Фермер Небогатиков жил скромно, как живут все настоящие труженики в России. Дом его располагался в густых зарослях липы и со стороны села, где прошлой осенью разобрали последнюю колхозную ферму, был почти незаметен.
Поговаривали, что фермер торгует самогоном, но это как-то не портило его репутации, потому что завзятых барыг он не угощал, в долг никому не давал и дорогие меховые вещи в залог не принимал. Он вообще был человек довольно странный. Его оборотистый сосед, например, построил свою пекарню, продавал по всему району мягкий и духовитый хлеб, а Небогатиков соорудил на своем поле нечто вроде вольеры, обнесенной со всех сторон сеткой - рабицей, и стал производить там какие-то странные опыты с курами разных пород. Подкидывал их в воздух, смотрел, сколько они пролетят, и что-то записывал в толстой тетради. Потом он поставил в центре вольеры небольшую деревянную вышку, наподобие геодезической, и стал проделывать то же самое с горластыми петухами и подрастающими цыплятами. Видимо задался целью - научить домашнюю птицу летать, то есть, вернуть ее в лоно полноценной птичьей жизни.
И, надо сказать, поначалу он добился в этом деле некоторых успехов. Например, он заметил, что худые и быстроногие деревенские курицы, большей частью неопределенно окрашенные, летают много лучше рыжих немецких и белых голландских, что белее уверенно держатся в воздухе куры небольшие и легкие - этакого интеллигентного вида, которые не уступают в грации тетеревам и павлинам, а по своим повадкам несколько напоминают голубей. Правда и яйца они несут довольно мелкие, и на гнездо садятся нечасто, но это Алексея как-то не беспокоило. Сейчас у него была другая цель, и все усилия его были направлены на достижение именно этой цели.
Прилично летающих кур примерно с шести месяцев он стал отбирать в отдельную группу и давал им звучные имена. Первую он назвал Флорой, вторую Филадельфией, а третью из-за любви к Шекспиру - Офелией. Так повелось, что в имени курицы, которая летает, было желательно присутствие буквы «фе». Это придавало птичьему имени некое благозвучие, ибо она среди куриц «фифа» - белая ворона, что-то особенное, можно сказать, - поэтическое.
Через некоторое время Алексей заметил, что летающие курицы и поют как-то иначе, не кудахчут как все, а слагают из привычных для уха звуков некую стройную песню, причем, весьма благозвучную, напоминающую что-то классически - птичье. Как будто звуки эти исходят вовсе не из курятника, а из какой-нибудь Южно-американской сельвы. Особенно понравилась Алексею странноватая песня его любимицы, Флоры, которая сама-то была величиной с крупного голубя, зато пела на удивление громко и ухитрялась смотреть на окружающий мир как бы немного свысока - гордо и независимо, - примерно так же, как мечтал смотреть на мир сам Алексей Николаевич. И летала она как-то удивительно грациозно, особенно по утрам, в ярких лучах молодого майского солнца, когда и лес, и река кажутся неподвижными, как бы только что нарисованными на холсте опрокинутого в воду неба. Ее полет был таким невозмутимо - естественным и таким удивительно длительным, что Алексей иногда с досадой думал, будто грубая проволочная вольера сковывает эту птицу. Не будь ее, Флора продолжила бы свой полет до реки, а, может быть, и до края горизонта. Ему очень хотелось верить, что такое возможно.
Надо сказать, и Офелия тоже имела свой характер. Эта крохотная курочка с золотистыми перьями на кончиках крыльев всегда была в центре внимания у молодых нахальных петушков. Она редко летала без надобности, зато как степенно прогуливалась вдоль проволочной вольеры, как картинно хлопала крыльями, как выгибала тонкую шейку, когда на нее обращал внимание какой-нибудь солидный, в ярком оперении, петух. Чувствуя свою обворожительность и упиваясь ей на земле, она порой теряла навыки полета. Но стоило ее слегка подкинуть - как тут же в ней просыпалась настоящая птица. Офелия не только быстро летала, она еще умело планировала, выбирая удобное место для посадки, а иногда весело кувыркалась в воздухе у всех на виду и что-то звонко кричала. Глядя на нее, нельзя было не улыбнуться хотя бы однажды - так она была великолепна. Поэтому у фермера Небогатикова вскоре появилось много друзей - людей в большинстве своем несостоятельных и непрактичных, но увлекающихся разного рода чудесами, которые изредка ещё случаются в нашей скупой на яркие происшествия провинциальной жизни.
В общем, колония летающих кур у фермера Небогатикова постепенно складывалась несколько лет. То есть, до той естественной поры, пока жена Алексея Николаевича, наконец, не опомнилась и не сказала мужу: «Хватит». Пока не попросила объяснить ей, какая от этих кур ожидается польза? Какой прок? Ну конечно - летающие куры - это экзотика, это даже забавно. Но для чего все это нужно - то, господи!
И Алексей Николаевич стал объяснять, то и дело отводя глаза в сторону, на ходу подбирая нужные аргументы:
- Ну, представь себе, Галя. Ты выходишь утром во двор и вместо того, чтобы бросить курам зерна - просто поднимаешь их на крыло.
- И что?
- И они летят добывать себе пищу.
- Куда это они полетят? - удивилась жена. - Они разве знают, куда лететь?
- Ну, к примеру, за реку, на пересохшее озеро, туда, где рыба дохнет. Или в поле, где колхозная пшеница растет. Или в лес, на брусничник…. Да мало ли куда еще можно улететь при желании, когда небо - это твоя родная стихия.
- Так… А яйца, яйца, где они будут нести? В полете что ли? - возмутилась жена.
- Яйца? - озадачился Алексей, как будто не ожидал от жены такого каверзного вопроса. - Да как обычно - в курятнике. Ну, сама подумай. Не весь же день им на гнезде сидеть ради одного яйца. Да и круглое оно. Раз - и выкатилось. Чего тут больно рассиживаться-то. И все, и лети себе, куда хочется. Разве не ясно. Зато зимой…
- А что зимой? - заинтересовалась жена.
- Это самое главное, - улыбнулся Алексей и поднял вверх указательный палец, хитро прищурившись.
- Что зимой-то? – переспросила жена.
- Зимой их вообще не надо будет кормить. Зимой ведь они все равно не несутся.
- Ну.
- Вот и пусть летят себе на юг. В эту, как ее, в Южно - американскую сельву… Поживут там до марта, а в марте вместе с грачами и галками обратно вернутся, в наш курятник.
- Домой.
- Да. Туда, где их ждут. Где им всегда рады.
Алексей заметил, что последняя фраза явно заинтересовала жену. Она даже задумалась на какое-то время, глядя в окно и сделав губы коромыслом…
А сколько было радости в глазах у Алексея, когда неопытная стая домашних кур впервые взмыла в небо и, легко набирая высоту, стала удаляться в сторону леса. Потом ловко развернулась там над курчавыми вершинами сосен и прилетела обратно. После этого он готов был каждую курицу расцеловать. Они летают! Они летают, как настоящие вольные птицы!
С этого момента Алексей и сам ощутил свой дом каким-то временным пристанищем, потому что в этом доме у него не было ничего своего. Все общее. Стал сомневаться в том, что эта полная женщина, исполняющая в его жизни роль жены, его во всем понимает, что он любит ее, что жена не тяготит его своей ранней зрелостью и излишне практичным умом. Глядя на стаю летающих кур, Алексей Николаевич, как бы ни с того ни с сего, стал мечтать о путешествиях. Сейчас его стало угнетать то досадное обстоятельство, что за всю свою жизнь он не смог посетить ни одного привлекательного для всех отдыхающих места. Не побывал даже в Крыму, у моря, где жили его дальние родственники. Неожиданно ему захотелось посмотреть на мир с высоты птичьего полета. На недельку, а лучше на месяц оторваться от своего огромного домашнего хозяйства, забыть обо всем на свете - и полететь, поехать куда-нибудь. Ну, хотя бы в гости. Задержаться в гостях, почувствовать себя этаким медлительным журавлем в небе. Выговориться, отдохнуть, отоспаться. По утру, допустим, стихотворение написать, вечерком о чем-нибудь пофилософствовать с грамотной родней на просторной веранде. Почувствовать себя странствующим мизантропом, любителем птиц. Таким, каким он ощущал себя с детства где-то в душе, но не стал, не дотянулся, так и не дорос до понимания какой-то важной истины, которая помогла бы всё это обобщить и претворить в жизнь. Может быть, времени не хватило, а, может быть, внутренней свободы…
Ближе к осени стая летающих кур повела себя как-то странно. Алексей стал замечать, что его куры в небе уже не мельтешат беспорядочно как раньше, а определенным образом выстраиваются, привыкают к порядку, к своему месту в строю. Что худой голосистый петушок с ярким гребнем и тонкими белыми сережками все чаще оказывается во главе стаи и в полете издает какие-то призывные звуки, понуждающие кур повторять его движения.
Постепенно Алексей пришел к выводу, что полеты кур в вечернем небе становятся все осмысленнее и все сложнее, и в этом есть какая-то закономерность, как будто стая проверяет силы перед дальним полетом.
Зрелище это, надо сказать, было необыкновенное. Посмотреть на летающих кур собиралось сейчас все село. Люди с трудом поднимали глаза вверх и удивленно качали головами. Им почему-то не верилось, что обыкновенные куры могут вот так вот лихо и легко парить в осеннем воздухе под самыми облаками. Что они настоящие птицы. Этак, чего доброго, и гуси в небо поднимутся, и козы, и поросята.
И когда однажды вечером куриная стая взмыла в небо и растаяла в закатных лучах где-то на кромке горизонта - никто не поверил, что она действительно улетела на юг. Слишком это было нереально. Люди по инерции еще долго спрашивали у Алексея, не вернулась ли стая? И получая отрицательный ответ, явно озадачивались - не знали, как на это отреагировать, что сказать. Ободрить человека или посочувствовать ему.
Зима, после отлета кур, была томительной и скучной. Снега не было до середины декабря, зато морозы стояли трескучие и каждый день дул северный ветер, шурша опавшими листьями в поредевшем саду… Правда перед самым новым годом погода вдруг переменилась, снег пошел крупными хлопьями, даль опьянела от белизны, темные ветви яблонь опушились иглистым серебром, ели за садом пригнулись под тяжестью снежной ноши.
В конце марта Алексей стал ждать возвращения кур. Приближалась Пасха, нужны были яйца, а куры, как назло, все не возвращались с далекого тёплого юга. Жена уже начала волноваться: не случилось ли с ними чего? Грачи, вон, уже давно прилетели, гуси, даже утки вернулись, а кур все нет.
Алексей то и дело выходил на высокий берег реки и с надеждой смотрел в ту сторону, куда прошлой осенью улетели его птицы. Ждал, что они скоро вернутся. Надеялся… Но куры почему-то не возвращались. Жена уже начала потихоньку ворчать. Молчала, ворчала и вдруг не выдержала - набросилась на бедного мужа.
- Доигрался со своими курицами, муженек! Я тебя предупреждала. Я тебе говорила, что ничего хорошего из этой затеи не получится. Вот, так и вышло. Снова я оказалась права. Где твои курицы-то?
- Подожди еще немного, - неуверенным голосом ответил муж. - Может быть, они уже на подлете, и мы с тобой ругаемся зря. Вернуться наши куры. И Флора и Офелия. Все прилетят, когда наступит срок.
- Да у людей-то куры уже давно несутся, а у нас еще не начинали. Теперь, даже если и прилетят - будет уже поздно. Придется в магазин за яйцами идти, покупать по 3 руля штуку.
- Ну и купила бы нето… один-то раз, - огрызнулся Алесей.
- Да стыдно, - вдруг призналась жена, - я у себя на работе всем растрезвонила, что скоро наши куры вернутся, завалят нас яйцами после юга-то, после отдыха…. Не знаю теперь, как и быть.
- А я верю в своих кур. Верю. Они на самом деле вернутся…
И стая вернулась… Однажды утром Алексей проснулся от необычного шума в саду. Вышел из дома и остолбенел от удивления. Огромная стая кур кружила над его домом, над садом, над хлевами. Но на землю почему-то не опускалась. Птиц было так много, что они, кажется, закрывали своими телами все небо. Только вели себя при этом как-то странно. Они сделали несколько кругов над селом, пролетели над старыми липами за огородом, и стали рассаживаться по окрестным деревьям. Теснили в больничном парке грачей, терялись в раскидистых тополях возле речки и при этом распевали какие-то непривычные (должно быть, африканские) песни. Причем распевали так громко и так естественно, что все село раздраженно бурлило дня два, пока куры не свили себе довольно увесистые гнезда и не успокоились.
Дня через три после этого Алексей наконец понял, что куры в его двор не вернутся и по насестам не сядут, потому что вернулись они, оказывается, вовсе не домой, а на свою любимую родину. И поэтому гнездиться они будут там, где удобно, то есть, по сути - там, где вздумается.
Потом он видел их на свежей пашне за селом, на песчаной отмели возле реки, на мусорной свалке. И сколько не скликал их привычным «тю-тю», сколько не рассыпал в просторной вольере отборное пшеничное зерно, сколько не подбирался к ним с протянутой для угощения рукой, соря хлебными крошками, - одичавшие куры не желали признавать в нем хозяина.
Зато соседи стали подшучивать над Алексеем как-то уж очень ехидно, называя его увлечение дурачеством, а его расдомашненных кур - «африканскими бестиями», которые каждое утро в чужих огородах гряды разрывают, добывая себе пропитание. И жена совсем озверела. Не говорила с ним как следует, только кричала, да вертела рукой у виска, обещая всем рассказать, какой он у нее придурок и недотепа.
Между тем, куры вскоре сели на яйца. Стали парить и совершенно исчезли из вида. Алексей попробовал было заглянуть в ближайшие гнезда с помощью длинной деревянной лестницы, но получил от бывших несушек такой отчаянный отпор, сопровождаемый таким жутким переполохом, что вынужден был отказаться от своей затеи. К тому же в куриных гнездах оказалось всего по три яйца какого-то непривычно мелкого размера и в крапинку, так что заниматься собирательством стало неловко, даже в угоду разгневанной жене.
Некоторое время после этого Алексей Николаевич чувствовал себя угнетенно. Ему даже стало казаться, что вся его затея с летающими курами - это большая и довольно несуразная глупость. Но когда однажды утром, где-то в самом начале июня, он увидел в небе изящных молоденьких курочек, которые еще неумело, но уже вполне естественно парили над вершинами цветущих лип, перекликаясь друг с другом какими-то ангельски - тонкими мелодичными голосами, и сверкая на солнце золотистым оперением, - в его душе неожиданно шевельнулся восторг. Восторг какой-то совершенно бескорыстный и искренний. Он запрокинул голову в небо, и сквозь неумелые полеты юных птах увидел белые медлительные облака, а дальше - бездонное пространство манящей небесной сини, так легко отрывающей нас от бренной земной суеты. И подумал вдруг, что вместе с летающими курами в этом небе обрел что-то важное для себя, что-то существенное, ради чего собственно и живут люди на земле, - творят чудеса и чудесные глупости, падают и поднимаются. Отрываются от земли - и летят…