Накануне нового тысячелетия Европа, педантичная домоправительница, занялась наведением порядка в доме. Инвентаризация на 1.01.2000. Открываются шкафы, сундуки, подвалы, антресоли, чердаки. Вытряхиваются гардеробы. Без раздумий и сожалений премудрая хозяйка выбрасывает все, что веками захламляло жизненное пространство. Тут и поношенные френчики с золочеными аксельбантами и погонами генералиссимусов, и бутлег-демократии вроде турецкой и белорусской, и закостенелые режимы навроде того, что установил Милошевич, и линялые красные знамена с пучками засохшей гвоздики, и бутыли чего-то мутненького с патриотическими этикетками, и газетный сверток с прогорклым смальцем, и балалайка с поломанным грифом; в грязную корзину летит и зеленая фуражка с кокардой "СССР", и распоротая вдоль тела матрешка с непривычной пустотой внутри, и коробки игрушечных солдатиков - кому нужны эти неуклюжие оловянные болванчики в век электронных игрушек с лазерными бомбочками, самолетиками-невидимками, винтокрылыми "апачами".
Кажется - вот, сей же час отправится на свалку и побитый молью меркантилизм, и подтухшее бюргерское высокомерие, и засиженные мухами индульгенции на отпущение собственных грехов...Веками Европа грабила Азию и Африку, сосала аравийскую нефть, резала гугенотов, торговала черными рабами, панамскими акциями, расстреливала сипаев; в метрополии шли караваны судов с чаем, хлопком, золотом, изумрудами... В Британском музее можно воочию увидеть масштабы колониального грабежа: тут и золоченые саркофаги египетских фараонов, и священные будды индусов, и статуи античных греков...Вот, полюбуйтесь: целый фриз Парфенона!
Украдено прямо из колыбели цивилизации!
Казалось, европейский дом - с его разнообразием культур, языков, напитков и кухонь, со сверкающими белизной гостиными, с пасторальными пейзажами и гобеленами, с малахитовыми лужайками и пивными фестивалями,- казалось, что евродом открыт всем ветрам, что из него давно выветрился дух тевтонов и крестоносцев, смрадный запах концлагерей и костров, на которых поджаривали ведьм, подлый шепот мюнхенских сговоров, невидимая отрава губчатого энцефалита и приторной кока-колы, что в доме процветают всеобщая толерантность и бескорыстная симпатия.
"И да воцарится всеобщее равенство: всему надлежит быть одинаково пошлым"... Стоп: это, кажется, из другой оперы! Это Шпенглер пишет о "конце Европы", которая пришла к великой идее: "одинаково делать деньги и транжирить их на одинаковые нужды". Организм европейской культуры после разрушительных войн, которые Европа же и породила, разучился реагировать на славянские вопли.
"Кто сегодня всерьез задумывается о миллионах, погибающих в России?"
Воистину так! Европейцы, охотно вдыхая запахи своих дедовских комодов, брезгливо воротят нос от славянского шкафа. Русская цивилизация? П с е в д о м о р - ф о з! Не жалко побить посуду в чужом буфете. А лучше - совсем выбросить славянское убожество на свалку.
И сжечь.
Но однажды обнаружится, что славянский шкаф накрепко свинчен с роскошным еврокомодом в одну большую "стенку"; если затлеет тряпье у сербов - вони будет на всю Европу.
. . .
Славянский шкаф неказист и не больно велик. Что поделаешь: европейская зажопиха. Но добра-то! Добра! В главном отделении, конечно же, русский самовар, валенки и водка; на всякий случай в уголке припрятаны топор и лагерная роба. В отделениях поменьше - заветный шматок сала, алый атлас шаровар да бандура с папахой. В третьем ящике - запасец белорусской бульбы. Грязновата, но рассыпчата и ароматна, коли, подсолив, сварить в чугунке. Весь скарб присыпан тонкой чернобыльской пыльцою и попахивает неистребимым славянским духом: квас, махорка, моча...
В других ящичках от славянства остались разве что ярлыки. Пахнуть - не пахнет. Свое, исконное, где-то на дне, а сверху навалено западное барахло. Тяжелый латинский крест, яглицкая грамматика, французские трусики с кружевцами да голландские искусственные окорочка. Каждый ящичек - на особицу: соседей знать не знают.
Спросишь ненароком - в ответ: "По-руску не розумею".
А вот ящичек со свежей перегородкой: совсем недавно чехословаки разделились на чехов и словаков. Одни чистят яйцо с тупого конца, другие предпочитают с острого... У чехов пространство невелико и загромождено замками, соборами, музеями, выставочными залами... Культура! Приятно чувствовать себя европейцем и членом НАТО! Ах, в НАТО еще не приняли?
Ну, тогда просто членом...
Любопытно, по примеру Мастера, заглянуть в волшебный ящик: чем дышит обитатель чешского комода?
Вот, забавный сюжет разыгрывается у входа в центральный выставочный зал Праги. Люди расхватывают билеты - ба, билеты-то по восемь долларов! А дальше - чудней: раздеваются догола, в одних ботинках щеголяют! Приятно разглядывать миниатюрные, точеные фигурки девиц с едва оперившимся лоном; ну, а старухи-то, старухи куда! Старички-пенсионеры с видеокамерами - так и вьются, так и вьются вокруг молоденьких. Вот старпер плешивый - палкой тычет в спину: не мешай разглядывать интимные подробности! Выставка - на диво: ряды искусственных членов, как гвардейские роты, встали во фрунт на витрине; кудлатенькие пи...пардон, вагины квадратно-гнездовым способом... "Девять с половиной тысяч видов! - важно поясняет гид.- Одних порнографических фильмов сорок пять тыщ!"
Вот под музыку кружится голожопая публика: приз за лучший танец - резиновая сакс-партнерша!
Вот у подиума - ажиотаж: можно выиграть "Фелицию"! Побеждает самый длинный член! Жена выталкивает мужа: 26 сантиметров! Господи, неужели машина наша?! Какое счастье!
Вот кондитер Павел Семецкий удивляет публику мастерством: 130 пирожных и тортов в эротическом исполнении! Корзиночки, эклеры в форме члена и вагины! "Обычно берут вагины,- жалуется Павлуша репортеру, а тут расхватали все члены!"
Дойдя до кондиции, публика валит в темные кабинки - в одиночку, парами, целыми компаниями. Батюшки! Да в стенках-то провернуты дырки! Не удалось воткнуться в группенсекс - можно насладиться анонимно! Сотни почтенных матрон, золотушных девиц, роскошных бальзаковских женщин - с крестиками на пышной груди и костюме Евы - раскупают вибраторы, смакуют фаллическую кондитерию, позируют перед видеокамерами, примеряются к чужим мужикам...
Хватит мистификаций! - воскликнет читатель.- Неумное подражание балу Воланда - вот что это такое!
Пардон, мадам! Отнюдь, месье! А не хотите ли - статья репортера "Комсомольской правды"!? Документальное повествование из славянской столицы Праги. Осень-1999.
Под рубрикой "Сексодром".
...Футлярная психология, словно моль, витает в славянском шкафу.
У соседа мышь завелась - Бог с ней, не мое добро пропадает! А вот перегородки следует укрепить! Вроде границы. Что, мешают общению? Пусть письма пишут! Что, и письма не идут? Больной матери в Харьков, брату в Хабаровск? А нехай поваляются на почте месяца два: небось, надоест бумагу переводить! Что, и переводы перевелись? Не мудрено: выплачивают по 10 копеек за рубль.
Некогда великое славянское братство, перед которым трепетали тевтоны, которое сломало хребет Гитлеру, распалось на глазах. Только и слышно: "Эти москали!" "Эти хохлы!" "Эти бульбаши!" По улицам маршируют воинственные старушки и скандируют:
Эй, москаль!
На Украйну зубы не скаль!
Добро бы сами от сала пухли; ан нет, затянули голодные животы да подворовывают у москалей нефть, газ и прочие продукты.
"Славяне! Толпа! Потому вас никто не любит!"
(Владимир Вольфович Жириновский/.
Да, никому-то мы не нужны!
Никому - никому? Почему же припалили фитилек к югославскому пороху? А ну, как громыхнет? Не впервой: пол-Европы засеяно солдатскими кладбищами после выстрела в Сараево. Старший славянский брат это вроде бы понимает. Гляди, как кремлевский сиделец возопил: Руки прочь! А не то... А не то пошлем шпионский кораблик в Адриатику! Или назначим ЧВС гасить балканский пожар: он газовщик, ему пожарное дело ведомо! Или бросим на Приштину десант да захватим аэродром! Американский генерал Кларк заорет по рации: немедленно становите русских!
Флегматичный англичанин ответит: даже ради вас, дорогой генерал, я не готов начать третью мировую войну...
Тем временем устрашенный графитовыми бомбами злодей Милошевич даст отмашку: черт с ним, с Косово, только кончайте бомбить. Еврообщественность удовлетворенно вздохнет: уф, пронесло... Начнут пенять сербам: пошто мусульман примучили? Пошто в косовскую землицу вцепились? Нешто впервой отдавать могилы отцов на поругание? Берите-ка пример с России: и Крым отдали, и всю Новороссию впридачу...Чеченцам половину Ставрополья подарили... И Курилы бы - японцам. Как планировал Шеварнадзе.
За шикарные подержанные лимузины с правым рулем.
Сербия замерла, вслушиваясь в грохот танков на косовских серпантинах. Шестой месяц 1999 года истек. Наступил седьмой.
Кажется, Нострадамус дал маху?
...
...Не идет, однако, из головы случай с часами, помеченными знаком волка. 9 часов 26 минут. Половина десятого вечера. Начало бомбардировок Югославии. Может, днем приходила Настя и играла с часами? Может, Татьяна протирала пыль, передвинула стрелки?
Может, снова Бруно?
В "Трех сестрах" Федотик запускает волчок; волчок звучит, все замерли в недоумении: что произойдет? Что означает сие кружение? А ничего не произойдет. Похоже, ничего не означает, кроме глупости офицерика. Клиффорд Саймак написал роман "Кольцо вокруг Солнца". Герой запускает волчок, разноцветные линии свиваются в спираль, что-то меняется - герой в другом измерении. Вокруг Солнца - миллионы планет Земля: они поляризованы во времени на секунду-полторы.
Волчок открывает дверь в иной мир.
Пушкинские кольца и талисманы - сколько о них написано! Павел Нащокин подарил поэту бирюзовое кольцо. Бирюза - камень магический: предохраняет от ссор, столкновений, кровопролития. Как назло, Пушкин не надел бирюзу в день дуэли, и черное дело на Черной речке свершилось. Перстни, которым поэт придавал мистическую роль (или вправду обладали?)- вещественная связь жизни и иножизни. На крышке шкатулки танцует балерина, под инкрустацией тикает невидимый механизм. Перебегают дорогу зайцы. У ворот встречаются попы. Знаки того, что механизм Судьбы тикает.
На рулетке жизни вот-вот выпадет черный шар.
В чеховской мире этого, кажется, нет. Или есть? "У слесаря Егора часы то отстают, то бегут вперед... Это они по злобе, точно в них нечистый. Слесарь старается поймать причину, опустил раз в святую воду" (Записные книжки). Обыкновенные карманные часы - и странность бытия, каким-то невидимым колесиком сцепленного с инобытием. Впрочем, в сознании Егора эта связь о б ы д е н н а: покропил, и пройдет.
Мои экспонаты, может быть, больше похожи на текучие часы Сальвадора Дали. Условность их пребывания в мире, порожденном воображением, очевидна. Сегодня - в шкафу, завтра - в мусоропроводе. У меня не отсохнет нога, если вдруг разобьется рогатый черт; не объявится внебрачный ребенок, если завянет красное яблоко на белобоком коне. Не произойдет ничего.
Может быть...
А механизм действует! Вот, взглянул на портрет Высоцкого – книга о нем в шкафу на нижней полке. Очень злая. Наркоман, заводной алкаш. Проваливаюсь в воронку времени... Джинсовый Гамлет выносит гитару на сцену Таганки. "Гул затих, Я вышел на подмостки". Самоуверенное "й-й-й-а-а!" разносится по темному залу, и следом Любимов - гневно:"Вон!" ...Вижу полутемное пространство операционной, похожую на экспериментальную лабораторию. Я в теплой ванне, увешан датчиками. На мониторах бегут зеленые цифры: пульс, давление, температура. Доктор делает укол между позвонками. Рассказывает, как спасал Высоцкого на концерте в Ташкенте. Сердце остановилось, врач впрыснул адреналин прямо в сердечную мышцу.
Приятно думать, что и тебя, если что.
Через несколько минут начнут дробить камень в почке. Ультразвуковыми пушками фирмы "Дорнье". Анестезия действует. Впадаю в легкую эйфорию. Оживленно излагаю рассказ Евгения Яковлевича Весника о том, как его привезли в палату после операции. (В Ялте после концерта он переодевался в гримуборной, и я спросил о здоровенном шве через все пузо). Весник поднял веки - сосед смотрит на него дикими глазами: "Ну, вы явно не член партии".- "Как вы догадались?" - Вы тут такое говорили, пока от наркоза отходили... Поначалу можно подумать - глубоко религиозный человек, а потом ... явная безнравственность..." -"Что ж я наговорил-то?!"- "Не успели вас привезти, как сказали: "Боже мой! Боже мой! Влобтвою мать!"
Я содрогаюсь от пароксизма, мелкая волна бьется по тесной ванне. Бригада врачей хохочет. А потом включаются пушки.
Просмотр файла "Высоцкий".
Да, механизм действует. Но включается ли память о будущем? У Чехова сказано: "Вся жизнь должна состоять из того, чтобы предвидеть". По-писательски понятно: должно предвидеть речи, поступки персонажей, сюжетные перипетии. Я думаю, понятно и просто по-человечески. Завтрашний день на 99 процентов состоит из того, что дано нам сегодня: та же Земля, тот же ландшафт, те же - за редким исключением - лица, та же квартира и тот же круг обязанностей. Ну, разве мусор вынесу я, а жена прогуляется с собакой. И умрем мы обязательно. Так уж ли важно, через день или через год? И все же... Я с сомнением и страхом гляжу на циферблат, на непостижимое сочленение стрелок, и в душе шевелится предчувствие опасности - будто в темноте по-звериному чуешь присутствие недоброго существа.
21 час 26 минут...
. . .
Конец века. Июль. Ночь. Сон. Явь.
Европа, этот дорогой полированный шкаф, этот солидный пузатый комод, доверху набитый шикарным ширпотребом, торжественно возвышается посреди выморочного пейзажа. Вот скромно притулился побитый шашелем (или Шешелем - есть такой югославский патриот) шкафчик в стиле "рюс"; вот продавленный диван, на котором среди скомканных импортных костюмов (14 штук!)резвится с девицами прокуратор; вот линялый гуцульский коврик, о который вытирали ноги рати непрошеных гостей. Чтобы потертости не блестели, хитроумный квартиросъемщик старательно выщипывает ворс по всей поверхности. Язык от старания высунут, головка с помятым личиком склонена набок... А вот белорусский табурет со сломанной ножкой: чтобы не упасть, прислонился к российскому дивану. На табурете - захватанная жирными пальцами бутылка портвейна. Рядом - кубок Петра и шматок сала. Картину хочется обобщить коротко: "Кучня".
Без стука, ткнув коленом в дверь, входит алкаш, поседевший в битвах с зеленым змием. Он мычит, шевеля кривыми губами:
- Выпить хочется, панимаи-ш-ш-ш-ш.
Не спрашивая, он хватает кубок, из которого плеснуло маслянисто и красно.
- Господи, пронеси чашу сию...- взмолился хозяин.
- Пронесу, пронесу,- куражится пьянчуга и опрокидывает кубок в гунявый рот. Хозяин злится; наклонив головку, он тянет пухлые ручки и пытается спасти опохмелку. Пьянчуга сует ему в морду беспалую руку, и тщедушный человечек с птичьей головкой отлетает к шкафу. Шкаф качнуло. От удара лопнула стеклянная полка; расписной кофейный сервиз, как в замедленной съемке, пополз, сокрушая хрусталь; звенящая стеклянная сель выплеснулась из нутра.
- Паскуда!- заверещал человечек. Торжествующий обрубок снова упал на личико, снова крякнули дверцы шкафа. На сей раз посыпалось глиняное воинство. Теряя кольцо, злыдень брякнулся ноздрястым носом в кофейную мешанину и пробормотал: "Ах, если бы со мной погибла вся вселенна!"
У бабы, охаживающей мужика, отломилась глиняная титька. Бемц-бемц-бемц,- посыпались тарелки с немецкими пастушками, безмятежно занимавшимися лесбосскими играми на фоне живописных развалин. Бородатый Хергиани, барс шкафов, со свистом полетел во второй смертельный полет. Белый конь, роняя вселенские молодильные яблоки, падал с полки на полку, все бледнея и бледнея; каким-то образом на нем оказался рыцарь с мечом, имя которого страшно произнести...Из распоротого брюха коня выпала записка с многозначительным текстом:
"1999 год, седьмой месяц. С неба придет великий царь Ужас...Пришедшие бедствия уменьшат мир...Ich sterbe".
Опять Нострадамус...Неужто провидел гибель моего сувенирного царства? Неужто... уменьшенный мир...шкаф? Мышиный царь Анго...Пришла мышка-норушка, хвостиком махнула... Нет, сказано, ужас - с неба! Соседка с верхнего этажа? Снова зальет?! Ох, это русское катастрофическое сознание! Жуткость, таинственность, иррациональность, неупорядоченность,- каких еще слов из лексикона Бердяева нужно, чтобы объяснить нашу извечную печальную уверенность: что-то произойдет...
Вселенский кавардак начался.
Прокурор, закрывая гузно форменной фуражкой с высокой тульей, завопил: "П-г-г-г-г-овокация!" Захмелевший алкаш поперхнулся, бутылка ударила в шкаф, и новая жертвенная волна колыхнула полки. Белый от ужаса заяц лихорадочно ломал фарфоровую ромашку. Толедский клинок сорвался с перевязи и вонзился в зад слона. Символическое американское животное испустило трубный звук и двинулось на коровку.
Массивная ваза, дремавшая на антресолях под самым потолком, словно сломалась у основания и резко скользнула вниз. На вазе не было ни критских минотавров, ни этрусских орнаментов, ни китайских драконов, ни людей-львов-орлов или там рогатых оленей; эта безродная, похожая на обыкновенную деревенскую кринку посудина хранила в пыльном нутре старые визитки, сиротливые пуговицы, сломанные заколки и карандаши, высохшие фломастеры, беззубые расчески, прочий вздор.
"И град, величиной с талант, пал с неба на людей"...
Словно знаменитое ружье, ваза ждала своего часа. И вот, пока длится мгновение перехода потенциальной энергии в кинетическую энергию удара, взор еще раз схватывает моментальной вспышкой картину погибели сувенирной Помпеи.
О, царь Ужас!
Банный мужик, которого охаживала баба, похожая на генерального директора фонда "Славянский базар" Татьяну Ивановну Сморкунову, вскочил с полка и, злорадно уставясь на отломанную титьку, затараторил в стиле рэп: "Солонинасолонеежопылотовойжены! Солонинасолоне..." Баба остервенилась и заткнула обломком мужиковское оральное отверстие.
Поток сознания иссяк.
Ваза, набрав скорость, смачно вмазалась в голову бедного квартиросъемщика. Груда осколков, спутанных мотков, пожелтевших от старости пуговиц, беззубых расчесок вперемешку с темно-красными струйками образовали пестрый натюрморт. Мертвая натура медленно осела на исторический ковер; следом с гулким стуком свалилась и гипсовая голова Чехова.
Тело хозяина, павшее под ноги оторопелого алкаша, вдруг обмякло, будто из него вынули каркас. Широко раскрытые глаза непонимающе уставились в засиженный потолок; в них читалось подозрение, что и потолок готов рухнуть, довершая разгром. Что-то неуловимое ударило свежеиспеченного покойника в левый зрак; глаз мгновенно превратился в переспелую вишню с тонким сухим черенком. Не отдавая отчета, алкаш машинально потянулся. В пальцах оказалось нечто металлическое, черное, сложенное вдвое, с узким пружинным ушком на перегибе.
- Где-то я такое видел,- шевельнулось в голове.- Да, точно, на тумбочке у Наины. Невидимка. Стелс.
Алкаш подцепил ногтем короткий кончик невидимки, сталь напряглась и хрустнула. Невесомые и невидимые обломки вспорхнули и растворились, будто их и не было. И только красная вишня, пустившая сок на месте черенка, убеждала: было, было...
Тем временем события развивались.
Кубок российской славы, придавленный гипсовым авторитетом, превратился в металлическую камбалу. Царственный лик Петра оказался разломан надвое: на одной стороне - мясистая щека, увенчанная лавром, на другой - императорский нос, низведенный до роли носа майора Ковалева. Воинственные усики подпирали сиротливый монарший нюхательный аппарат; казалось, что от российской громогласной славы только и осталось воинственное шевеление усов... А нос - нос, лишенный династических корней, гляди, скоро избавится от бесхозного состояния: запишется в либеральные демократы и пройдет в Государственную думу по списку Жириновского.
Умение держать нос по ветру там в почете.
Что же касается Чехова... Чеховские уста, наполовину закрытые значком заслуженого працивника культуры, растерянно лепетали: "...ногоуважаемый шка...фсе должно быть прек...". И неясно: то ли все должно быть прекрасно - то ли просто прекращено за ненадобностью.
Славянский шкаф все более кренился. Лишившись былой подпоры, затрепетала и дорогая европейская стенка. Но прежде, чем массивное сооружение с грохотом и колокольным перезвоном хрусталя накрыло бездыханное тельце хозяина и сломало надвое фигуру ошалевшего алкаша (полный абзац, панимаи-ш-ш-ш!), фарфоровая коровка благостно улыбнулась, бодливо тряхнула рожками и, неловко помахивая надломанный крылом, выплыла в форточку и растворилась в необъятном небе. Небо, небо, небо! Небеса обетованные! Оперенный лев, орел и ангел, величественно кружа над долиной последней битвы, уже ждали коровку.
Они соединились в мерцающий хоровод и утонули в сиянии нового, прекрасного неба.
На полу, поверх хрупкого крошева, ликом кверху лежал образок. Вместо скрижалей Иисус крепко прижимал к груди белый квадратик; наклонившись, можно было разглядеть черные круги и надпись: "target". На миниатюрном личике Сына божьего, усеянном булавочной оспой, проступил красный бисер. Сам облик Христа неуловимо менялся: византийская мягкость все больше уступала стоячим, черным складкам над переносицей.
Карманные часы звякнули серебряной цепью и скользнули в лужу крови. Белое яблоко на шкуре красного коня. От удара секундная стрелка дернулась и пустилась по привычному кругу, потом недоуменно споткнулась. Кит-кат, кит-кат, кит-кат,- явственно послышалось в тишине. Минутная стрелка, все больше набирая уверенности, поползла вверх: 25 минут, 24...19...17...14. Поползла назад и часовая: 21...20...19. Кит-кат, кит-кат... Красная жидкость, наконец, просочилась в корпус.
Механизм всхлипнул и замер: 1 9 1 4 ...
Мир отвердел.
Ялта, март-ноябрь 1999 г.