НЕСУЩАЯ МИР - http://proza.ru/avtor/klir25 - ПЕРВОЕ МЕСТО В ИМЕННОМ КОНКУРСЕ АННЫ СНЕЖИНОЙ 2 МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
Гламурная Слава надрывалась в наушниках плеера раскрученным шлягером.
- Одиночество -сволочь! Одиночество -скука!
Я сидел на лавке набережной Владивостокской бухты Золотой Рог и лениво наблюдал за фланирующими мимо, праздношатающимися людьми. Пролетела стайка юных нимф, прошагали военные морячки, отпущенные в увольнение. А я, на волне своей памяти, под пение модной певицы, вдруг плавно переместился в конец далеких восьмидесятых годов. Вот ведь, как бывает.
Молодой парнишка из виноградной Молдавии попал прямиком в погранвойска в Афганское пекло. Попал -то, попал, но Богом храним был конкретно. Под обстрелом мы побывали всего два раза, но, как говорится, не то что не царапнуло, рядом со мной не просвистело.
А печать Афганскую все же получил, и довольно четкую. Памятку на всю жизнь.
Как -то, в один из редких часов отдыха, загорая полуголым под палящим южным солнцем, почувствовал сильный укус в руку. В блаженной полудреме хлопнул ладонью по насекомому, похожему на муху, и опять предался непродолжительной солдатской неге.
К вечеру место укуса стало нестерпимо болеть, рука на глазах превратилась в разбухшее, прогнившее бревно. Действия местного лекаря не помогли. Медики полевого лазарета после продолжительных манипуляций только руками разводили, да головами качали в недоумении. Лекарства не облегчали моего состояния. Меня лихорадило, боль адская, место укуса гноилось, а вонь была еще та.
Врачи приняли решение об эвакуации в Ташкентский военный госпиталь.
И вот представьте себе мое положение и моральное состояние. Ребята с огнестрельными ранами, с ампутированными конечностями, с пробитыми головами. И я, укушенный афганской мухой, будь она неладна! Но оказалось, что не до смеха, а, как говорится, с корабля на бал, но стал я героем дня. И такое может быть.
Кто и как меня только не обследовал. Всевозможные анализы и осмотры. Настоятельные просьбы вспомнить детально и описать эту злосчастную муху. И горькое сожаление, что я не запомнил толком, как выглядела эта «кусачка», а еще хуже, что не сохранил уникальный экземпляр на память. Да, кто бы знал! Операция за операцией, я уже потерял им счет. Один курс лечения сменялся другим, но все было малоэффективным. Уже ставился вопрос об ампутации руки. Можно представить весь мандражный ужас моего состояния! Медики особо не раскрывали передо мной свои секреты, а раненые ребята в госпитале и обслуживающий персонал, все были уверены, что попал я на какое -то новое биологическое оружие. Не знаю как, и чем бы все это закончилось, если бы не...
Уход за мной был первоклассный. Потому что в меня, девятнадцатилетнего паренька, влюбилась до беспамятства, двадцатипятилетняя незамужняя медсестра узбечка. По тогдашним моим понятиям -старуха, выглядевшая на все сорок. Была она очень полной женщиной, да еще с жуткими черными усиками, которые уже ничего не могли испортить на ее добродушном круглом лице старой девы, по восточным меркам.
По-русски она практически не говорила, а только и лопотала, преданно смотря на меня.
- Моя любимая солдата, моя любимая солдата! -но руки ее с такой нежностью и легкостью кололи больнючие, разъедающие плоть уколы, делали перевязки, протирали, гладили по голове, что остальное можно было не замечать. Но, однозначно, только чувствовать. Эти же руки приносили мне много всяких узбекских домашних вкусностей, начиная от всевозможной выпечки со знаменитыми лепешками и пирожками, и кончая сладостями.
Я стеснялся этого особого внимания ко мне и заботливого ухаживания. Этих, не вмещающих моим сердцем, восточной любви и женской заботы. Стеснялся до какого-то животного ужаса, отпихивался, как мог, не зная, куда деться от своего юношеского стыда!
Солдаты всегда любят поюморить. Как говорится, служба заставит! А в госпитале без хохмы, сальных анекдотов, острых подтруниваний друг над другом можно было просто сдохнуть от боли, тоски, одиночества, неопределенного будущего. И парни, по -доброму, смеялись надо мной.
- Мы домой вернемся со своими ранами и костылями, а Серега -со своей невестой и пирожками.
Я пытался отказываться от ее приношений. Но палата взбунтовалась не на шутку.
- Если тебе не нравится такая знойная невеста, то ее пирожки и лепешки не при чем! Нам они по вкусу и даже очень. А ты, укушенная жертва биологического оружия, видно кроме своего афганского насекомого еще не видал ничего в жизни!
Лечение длилось больше трех месяцев. На руке после многочисленных операций живого места не было, так она была исполосована вдоль и поперек хирургическим ножом. Позднее, мужики, видя мою руку, зная, где я служил, интересовались, под какой огонь я попал.
Но всё когда -нибудь кончается. Наступило время выписки. И в душе заиграл радостный марш, потому что до окончания службы оставалась менее шестидесяти дней.
Как вор бежал я из госпиталя, благодаря судьбу, что моя выписка не совпала с дежурством узбечки. К этому времени нашу часть уже дислоцировали в Ташкент. Начался постепенный вывод войск из Афганистана.
Как -то шли мы строем по городу. Грудь колесом, настроение пограничника поет духовой трубой громко и весело, потому что уже, уже, вот-вот, здравствуй, дембель! И вдруг, моя гордость, зеленая фуражка, кувырком летит под ноги, на асфальт.
А на моей шее виснет какая -то черноволосая, кареглазая, тучная женщина. И с воплями,
- Моя любимая солдата! -страстно целует меня в щеки, губы, нос, лоб. Я, опешив от такого натиска, останавливаюсь. Строй, понятно, тоже, замешкавшись, замирает.
Я ничего не соображаю от нахлынувших на меня объятий с поцелуями, но только слышу женские причитания,
- Моя любимая солдата, моя любимая солдата!
Изо всех сил пытаюсь освободиться от прилипчивых пухлых рук. И только шепчу ей, что нам нельзя здесь останавливаться, нельзя нарушать строевой порядок, меня накажут, что ей надо срочно уйти, а потом, позже, мы обязательно встретимся, я найду ее.
А со всех сторон раздается смех и радостные крики солдат и офицеров.
- Ничего, Серега, мы подождем, не спеши. Не всем достается такая пламенная любовь! Дай хоть рядышком постоять, полюбоваться.
Все же мне удалось отцепить ее от себя, сбросить, как ту, ставшую ненавистной, укусившую меня муху. Но, испугавшись, что «любимую солдату» могут найти и в солнечной Молдавии, я с дембеля, быстро заехав домой, рванул подальше, на Дальний Восток.
Да, удивительное и интересное дело, память!
И вот теперь, пустя столько лет, прогуливаясь по вечернему Владивостоку под пение экстравагантной солистки, вспомнил я свой ложный юношеский стыд. Почувствовал несравненный вкус тех душистых, вкуснейших узбекских пирожков, заботливо испеченных специально для меня, каких больше не ел никогда в жизни. И всю мою мужскую гордость, самость захватило в плен особое чувство, которое воспринималось не только, как рефлексирующая память о беспечной юности. Тепло и, одновременно, горько было на душе. И уже, по -мужски, стыдно. Я, здоровый мужик, обласканный красивыми женщинами, не знавший в жизни одиночества, с каким -то душевным волнением вспоминал о той далекой, влюбленной в меня и навсегда утраченной, узбекской медсестре. Поняв только сейчас, что по большому счету, не столько медики спасли мою руку, но ее горячая, безответная и чистая любовь.
А Слава, словно чувствуя мои переживания, подливала масла в огонь надрывными словами.
- Я не чувствую сердца.
- Я не чувствую руку.
.......................
- От чего мне так плохо?
- От чего же так больно?