута пантеистическим духом.
Пассакалия из Сюиты D-dur (Smith 18*, Manuscrit de Londres) Вайса – это сдержанная, немного печальная лирика. Она возникает тогда, когда человек созерцает красоту природы, особенно в пору «безмятежной поступи весны» (Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер (1759–1805).
Нет, это еще не бурные, звенящие весенние воды, а сдержанное, мрачное и печальное состояние души. Такова «Plainte» из Сюиты B-dur (Smith 15*, Manuscrit de Londres) Сильвиуса Леопольда Вайса.
Прелюдия из Сонаты (Smith 3*, Manuscrit de Londres) – это, по сути дела, какое-то небольшое вступление длительностью в одну минуту, в котором даны несколько оттенков лирики, связанной с некой настороженностью, романтической тайной. В миниатюре пока еще отсутствует конкретное чувство.
Престо из Сюиты B-dur (Smith 49*, Manuscrit de Londres) похоже на поэму взволнованного чувства или, если обратиться к образам природы, на журчание ручья, порыв ветра, колеблющего листья деревьев, на движимые им облака – кому как угодно! Эта мелодия отдаленно напоминает нам о романтизме Шуберта.
У Баха везде и всегда Бог, у Вайса – Природа. Иными словами, Вайс – это пантеистический Бах.
Взволнованная лирика Вайсовских пьес закованная в полифонию бурлит как весеннее половодье. Уж близко царство романтических мелодий и раскрепощенных светлых чувств! Еще раз свидетельствует об этом Престо из Сюиты (№ 24, London Manuscrit) великого лютниста.
У Вайса на редкость красивая, вдохновенная, приятная, ласкающая слух музыка. Такова Сарабанда из Сонаты (Smith 1, London Manuscrit). Если в ней есть созерцание Бога, то не такое глубокое, как у Баха. Скорее это просветленная скорбь, тихо и мирно льющаяся из благожелательного сердца.
В его сюитах человеческий дух, сливаясь с Природой, взлетает к вершинам мироздания, к «дуге небесной», как выразился Фридрих Шиллер.
Не исключение – Сюита № 2 D-dur (Smith 2, Manuscrit de Londres).
Прелюдия. Умеренно. Полифоническое двухголосие, эмоции скорее скорбные, чем радостные.
Куранта. Быстро. Радостное пробуждение природы.
Бурре. С движением. Торжество праздника.
Сарабанда. Медленно, скорбно. Отстраненность от Бога, мимолетное воспоминание о Его некогда безграничном могуществе.
Менуэт. Умеренно, по-гайдновски приземленно.
Жига. С движением, мелодически ярко. Мир в объятиях радости, сдержанных и сильных. Это пока еще не ликующий шиллеровско-бетховенский гимн «К радости» с его лейтмотивом: «Обнимитесь, миллионы!»
Чем отличаются Вайсовские сюиты №2 и №15 от музыки лютнистов-предшественников? Принципиально ничем, кроме более ярких образов и более активного волеизъявления человека. В итоге формируется философская концепция немецкого композитора, отличная от мировоззрения Баха, Генделя и Телемана. Можно сказать, что Гендель занимал среднее место между религиозным Бахом и гражданским Телеманом, Вайс – среднее между религиозным Бахом и светским Генделем.
Итак, Сюита № 15.
Прелюдия. Радость, природа поет на все голоса. Человек, полный энергии и оптимизма, сливается с ней.
Аллеманда. Умеренно, песенно, гимнически. Человек дышит свободно. Его взор устремлен к дальним горизонтам мира.
Куранта. С движением. Радость, веселье, праздник. Природа расцветает, и человек вместе с нею. В его душе звучит ликующий гимн жизни, но не шиллеровский, как ранее сказано, общечеловеческий и хмельной, последние строки которого («Ода к радости») гласят: «Братья, в тесный круг сомкнитесь, / Дайте клятву над вином, – / Слово соблюдать во всем / Звездным судией клянитесь!» Вайсовский герой находится наедине с самим собой, точнее – с Природой, и над ним нет «Вышнего Судии»... Впрочем, Куранта не менее талантлива, чем стихи немецкого поэта.
Сарабанда. Умеренно, скорбно. Однако эта скорбь светла, ибо рождена воспоминаниями о некогда оставленном родном уголке, где прошли счастливые детские годы. Здесь человек – нравственное, целомудренное существо.
Жига. С движением. Радость. Жизнь вселяет в человека надежду на счастливое будущее. Его голос сливается с голосом природы в гимне жизни. Так образуется триада пантеистической философии Вайса: Природа – Человек – Жизнь.
Пантеизм Вайса специфичен. Это не отождествление Бога и природы. Материальный мир у него совершенен и прекрасен в силу того, что в каждой частице бытия присутствует Бог. Однако в Вайсовской музыке Его существование косвенное, опосредованное. С другой стороны, в природе растворяются дух, воля и чувства человека. Таким образом, восприятие у Вайса дуалистическое, богочеловеческое, а его пантеизм окрашен в человеческие тона.
Подтверждает эту мысль Сюита №16 (Smith 22, Manuscrit de Londres).
Прелюдия. С движением. В душе человека радость, свет, оптимизм. Жизнь празднична!
Токката. Медленно. На свежем весеннем ветру дышится легко. Благостное настроение, глубокие мысли о красоте и совершенстве мира.
Фуга. Спокойно. Радостно-светлое, созерцательно-энергичное состояние души. Человек на время отвлекается от повседневных трудов, чтобы вознести хвалу Творцу за созданный Им прекрасный и совершенный мир (Бог здесь присутствует косвенно).
Куранта. Изысканно, прихотливо, радостно, взволнованно. Природа поет на все голоса. Весна обновляет землю.
Бурре. Живо, радостно, взволнованно. Ветерок ласково пробегает по мягкой траве. Природа ликует. Человек готов петь осанну прекрасному и совершенному миру.
Сарабанда. Спокойно-созерцательная скорбь, впрочем, тихая и светлая, без тени отчаяния или горечи. Музыка этой пьесы талантлива.
Менуэт. По настроению он близок к лирической скорби Сарабанды, особенно «шагающими» басами. Правда, здесь слышатся вопросительные интонации, раздумия о смысле жизни и назначении человека на земле.
Аллегро. Живо, игриво, радостно. Все наши сомнения разрешает природа солнечным светом, разноголосым пением птиц. Человеку хочется слиться с нею, быть в полной гармонии с безмятежным миром. Это тоже талантливая пьеса.
Более лирична Сюита №17 (Smith 23, Manuscrit de Londres) Вайса. Существует ее транскрипция для двух гитар.
Аккордовую Прелюдию сменяет Entree, чья спокойная лирика дышит сердечной теплотой. В ней, правда, нет индивидуального отношения к людям или явлениям жизни, какое наблюдаем у англичанина Джона Доуленда; Вайсовская лирика – это общий взгляд на мир.
Бурре, Гавот и Менуэт отличаются легкой танцевальностью. Это образцы так называемой жанровой лирики.
Как всегда у Вайса, в Сарабанде запечатлены глубокие чувства, связанные с горем и страданием людей. И, как нередко у него бывает, Сарабанда особенно выразительна и вдохновенна.
Сюиту завершает Сальтарелла, которая вовлекает слушателя в свой радостно-счастливый танцевальный ритм.
Превосходно звучит в переложении для двух гитар Сюита №18 (Smith 23, Manuscrit de Londres).
Увертюра танцевальна, радостна, восторженна. Сердце переполнено любовью к миру.
Далее наше воображение рисует сцену, будто под музыку Бурре танцуют чинные, представительные люди.
Живая, радостная Ария по характеру близка к оперным ариям Моцарта (словно влюбленные поют о своем счастье). Это на редкость талантливая пьеса.
Менуэт-Трио сдержанный, благородный. Когда его тема проводится в миноре, слышна скорбь.
В стремительном беге Жиги чувствуешь, что жизнь замечательна и открывает перед человеком небывалые горизонты.
В этой сюите природа отсутствует, ее место заняло общество. Такое смещение взгляда композитора означает поворот в сторону Генделя, к английскому светскому барокко, или в направлении к Моцарту, к венскому классицизму.
Сюита № 20 (Smith 26, Manuscrit de Londres) дает возможность гитаристу «нарисовать» в своем воображении ряд образов:
– предпраздничное настроение, когда душа окрылена ожиданием чего-то очень приятного (Ария);
– веселые розыгрыши с близким человеком (Менуэт);
– эхо в лесу, как иллюстрация Вайсовской философской концепции «Человек – Природа» (Рондо);
– птичьи голоса («Comment savez-vous»).
В прослушанной мною записи отсутствует четвертый номер сюиты, который, быть может, прояснил бы идею произведения. Во всяком случае, в данной пьесе на первом месте стоит человек, на втором –Природа, хотя в раннем творчестве великого лютниста Природа занимала доминирующее положение, а человек стремился раствориться в ней.
Дух народной музыки присутствует в Сюите №23 (Smith 29, Manuscrit de Londres).
Впрочем, ее Вступление имеет клавесинно-полифоническую созерцательность, близкую к музыке Баха, в которой ощутим оттенок религиозности: человек, обращаясь мыслью к Богу, выражает восхищение совершенством мира.
Веселое и радостное чувство господствует в Куранте: человек проводит свободное время в кругу приятелей за фривольными беседами.
Сдержанная лирика Сарабанды вновь полифонического склада: человек ведет диалог с Природой, восхищен ее совершенством и разумным устройством. Но в созерцании ее красоты есть нотки горечи и даже отчаяния. Чем они вызваны – неизвестно.
Менуэт звучит энергично, с напором: человек не ведает сомнений, он деятелен, а Природа вторит его поступкам и делам.
Бойкий и живой Мюзет передает непрерывное волыночное движение, кружащийся танец выражает мысль о прелести земного бытия. Вновь талантливая музыка!
Заключительная часть сюиты – «Paysanne». Это быстрый народный танец. Озорные шутки рождают всеобщее веселье, шумит говорливый, беспечный праздник!
Сюита №29 (Smith 34, Manuscrit de Dresde) субъективно-лирична.
Прелюдия напоминает строгую баховскую инвенцию.
В Аллеманде – простодушно-сентиментальный взгляд на мир.
Куранта живая, приподнятая, воодушевленная: человек взирает на мир сияющими глазами.
Тихая, нежная печаль запечатлена в Сарабанде.
Жига, как и положено ей, быстрая, стремительная, пестрая, угловатая, непрерывно стучащая, словно дождь по крыше, в которой проскальзывают иногда лирические нотки. Жига – талантливая пьеса, наряду с ранее отмеченными мною в сюитах Вайса.
По мере того как мы приближаемся к поздним сочинениям мастера, Природа уступает место Человеку с его богатым внутренним миром.
«Tombeau sur la mort de M. Cajetan Baron d'Hartiz» (Smith 110/11*, Manuscrit de Londres) и «Tombeau sur la mort de M. Comte de Logy» (Smith 210/20*, Manuscrit de Londres) – это особая область музыки Сильвиуса Леопольда Вайса, захватывающая глубиной чувств и переживаний. Несомненна ее трагедийная основа, превращающая эти пьесы в своего рода реквием. В них есть скорбная лирика, горестное прощание с дорогим человеком, поступь похоронной процессии, навязчивая мысль о неизбежности смерти.
Музыка Вайса затрагивает глубины подсознания. Вместе с тем она обращена в будущее – от Баха к Моцарту. В ней есть то же чувство, что и в стихотворении «Ранние гробницы» Фридриха Готлиба Клопштока (1724-1803): «Над прахом друзей расстилается серый / Таинственный мох. О, когда бы я мог, / Как прежде, приветствовать радостно с вами / И сумерки ночи, и утренний свет!»
Из «Характерных пьес» Вайса гитаристам полюбились два Гавота, изящные и безоблачные по настроению, а также Менуэт и Трио в транскрипции Андреса Сеговии, вторая минорная часть которого имеет лирический оттенок.
Сергей Морозов в монографии «Иоганн Себастьян Бах», вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей», рассказывает о встрече Вайса с Бахом летом 1739 года. «Из Дрездена приехал провести отпуск в отчем доме Фридеман. Приехал с двумя друзьями, превосходными лютнистами Сильвиусом Вайсом и Иоганном Кропфгансом. Друзья сына по-родному приняты Иоганном Себастьяном и его супругой Анной Магдаленой. Гости проводят в Лейпциге очаровательный месяц. Элиас сообщает в очередном письме кантору Коху в Ронненбург, что в это время в доме Баха особенно хорошо музицировали».
Затем Морозов пишет: «Стояли светлые летние вечера. Собирались в гостиной. Музыка неслась в открытые окна, в Променад-аллею и далее в гущу зелени Апельских садов. Звучали чембало, клавикорды, скрипки, гамбы. Звучали и лютни. С детства Себастьян любил этот старинный щипковый инструмент. Выпуклое овальное тело лютни с шейкой, имеющей множество струн, откинутая назад головка, которую музыкант иногда клал на левое плечо. Даже внешние приметы выделяли этот инструмент своей изысканностью. Столетиями звучала лютня, накапливались навыки игры на ней. И хотя она уже давно уступила первенство сольного инструмента другим, но в руках искусных музыкантов по-прежнему завораживала слушателей. У Баха давно зрела мысль улучшить лютню, создать подобие ее – лютню-клавицимбал. Через два года такой инструмент, задуманный Бахом и созданный мастером Захариасом Гильдебрандом, зазвучит в Лейпциге».
Показательно, что великий органист и композитор уделял столь большое внимание лютневой музыке. Несомненно, общение Вайса с Бахом было обоюдно полезным и не могло не сказаться на их дальнейшем творчестве. Не воспоминания ли о лете 1739 года породили образы многих сюит Вайса? В них есть и дружеская беседа, и зелень парка, и щебет птиц, и одухотворенный взгляд на мир... К тому же известно, что и Бах побывал с ответным визитом в Дрездене, где он мог слышать игру сына Вайса на гитаре.
Так однажды переплелись нити между органом, лютней и гитарой.