Далеко-далеко, на побережье Западного Океана, Хоры* – дочери отца времени титана Хроноса, собрались в сверкающем дворце встречать возвращающегося с небесной дороги титана Гелиоса-Солнце.
Вот завершил по небосводу свой ежедневный путь светлый Гелиос; четвёрку сияющих коней освободил он от ярма, отложил в сторону свой звёздный бич, затем стал купать своих коней в потоке Океана, омывая пот и пену с их грив и боков. В почтительном ожидании вкруг его трона встали Хоры – двенадцать божественных дев, и приветствовали вернувшегося в свой дворец Гелиоса как древнейшего пастыря мира. Благодушно улыбнулся Гелиос, ожидая обращаемых к нему просьб и благосклонно разрешая им говорить. И сказала тогда одна из дочерей Хроноса:
- О жизнеподатель мира, светлый бог Гелиос! Ты владычествуешь над всеми травами и плодами земными; укажи нам, когда же настанет срок созревания грозди? Придёт ли время напомнить людям о даре бессмертных? Не укрывай от меня, умоляю, своего дара: ведь одна я осталась без оного, и нет мне ни жатвы, ни снопа, ни даже травинки, ни Зевсом ниспосланных ливней…
Улыбнулся титан-Гелиос прекрасной Хоре и указал ей на стену зала – здесь, на двойных каменных досках, были размещены все пророчества о судьбах мира.
И, открывая взору Хоры тайные письмена на скрижалях, так сказал пресветлый Гелиос:
- Вот здесь, на третьей по счёту доске, сведаешь ты, когда будет время для сбора, в области Девы и Льва; а на четвёртой доске изображён сам владыка гроздовий!
Подошла Хора к стене и на пророческой кладке узрела тексты пророчеств и яркие картины былого и грядущего; пробежав глазами те письмена, быстроокая Хора остановилась на изображении лучезарного Льва, указанном солнечным богом; тут же преискусно был написан звёздный образ Девы, державшей в руке сочную гроздь, снятой ранней осенью. И прочла дочь Хроноса начертанный оракул:
« Станет гибкой лозою Ампелос, даст своё имя грозди, что виснет средь листьев…»
А дальше еще одно пророчество прочитала она:
« Аполлону даровано Зевсом носить ветвь спящего лавра. Красные розы присущи яркой Кипрогенейе*. Ветви зелёных олив – Афине зеленоглазой… Сноп тяжких колосьев – Деметре, а гроздь лозы – Дионису!»
Прочитав оракулы, начертанные на стене дворца Гелиоса, Хора вместе с сёстрами поспешила к восточным потокам реки Океана.
Между тем, исцеления от горькой скорби так и не получил Дионис.
Дни и ночи терзался он муками памяти о безвременно ушедшем юном друге. И казалось ему, будто вся природа скорбит вместе с ним… Остановилось течение лидийского
Герма среди поросших тростниками берегов, что раньше под дуновением ветра к морю стремилось – будто более Герм струиться не хочет… Златопенный Пактол замедлил свой сверкающий поток, словно по мёртвому плача… А фригийский Сангарий свои воды, вытекающие из подземных гротов, вспять повернул в глубокие пещеры, будто бы в честь погибшего юноши. И сосна с однолеткой пинией горестно плачет смолою, что-то скорбно нашёптывая под слабым дыханием ветерка; и вещий лавр, дерево Аполлона, роняет свою листву в горестном порыве ветра… Даже олива, святое дерево Афины, сбрасывает на землю свои блестящие листья!
Всё вокруг предаётся печали вместе с безутешным Дионисом!
Смерть – это нить Судьбы, разорванная Мойрой.
И вот Атропос*, видя бесконечную скорбь Диониса, обратила к нему божественное слово:
- Жив, Дионис, твой отрок! Твой жалобный плач подвигнул нить Мойры по-новому свиться: не успел перейти твой друг холодных и печальных вод Ахеронта! Ампелос, хоть он и умер – не мёртв! Ибо в сладкий нектар, в бодрящий сок бедного юношу я обратила! Должно теперь чтить его пляской весёлой и ловкой игрой ловких пальцев на двуствольном авлосе*, либо в ладе фригийском, либо в дорийском напеве. Будет восславлен в песнопениях Муз твой Ампелос вместе с владыкой гроздьев Дионисом! Ты подаришь смертным напиток, это земное подобие нектара небесного; должен ты будешь, как только медовые гроздья в лозах созреют, завоевать все четыре стороны света радостью и весельем – пусть всюду будут шествия и радостные возлияния в честь бога Диониса! Плакал Дионис над гибелью Ампелоса для того лишь, чтобы более на свете не плакали люди!
Промолвив это повеление, могущественная богиня удалилась.
А скорбящему Дионису явилось тотчас истинное чудо. Из могилы Ампелоса вдруг вырос древовидный куст и прямо на глазах стремительно потянулся вверх, и смотрит в немом изумлении безутешный Дионис, как рвутся к небу побеги, делясь на ветви, извиваясь, как живые; как зарываются в рыхлую землю змеевидные корни, как повисают на выросших ветвях тяжёлые медвяные грозди… Всё вдруг заполнилось ими, они же продолжали бурно расти, завиваться, и вот уже яркая зелень свежерождённой лозы распустилась повсюду! Даже ветви соседних лесных деревьев оказались увиты гибкими и прочными зелёными побегами…
Свил себе зелёный венок из стеблей Дионис и возложил на голову, и рвались, тянулись к юному богу другие, вновь появившиеся молодые побеги, и на них стали появляться и повисать тяжелые сладостноспелые грозди.
Впервые за много дней радостью засияли глаза Диониса.
Положил он спелые гроздья в ладони, принялся крепко жать спелые ягоды…
Из смарагдовой лозы заструился ему в руки сладостнокрепкий сок. Взял бычий рог Дионис, слил в него отжаток и первым на свете испробовал молодое вино…
- Нектар и амвросию ты, мой милый Ампелос, на свет породил! – радостно воскликнул он. – Аполлон два цветка особо отметил – лавр и гиакинф, вот только не станет он лавр поедать, а с гиакинфом не возляжет за стол пировать! Прости, о Деметра, но из колосьев не сделать хмельного напитка! Как же почтенна твоя горькая участь, Ампелос! Пред тобою смягчился неприступный Аид, и Персефоны суровый нрав стал мягче и кротче! И мёртвый, для Диониса-брата ты сызнова к жизни вернулся! Нет…Живым ты пребудешь и в смерти, и в Леты потоках ты не канешь навеки, и могиле не взять тебя – даже Гея не укроет тебя в своих сумрачных недрах! Сделал тебя растением отец мой в честь Геи, а кровь твоя стала нектаром сладостным – так судил Кронион-владыка! Мой милый Ампелос… Сиянье и свежесть хранишь ты теперь на узорчатых листьях, даже и Смерть воспевает красу твою, отрок! Твоя лоза – украшение всех цветов и растений на луговине весенней! Ибо во влаге винной, истекшей из сдавленных ягод, есть благоухание всякого цветка… И отныне люди на алтари всех богов лишь вино сладкое пусть изливают, не кровь! Слышишь, Арес-убийца? Ты владыка воинственной битвы, ты вдохновитель распрей и войн, внемли же мне – владыке гроздей: от твоих жертв происходят лишь новые жертвы, от моей же – одна только радость струится! И один только дар мой содержит забвение бед и забот человеку…
Но на алтарь возливая вино, я не забуду гибели страшной Ампелоса: за смерть и погибель его стану я вечно мстить, приготовив к обряду кровавому мужеубийцу-быка: этих чудовищ свирепых моя благодать не коснётся…
* * *
Вестница богов крылатая Ирида по воздушным потокам достигла глубокого грота Реи, Матери Зевса, и совершенно бесшумно встала возле ее трона. Припав к руке великой титаниды, Ирида опустилась на колени и, будто в мольбе, обхватила ноги владычицы. И когда по зову Реи явился перед гостьей Дионис, вестница Олимпа поведала ему отцовскую волю:
- О, Дионис отважный! Повелевает твой родитель повергнуть свирепых индов, не ведающих Зевсовых законов! Сотвори же деяние, прославившее твое имя, ведь только после тяжких подвигов примет тебя поднебесная обитель, и Хоры после твоих трудов врата Олимпа тебе откроют! Ведь и Гермесу ворота благой обители открылись не сразу, а лишь после победы его над Аргусом*, и после того, как Ареса он освободил! И Аполлон-дальневержец живёт над эфиром не вечно, а после убийства Пифона; даже родитель твой Зевс всевладычный, созвездий водитель, не без трудов на небо взошел, а после того, как низвергнул племя титанов! Ты же достоин, доблестный подвиг свершив, после Гермеса и Аполлона, поселиться в отчем эфире!
Передала волю Олимпа крылатая Ирида и вознеслась в голубое поднебесье.
Рея же, услышав повеление своего державного сына, тотчас зовёт Пирриха, своего личного вестника и гонца, и велит ему немедля посетить все племена Европы и Асиды, дабы те послали лучших воинов и славных героев на общий сбор в лидийской стране, откуда должно будет выступить войско Диониса в поход на земли воинственных индов.
И вот в течение ближайших времён в лидийских пределах начало собираться огромное войско. Самые лучшие воины и прославленные герои пришли сюда, откликнувшись на зов Реи и внука ее Диониса.
Самым первым на зов Диониса пришёл Актеон, его двоюродный брат, сын Автонои, сестры Семелы. Он прибыл во главе боевых отрядов из семивратных Фив, а также из других беотийских городов – Онхесты( где главным богом являлся неистовый Арес), Петеона, Эритреи, Мидейи, Эйлесиона, Сколоса , из приморской гавани Тисбы, из Схена и Хелеона, что скрываются в лесах, из Коп – города на озере, известном изобильными уловами угря; из Медеона, из Хилы, славной своими тучными стадами; из Феспий и Платеи, расположенной в лесистой долине, из Халиарта – города, что стоит на берегу горной реки у подножия горних высот Геликона; из городка Антедона, приморской родины культа Главка, вещего морского бога; из горной Аскры и священной Грайи, из равнинного Микаллеса и из Нисайи. Всем этим войском предводительствовал увенчанный лавровым венком Актеон, сын лучезарного Аполлона-стреловержца.
Прочих беотийцев в поход на восток вёл молодой Гименей, прекраснокудрявый юноша в расцвете силы; с ним шёл седовласый муж Фойникс – мудрый наставник, опытный в делах войны – они вели рати из Аспледона, Орхомена Минийского, Хирия и из приморской гавани Авлиды.
Следом за ними прибыли отряды фокейцев: войско из Кипариса, рать из Хиамполя и Пифо, из обильной садами Крисы, из Давлиды и Панопеи, городов, известных своими святилищами в честь Аполлона; жители их пользовались особым расположением Дельфийского бога.
С островов Эвбея и Примнея пришли фаланги тяжёлых щитоносцев – их вели корибанты* - племя, отмеченное особой милостью Реи. Их предводителями были Мимант и Акмон, известный горный охотник; а также Дамней, Окитой, Мелиссей и Идей. Двое последних были изгнаны из родного дома Сокосом, родичем их матери, бежали в Афины и позже с помощью царя Кекропа вернули себе царскую власть. К войску корибантов примкнули и воины племени абантов, населявшего Эретрию, город на холмах, Стиру, Керинт, Дион и прибрежный город у скалистого мыса Гереста.
Прибыли воинские отряды из городов Стиги, Котилеи и Сириды, а также из Мармария и Халкиды; этих отрядов было семь во главе с семью полководцами, обуянными единым ярым духом Ареса.
Из Аттики привёл полки воинов Кекропид Эрехтей, царь Афин; ему помогал Сифн, разделявший с ним командование афинским войском. Они стояли во главе отрядов с плодородной равнины Ойнои, что граничит с вершинами Гимета и богатым оливами Марафоном; из городов Торика, Афидны и Элевсина, славного культом Деметры. Эти воины собрались в гавани Фалера, и оттуда на кораблях достигли лидийского побережья. Стройными рядами шли афинские воины: блистают над гривастыми шлемами воздетые копья, в ножнах до поры у них наготове мечи, все как один горят они рвением к будущим битвам!
Остров Эгину представлял Эакос, сын Зевса и нимфы Асопы; это он, славный предок прославленного в будущем Ахиллеса, вёл за собой в поход грозную рать воинственных мирмидонцев, людей-муравьёв*.
Большое воинство Крита привёл к Дионису царь Астерион; в его рати были воины из Кносса, Ликта, воинское ополчение из Ритиона и высокохребетной Гортины, из Ликаста, Бойбы, Кисама и Китея, богатого прекрасными густыми рощами.
Славный Аристей, сын Аполлона и нимфы-воительницы Кирены, изобретатель пчелиных пасек, привёл войско с равнин Паррасии и Аркадии; с ним пришли воины из городов Ласиона, и лесистого Ликея, из Стимфала, Стратии, Мантинеи и Эниспы. Эти воины привели с собой своры охотничьих и боевых псов, обученных битве. Аристей был вооружён огромным тугим луком – этот лук, равно как и тул*, украшенный искусной резьбой и полный певучих стрел, подарил своему сыну сам бог Аполлон.
Из Сикелии прибыл царь Ахат, прославленный лучник, приведший за собою рати киллирийцев, элимов и паликов; в его же войске находились ополченцы из Камарины, что стоит на берегу бурного Гиппариса, из священной Хиблы, а также воины-охотники с равнин у подножия Этны, со склонов Пелора и берегов Пахина сикелийского.
Пришли отряды из ливийских городов, основанных ранее Кадмом, в те годы, когда он скитался в поисках сестры своей Европы; теперь эти города прислали воинскую помощь внуку своего основателя. Здесь были отряды с берегов Тритонейи, из городов Хремета, Бакалы и Авхеты, что прямо граничат с знойной ливийской пустыней – предводителем всего ливийского ополчения был Кратегон, сын Псилла и нимфы Анхерои.
С острова Самофракия, известного своими таинствами посвящения в мистерии, прибыло войско, посланное Эматием, потомком прародительницы Электры, одной из Плеяд, воспитательницы Гармонии, жены Кадма; они прибыли из городов Бронтия, Мирмека, цветущей садами Саоки, из Фесиады и священного Зеринта, города корибантов. Этой ратью предводительствовал Огирос, которого называли «Аресом в Аресовом деле», происходивший из рода Гигантов – это был самый огромный и могучий воин во всём Дионисовом войске!
Из Бистонии(Фракии) привёл свои отряды Эагр, царь Пимплеи, отец прославленного в будущем певца и основателя мистерий Орфея.
От берегов Кипра на быстрых кораблях приплыли рати из Сфекии, Тамаса, горно-лесного Панакра, из городов Солы, Лапета и Кинирейи, а также из Крапасейи и Пафоса, знаменитого бухтой, где родилась златая Афродита.
Из самой Лидии пришли к месту сбора ополченцы Кимпсоса и высокой крепостными стенами Итоны, из пространного Торибиона, известного своими богатствами, а также из Сард и Керассы.
Пришли воинские отряды с берегов златоносного Пактола и реки Герм, а также из богатых городов Статалы, Стамна и Стабия.
Прибыли воины из Фригии, примкнувшие к лидийскому войску – ополчения Будейи, из Теменейи – города, расположенного в густых лесах, из Дресии и Обрима, что стоят на берегу Меандра, а также из городов Келены и Горгоны; к ним присоединились воинские ополчения с берегов Сангария. Командовал армией фригийцев герой Приас, сын Бромбия. Отряды карийцев вёл юный и прекрасный Кавн, впоследствии известный своей кровосмесительной страстью к родной сестре; но это было еще впереди, и не сложил пока Кавн песни о злосчастном любовном томлении…
Огромная армия собралась в стране богини Реи, и воинский лагерь раскинулся на окрестных равнинах и горных склонах, наполнив их шумом и звоном оружия; а ночью огни его костров были похожи на отражение россыпей мерцающих звёзд в чёрном небесном своде…
Но и этого слишком недостаточно для предстоящего дальнего похода – так решила Мать Рея. Бросает она клич, призывая войско демонических и божественных сил.
- Вслед за племенем смертных воителей собирайте небожителей войско, о Фебовы ветры! – так воскликнула она.
И вот, повинуясь зову великой Матери, предстали перед нею прибывшие с
огнедышащих гор Лемноса сыновья Гефеста Алкон и Эвримедон во главе войска
кабиров*; с отрогов горных Крита пришли дактилы*, в битвах наводящие священный ужас на всех врагов – это они в своё время помогали Рее скрывать от Крона
маленького Зевса, исполняя шумные воинские пляски перед его глубокой пещерой. Предводительствовали ратью дактилей Пиррих и Кирбас из царского города Кносса.
Следом за кабирами и дактилами прибыли тельхины*, покинувшие безмерную бездну беспредельного моря ради участия в великом восточном походе. Их предводители – Лик, Дамнеменей и Скелмис, правящий колесницей, подаренной им их отцом Посейдоном.
Сюда же пришли несколько огромных, как горы, великанов из рода могучих
киклопов; их имена – Элатей, Эвриал, Трахиос, Аргес и Халимедон, все они были вооружены тяжкими палицами и огромными топорами, и у каждого на лице только один огромный глаз, грозно сверкающий над переносицей посреди лба.
Явилось для дальнего похода Диониса и целое войско сатиров, именуемые также панами (по имени бога лесов Пана) – видом как люди, но имеющие рожки надо лбом и косматую козью шкуру. Правда, ходили слухи о том, что в битве от них проку немного: племя сатиров бежит кровавой сечи, зато знаменито пустой похвальбою, а также знатоки они все неистовой пляски, и воинов среди них мало – тех, кому грозный Арес поведал искусство боевого построения.
Ополчившись на зов Реи, пришли сюда и вакханки – кто с меонийских склонов, а кто перейдя перевалы высоких отрогов Сипила. Горные нимфы в длинных хитонах – отважные и неистовые Эпимелиды, те, что зорко стада охраняли от диких зверей и разбойников; к ним примкнули и Мелии, оставившие священные рощи и дикие заросли леса, все они явились, чтобы идти в поход. Пришли и менады, потрясающие острыми тирсами и звенящие меднозвонными тимпанами. Однако всех неистовей были Бассариды, дышащие могучей силой, - те, что вскормили самого Диониса! Айгла и Каллихора, Иона и Эвпетала, Калика и Бриуса, что бегала быстрее ветра; могучие девы Силена и Рода, Эревто и Окитоя, Акрета и Харпа, Ойнанта и Ликаста, Стесихора и Тригия… Самой старшей среди них была вакханка Протоя.
Каждое ополчение имело своего вождя, но все они подчинялись молодому богу Дионису; и не носил он при себе ни щита, ни боевого дрота, не держал за плечами меча-хопеша* и не возлагал на голову боевого шлема. Вместо шлема на кудрях его возлежал живой венец из змей, тесно переплетённых гибкими телами; вместо боевых поножей носил он плетёные сандалии пурпурного цвета; мощную грудь молодого бога прикрывала небрида из плотного меха, расшитая узорами; в левой руке он держал огромный рог, отделанный тонко золотом, а в правой – большой острый тирс, увитый тёмно-алым плющом; на поясе у него была белая плотная повязка, расшитая золотом.
И вот огромные рати, созванные Дионисом, покидают Меонию*: впереди на богатой убранной повозке ехал сам Дионис в окружении целого войска горных вакханок; затем шли корибанты, ведя в узде прирученных львов и леопардов; далее следовали вереницы мулов, к хребтовинам которых были приторочены амфоры, полные нектара из виноградного гроздовья; величаво ступали онагры, вёзшие на спинах темно-алые ткани, украшенные золотом кратеры и серебряные рукомойни – и только потом шли вооружённые рати воинов, бряцая доспехами и оружием. Торжественная процессия и войска двинулись по просторам Фригии, вдоль реки Сангарий. Спустившись с отрогов фригийских гор, Дионис и его огромное разноплемённое воинство вступили в пределы Аскании*.
* * *
Всё население Аскании вышло встречать дивное воинство Диониса; многие были напуганы видом вооруженного войска, думая, что в их земли явился грозный завоеватель. Но Дионис сам вышел вперед и выступил перед собравшимися
асканийцами, заверяя их, что не несет им зла; он говорил, что пришел научить их миру, любви и веселью. Дионис убеждал притихших слушателей, что отныне не надо проливать кровь не только на охоте и в кровавых битвах, но и на алтарях богов. Вместо кровавых жертв подобает на алтарях в честь бессмертных лить молодое вино, а также – пить самим его во славу всех богов! Каждому из пришедших к нему жителей Аскании Дионис предложил отведать налитые гроздовья и всех желающих обучал таинствам и священным ритуалам бескровного почитания бессмертных.
Люди Аскании желали мира, а потому охотно воспринимали то, о чем говорил и чему учил их пришедший в их страну Дионис. И каждый принимал новые для него ритуалы и учился новым священнодействиям…
Ночью же черное небо прочерчивали огненные следы падающих звёзд, а где-то вдалеке сверкали зарницы и над горами грохотал отдаленный гром, будто предвещая неминуемые беды и испытания…
Утром Дионис отправил послов к царю Аскании Астраэнту, совершающему постоянные вторжения в пределы Меонии и угоняющему ее жителей в рабство. Посланцы Диониса должны были потребовать от него прекращения грабительских набегов – ведь у меонян есть теперь заступник, новый бог Дионис, сын самого Зевса! Явились послы к Астраэнту и передали ему повеление бога. Смутились было царь и его советники – кто же хочет идти против воли божества, да еще сопровождаемого огромным и странным воинством? Но тут выступил один из полководцев асканийских Меланей, устами которого вещала сама богиня Гера.
- Слава тому, кто ужас вселяет в скопище слабых женщин! – насмешливо сказал он. – В битву надо собираться, царь Астраэнт, а не слушать лживые речи посланцев никому не ведомого бога! Кто это сказал, что он – сын самого Зевса? Кому вообще известно это имя – Дионис? Он преступник, ибо призывает не чтить богов наших кровавыми жертвами, что так любезны их сердцу, а лить на алтари некий напиток, от которого якобы происходит веселье… Где это видано, чтобы богов ублажали слащёной водой, а не жертвенной кровью? Вы разве малые дети, чтобы верить в подобные россказни? Посмотрите, кто противостоит нам – у этого Диониса в войске полно каких-то простоволосых женщин, и чем они вооружены? Кимвалами и тирсами? Тирсом махать – не дроты метать! Нам стоит опасаться не этого неведомо откуда явившегося сброда, а войска Дериадея*, царя, которому мы подвластны, и перед которым тебе, Астраэнт, придется ответ держать, если не вышвырнем из Аскании эту толпу безумствующих женщин и козлоногих лесных демонов!
Астраэнт счёл доводы Меланея весьма разумными. Преисполнившись гордыни, он сделался неприступен и несдержан; осыпав послов Диониса угрозами и оскорблениями, он выгнал их прочь, и они ни с чем возвратились к своему повелителю.
Скрепя сердце, опечаленный Дионис приказал готовиться к битве.
Грозные фаланги асканиев выстроились на равнине близ Астакидского озера; командовал ими опытный военачальник Келеней. Сам же Астраэнт с отрядами отборных воинов и телохранителей занял берег Астакийского источника, чьи струи низвергались с крутого склона шумным водопадом – здесь царь ожидал атаки войска Диониса. А Дионис вовсе и не думал задействовать в битве все свое воинство: сразиться с асканиями он доверил только своим неистовым бассаридам и дактилам – мастерам боевой пляски. И те, и другие издавна были служителями великой Матери Реи, а теперь повиновались еще и внуку ее Дионису.
Келеней, стоявший во главе асканийских фаланг, с изумлением увидел, как
напротив его передовых отрядов выстраиваются рати, состоящие из одних женщин, не вооруженных ни копьями, ни мечами, и даже не прикрытых доспехами.
Пораженный этим невиданным зрелищем, полководец асканиев обратился к своим воинам с такими словами:
- Бог или не бог этот Дионис, однако ясно одно – он безумец! Как мог он решиться выставить против вооруженных воинов толпу безоружных женщин? Это что – его насмешка над нами? Нам предстоит сражаться с изнеженными женщинами? Ну что же, друзья – давайте поучим нового бога, этого самозванного сына Зевса, с какими воинами подобает идти в сражение! Идите же в бой и помните - никому не давать пощады!
С бурными боевыми криками рати асканиев устремились вперед – они были подобны фракийским журавлям, нападающих с воздуха на толпы невооруженных пигмеев и нещадно бьющих их своими длинными клювами. Нестройная с виду толпа бассарид ожидала приближения врагов в грозном молчании. Но только внимательный глаз мог заметить, что в этой женской рати что-то происходит: словно некий незримый вихрь чуть слышно пронёсся по их рядам! А потом вдруг бассариды с диким неистовым многоголосым воплем устремились навстречу рати асканиев!
Они были страшны и одновременно прекрасны в яростном неистовстве, в этом священном безумии, что они сами же вызывали в себе. Вот одна – обвита ядовитым поясом из грозно шипящих змей; вот другая – в венке из плюща и поднявшая медножалый тяжёлый тирс; вот третья – обуянная неистовой яростью, с длинными волосами, распущенными вольной волною, и над плечами ее вьются эти густые пряди, подобно подхваченному ветром покрывалу! Четвертая яростно бьет в барабан, порождая гулкую дробь, подобные грохоту сражения; с диким, раздирающим уши воем бросились в кровавую битву неистово-яростные вакханки! Вместо копий в их руках тирсы, однако эти лозовые сулицы* прячут в плющевых плетениях острые медные жала, несущие гибель.С ужасающим грохотом, воем и рёвом столкнулись мужская рать воинов-асканиев и женское воинство бассарид.
Это было невероятное и невиданное зрелище! Влекомые священным безумием к кровавой битве, бассариды набросились на асканийцев, опрокидывая их и подминая под себя. Вид их был донельзя необычен: одна подпоясана поясом из живых змей, другая одета в пеструю оленью шкуру, третья идет в бой в сопровождении молодого льва, бросающегося с рычанием на встречных врагов… и совершают они вещи невообразимые! Одна стремительно бежит по шипам и сучьям, по острым листьям аканфа*, твердо сминая их босыми ступнями; другая бросается на боевого верблюда асканиев – бассарида взбирается на длинноногого зверя, тяжелой изострой секирой режет его наклонённую шею… в клубы пыли падает отрубленная верблюжья голова, а обезглавленный зверь еще бежит вперед по дороге, пока, спотыкаясь всё чаще, безглавое тело верблюда, скачущее само собою, не валится на хребтину в придорожный прах! Третья вакханка разбивает щит воина-аскания тяжелым камнем, который и трое мужчин поднять были бы не в силах, а четвёртая тут же голой рукою сердце его из груди вырывает…
- Что это?.. – в смятении шепчет Келеней, чудом избежавший гибели в горниле неистовой битвы.
А у Астакидского источника отряды Астраэнта подверглись натиску железного воинства дактилов. В сражении они подражают движениям пляски, делая это столь искусно, что оказываются недосягаемы для оружия врагов. Мечи и секиры асканиев рубят лишь воздух; дактил, словно танцуя, уходит из-под копья аскания, а потом, улучив момент, насмерть разит его дротом, отпуская один лишь точный, смертельный удар! На помощь дактилам приходят вакханки, опрокинувшие и разметавшие фаланги Келенея… Сеча продолжается с обеих сторон: свищет сиринга, призывает к сражению авлос, буйно вопят бассариды, разъяряя всех к распре, и словно в ответ им потемневший небосвод отзывается раскатами громов и блеском далёких зарниц.
Как будто сам Зевс пророчит победу своему сыну!
Заалела и вздулась от пролитой крови алчущая равнина, и в устье астакидских
потоков кровь погибших асканиев сливалась с озёрной водой.
Сжалился кроткий сердцем Дионис над погибающими врагами: поднявшись на вершину приозёрной горы, смотрит он в сторону водной глади, простирая руку…
Наделил Дионис озёрные волны даром опьянения.
Белая пена волны начала истекать влагой пурпуровых вин, сладостным медленно-тягучим мёдом заструились водные потоки; и повеяло ароматное благоухание от преображённых волн, источая дивный хмель и одевая пологие берега красноватой каймою… Один из вождей асканиев отпил превращённой воды и с изумлением воскликнул:
- Вот неземное питьё! Оно не похоже на привычное нам козье молоко, и на мёд не походит, что сотворяет нам пчела в тысячеустых сотах! Отведал я, и вот уже разум как будто облаком благовонным окутан…Тут чудо! Это питьё я желаю всё больше: слаще мёда оно, и не рождает пресыщенья у пьющего. Эй, други! Сюда… Вкусите от влаги медоточивой! Не иначе, как небесный нектар в горних высях струится, богов услаждая, - так и нам теперь наяды земные подарили такой же…
Услышав такие слова одного из предводителей, аскании толпой бросились в
прибрежные волны, источающие медово-терпкий аромат. Одни пили живительную влагу, загребая ее горстями, другие – припав на колени и лакая ее подобно диким зверям. Многие принесли осколки сосудов и пастушьи плошки, чтобы было куда собирать неведомый доселе напиток… Прошло немного времени, и вот уже у асканиев из переполненных глоток начинает извергаться винная пена, а перед глазами задвоились окружающие поле битвы горные отроги; течение же озёрного потока продолжает источать пьянящую влагу, заблагоухал и берег, принимающий ток хмельного прибоя…Помутился рассудок у опьяневших асканиев: стали они разбегаться по всей округе, пытаясь ловить пятнистых оленей, думая, что ловят вакханок, одетых в оленьи шкуры, и диких быков, принимая их за самого Диониса! Хмельное безумие постепенно охватывало вражеское войско. А затем на всю рать асканиев стал наваливаться тяжкий беспробудный сон. Одолеваемые цепкой хмельной дремотой, опьяненные воины начали разбредаться и расползаться по берегам озера, пока силы окончательно не оставляли их: кто развалился на прибрежных песках, пропитанных пьянящей влагой, кто нашел пристанище под корнями дубов и вязов ближайшей к берегу рощи; а иные пали наземь прямо у кромки прибоя, оставив оцепеневшие ноги в прибрежных волнах! Увидав во множестве обессилевших и валящихся с ног врагов, улыбнулся Дионис и так сказал своему окружению:
- Слуги мои и друзья… довольно кровавой битвы, ввергайте теперь асканиев в тесные узы и тащите их в плен; крови однако, ни капли больше не проливайте! Пусть, склонивши колени пред победителем-Дионисом, послужат аскании неистовой Матери-Рее! Пусть бросят на ветер свое оружие, пусть снимают высокогривые шлемы и оставляют грохот сражений; клич боевой пусть сменяют на бурные крики «Эвое!» в честь Матери-Реи и в честь Диониса!
И слуги нового бога без промедления исполнили повеление:
многие сотни уцелевших асканиев оказались в плену у Дионисова воинства. И брали их всех голыми руками, не встречая никакого сопротивления, словно беспомощных младенцев.
_ _ _ _ _ _
*Хоры – дочери титана Крона(Хроноса) и Фемиды, божества дней и часов, а также времён года; хранительницы порядка в природе, служительницы Гелиоса и других богов;
*Кипрогенейя – «Рождённая на Кипре» - эпитет Афродиты;
*Атропос – имя одной из Мойр, означает «безжалостная, не изменяющая своего решения»;
*авлос - музыкальный инструмент, обладавший звуком особого тембра;
*Аргус – стоглазое порождение Земли, страж Ио, возлюбленной Зевса; убит Гермесом;
*дактилы (корибанты, куреты) – рождённые Землей слуги Реи, почитавшие богиню ритуальными плясками с оружием. Громом ударяемых друг о друга щитов и лязгом скрещиваемых мечей заглушали плач младенца Зевса и тем спасли его от титана Крона;
*мирмидонцы – воинственное племя из Фессалии, чьим древним родовым тотемом был муравей;
*тул - короб для стрел, то же, что и колчан;
*кабиры – потомки Гефеста, искусные кузнецы, покровители мореплавателей. Особенно почитались на Лемносе и Самофракии;
*тельхины – сыновья Посейдона, морские божества, искусники в кузнечном деле и колдовстве, спутники Диониса;
*хопеш – пехотный серповидный меч, применявшийся в Египте и землях Ханаана во II тысячелетии до н.э.; из-за формы и величины обычно носился за плечами на особом ремне;
*Меония – другое название Лидии, иногда переносимое и на соседнюю страну Фригию;
*Аскания – страна в Малой Азии, на территории будущей Вифинии.
*Дериадей – царь индов, сын Гидаспа, главный противник Диониса в Индии;
*сулица – короткое копьё, используемое и как метательное оружие, и для ближнего боя;
*аканф – растение с жёсткими и колючими узорчатыми листьями;
*авлос – музыкальный инструмент, обладавший звуком особого тембра.