Эдуард Игуров больше не вспоминал о своей прожитой жизни. Медленно поднявшись со стула, он подошёл к открытому настеж окну и сказал себе о том, что последний раз видит звёзды и луну, последний раз вдыхает ночной аромат.
Когда, сжимая в руках револьвер, Эдуард предстал перед зеркалом, на его лице была прежняя Маска. Чёрно-белое творение, целых тридцать семь лет казавшееся несбыточной фантазией, глупой шуткой разыгравшегося воображения было удивительно чистым, и ни одна случайная трещинка, ни одна пушистая пылинка не портила его чёрно-белого величия. Эдуард поспешил снять эту злосчастную материю и выкинуть её в угол комнаты; теперь он увидел своё прежнее лицо, только уже не было в этом лице былой восторженности и юности. Вокруг потухших глаз расположились чуть видимые морщинки, волосы местами были седые, а губы дали несколько трещин – это было лицо чужого человека, лицо, измнения которого оставались без внимания целых тридцать семь лет. На мгновение Эдуард загорелся мыслью о том, что былого отвращения нет, но его лицо по-прежнему казалось ему чужим, и он совершенно не знал, как с ним обращаться. Пустующей рукой он провёл по волосам, и с них посыпалось что-то крохотное и белое, рука неспешно вела дальше, к подбородку, и во время этого пути она явственно ощущал каждую старческую впадинку, выпуклую точку и два относительно глубоких выреза на губах. Он никогда не задумывался над своей мимикой, и теперь пытался посмотреть, какова она в деле. Уголки его рта неуклюже расходились, и щёки от этого казались дряблыми, словно уши кокера спаниеля. Эдуард пытался улыбнуться, но в следующую секунду в его глазах зловеще блеснула сталь: рука быстро перенесла револьвер в рот, и неестественная улыбка сменилась неестественным смехом. Старик развернулся затылком к зеркалу; через секунду оно разбилось.