Желать Преображения 3

               
                ДГ16 Желать Преображения 3 

              - Да конечно, «немного расстроился»... Несдержанность – это форма лени. Потому что для просьбы об успокоении с Богом надо еще связаться, а злость всегда под рукой! Так что мне плевать, кто он тебе. Друзья так себя не ведут!
              - Какие мы, такие и друзья... – Бормочу я, покоренный мощной энергетикой этой женщины.
              Мы подъезжаем к последнему дому на улице, большому и внушительному. Она спрыгивает с лошади легко и элегантно, и подает мне руку. Ее рука – совсем неженская. Обветренная и в мозолях, что можно оправдать постоянной работой с мечом, она еще и темная, какие бывают у кузнецов – копоть от горна и металлическая пыль въедаются в кожу так глубоко, что все это потом невозможно отмыть.
              Войдя в дом, первое, что я замечаю – это голос серебра. Серебро лежит везде. Но не в виде украшений, как логично было бы для этой богатой женщины, а слитками. Второе, что я замечаю, это Ари, стоящий в полутьме дальнего угла комнаты. Длинные блондинистые волосы создают вокруг него неестественно-светлый ореол, а грустные глаза устремлены в пространство.
              В следующий момент призрак исчезает, а я не могу пошевелиться, оцепенев от неожиданности, невозможности случившегося, и некоторой обиды на то, что теряю разум так обширно, и с такой скоростью.
              - Кстати, меня зовут Леонотис. – Женщина снимает плащ, подходит к одному из слитков серебра на узком столике у стены, и произносит – Гентиана, как освободишься, приходи доделывать работу.
              Серебро в таких количествах мне противопоказано. Его здесь гораздо больше, чем просто слитки. Где-то тут лежит большой кусок. И он туманит мой разум. Неудивительно, что у меня начались галлюцинации.
              - Может, поешь? – Доносится до меня. – Если не хочешь возвращаться к своему парню, то поживи здесь.
              - А ваш муж?
              - Он не будет возражать. – Леонотис подходит ко мне с улыбкой, и в ее глазах плещутся звездные дали Млечного пути.
              Подумать, так они плещутся и вокруг нее. И на стенах. Какой притягательный, заколдованный дом.
              Я чувствую, что падаю. И в голове – ни одной мысли. Только гул голосов радиоэфира.

              Мне снится желтый осенний лист, кружащийся в воздухе, и приземляющийся на космический корабль, с огромной скоростью летящий через темное, бесприютное пространство.
              Это корабль Ари, несущий его команду на базу Зеленого Фронта, к тому, что ему кажется освобождением от Леота. Его лицо сосредоточено, и он уверен, что побег – единственно верный выход.
              Только в душе – буря, которую не унять никакими доводами. Он знает, что даже если освободит остальных, то его собственные шансы освободиться от зависимости приближаются к нулю. Но он запретил себе сомневаться, и запер боль в самом отдаленном уголке души.
              А желтый листок все качается на поверхности корабля, вопреки всем законам, вопреки разуму... Символ связи с Землей в душе Ари так же силен, как и его связь с Леотом. Но, что от этого не нужно бегать, он поймет намного позже.

              Я просыпаюсь от глухих ударов о стену, смежную с комнатой, в которой лежу. Бум-бум-бум.... Тишина, и снова – бум-бум-бум. Обволакивающее присутствие серебра никуда не делось, но я вспоминаю, как заставлял себя оставаться в сознании во время поиска залежей на Кардиренском перевале, и это работает.
              Тихо встав, я выхожу из комнаты, иду на звук, и упираюсь в стену, на которой – занавеска. Отодвинув занавеску, я обнаруживаю дверь. Она подается, и я вхожу в ярко освещенное помещение, посередине которого висит тускло блестящее что-то.
Вдруг это что-то срывается с места, и ударяется в стену со всей силы.
              - Назад! Вниз! Вниз! – Леонотис машет предмету руками, но он не слушается, и продолжает биться в стену, как вспугнутый ночной мотылек.
              Рядом с моей «спасительницей» стоит темноволосая женщина средних лет с кусками металла в руках. Эта женщина замечает меня, бросает металл, и касается плеча Леонотис, привлекая ее внимание ко мне. Та оборачивается.
              - А, Домиарн, проходи. Смотреть особенно не на что, но кое-какие подвижки с прошлой недели имеются.
              - Не надо бы его в это посвящать, раз вы хотите с ним любовь завести... – Шепчет темноволосая женщина. – Он ничего не поймет, назовет вас ведьмой, осудит!
              Предмет, наударявшись об стену до одурения, медленно опускается на пол, и Леонотис подходит к нему со вздохом.
               - Осуждение, Гентиана, идет от ненависти, а ненависть – тайное желание обладать тем, что ты ненавидишь. Мы не будем осуждать то, что любим. То, что любим, мы всегда найдем способ оправдать. Искреннее осуждение – это желание сделать больно тому, чьи действия мы повторили бы, если бы могли себе позволить.
              Только сейчас я замечаю, что свет, льющийся в помещении – не от свечей. Он – от прямоугольных медных слитков, лежащих на перекладинах потолка.
              И, если этого недостаточно, то к потрясению от всего увиденного добавляется легкий, но стабильный запах ландышевых духов, присутствующий везде.
              - Вот ты бы захотел это повторить? – Леонотис, хмурясь, садится рядом с предметом на полу, и оглядывается на меня.
              - Что? Побиться об стену, как эта штуковина? – Я подхожу к округлому предмету, и понимаю, откуда идет такое сильное излучение – он сделан из почти чистого серебра. Его поверхность имеет цвет от темного, до блестящего, и кое-где она матовая, с размытыми разводами.
              - Нет. Создать летательный аппарат, управляемый мыслью.
              - Только не из серебра. Внутри такого аппарата я впаду в летаргический сон.
              Умные агатовые глаза изучают меня пристально.
              - Паутина излучения серебра подчиняется тебе тогда, когда ты в ней – не муха, а паук. – Леонотис встает, и протягивает руку.
              Предмет поднимается с пола, и послушно и неподвижно зависает над ней.
И то, что до этого стекало струйками полу-догадок, полу-подозрений, внезапно накрывает меня одной огромной лавиной, пахнущей детством и ландышевыми духами.
              - Мама? – Спрашиваю я, и руки холодеют, а губы не слушаются.
В создавшуюся паузу можно вставить историю всего человечества вплоть до того момента, как этот аппарат был-таки создан.
              Женщина открывает рот, чтобы ответить, когда Гентиана пристально смотрит на слиток серебра на полке у двери, и кричит:
              - Он приехал!
              Леонотис отправляет летающий аппарат куда-то в сторону, свет в помещении гаснет, потому что то, что горело, срывается с медных слитков у потолка, и, прочерчивая в воздухе яркие полоски, искрами летит, и тонет в ее теле.
              - Побудь тут. – Бросает она мне на ходу, и убегает вслед за Гентианой.
              И я остаюсь стоять в темноте. Аппарат на полу какое-то время крутится на одном месте, и потом затихает. Он думает. Его прерывистые, не связанные между собой мысли похожи на собачьи.
              Она использовала факт того, что мы в состоянии интерактировать с тяжелыми цветными металлами, и, вместо того, чтобы подчиняться металлу, как я, наполнила серебро и медь своей энергией, и подчинила их себе.
              Но это не важно. Важно узнать – кто она? Хоть убей - я не помню лица моей матери. Я помню, когда видел ее в последний раз. Но в этом воспоминании дорогое лицо размыто моими слезами. К тому моменту она уже полностью ослепла, никого не узнавала даже по голосу, и не знала, где находится.
              В день, когда она исчезла, был сильный ветер, а потом кружил листопад. Я сидел у открытого окна, и один листок упал на подоконник. Вокруг сгущались сумерки, а лист все горел ярко-желтым, покачиваясь от ветра, как будто кто-то, подавая мне знак, зажег свечу, чтобы разогнать тьму.