Продолжение рассказов "Я тебя...", "Год спустя", "Наши дни".
По мнению господина Ларионова, в голове Алексея Михайловича порой происходили странные и недоступные для понимания других вещи. А именно, абсолютное отключение столь необходимой в этой жизни опции здравого смысла. Убеждаться в этом Валерию Николаевичу приходилось, к счастью, редко, но вот сейчас был как раз тот самый «тяжелый» случай.
- Что это? – спросил Валерий Николаевич, указывая на мокрый и взъерошенный комок шерсти, жмущийся к холодильнику.
- Кошка, - буднично отозвался Горнев, пряча улыбку. – Красивая, правда?
- Красивая? – иронично повторил Валерий Николаевич. – Она тощая, страшная и скорее всего блохастая… где ты ее взял?
- На улице, - пожал Горнев плечами. - Мокла под дождем. Мне ее жалко стало.
В этом был весь Алексей Михайлович. Сострадающий бедным и брошенным. И неважно, сколько у тех было ног – две или четыре.
- Так, может, ты теперь всех бездомных кошек сюда притащишь? – поинтересовался Валерий Николаевич, выразительно выгнув бровь. – Откроем благотворительный центр…
- Лер, ну что ты нудишь, как старикан? – фыркнул Горнев, не обращая внимания на сарказм в голосе своей второй половины. – Подумаешь, кошка. Что в этом плохого?
- В этом доме никогда не было домашних животных, - безапелляционно заявил господин Ларионов.
- Значит, теперь будет. Честное слово, не выгонять же ее снова на улицу?
Последний довод заставил Валерия Николаевича помедлить с ответом. Не то чтобы он не любил животных. Вернее, он к ним относился весьма спокойно, но желания взять себе домашнего питомца у него не возникало никогда. Он даже не задумывался об этом. И вот теперь господин Горнев просто-напросто ставил его перед фактом, что в их доме будет обитать вот это облезлое нечто.
По большому счету можно настоять на своем и отвезти это «чудо» в приют. Зная Алексея Михайловича, господин Ларионов мог с уверенностью заявить, что закатывать истерику по типу «ну давай ее оставим, смотри, какая она хорошенькая» он не станет, как и устраивать бойкот, демонстрируя обиду. Он просто кивнет и сделает так, как ему сказали.
Так что дело было не в Горневе. Дело было в самом Валерии Николаевиче. Он просто не мог не пойти навстречу. В конце концов, за прошедший год совместного проживания не раз бывали случаи, когда кому-то стоило уступить. И в основном делал это именно Горнев. Валерий Николаевич же, как лицо заинтересованное в продолжение общего существования, не мог не заметить столь благородного порыва и, разумеется, не оценить. И если сейчас он снова будет гнуть свою линию…
- Черт с тобой, Горнев. И с ней тоже, - смирившись, сухо проговорил господин Ларионов, гася в душе вспыхнувшее раздражение. - Но притащишь еще хоть одну, поедете жить на свою, отдельную жилплощадь. И свези ее к ветеринару. Пусть привьют от бешенства и выведут блох.
- Как скажешь, - легко согласился Алексей Михайлович, но прежде, чем он снова склонился над кошкой, Валерий Николаевич заметил скользнувшую по его губам довольную улыбку.
Именно так в их доме появилась Ефросинья. Дармоедка. Годовалая – именно такой возраст определил ветеринар – пегая дворняжка с нахальным взглядом огромных желтых глазищ. Когда эта мадам отъелась и обросла шерстью, господин Ларионов признал, что она действительно вполне даже симпатичная особа. Правда, все же предпочел держаться от нее на расстоянии, не желая завязывать каких-то теплых отношений. Хватало того, что Горнев носился с этой дармоедкой, как с писаной торбой.
А Горнев именно, что носился. Он довольно быстро приучил ее к туалету, как и к тому, что еда на столе – неприкосновенное, а у нее есть миска со своим кормом, но вместе с тем периодически покупал ей самую лучшую говяжью вырезку. Ласково и нежно журил за опрокинутые горшки с цветами и содранные занавески на кухне, хотя, по мнению Валерия Николаевича, за это следовало, как минимум, пороть. Купил когтеточку, чтобы она не драла мебель и обои, и специальный домик, чтобы «Фросе было удобно спать». Правда, она полностью проигнорировала последний широкий жест Алексея Михайловича и выбрала себе местом для спанья его стул. Еще через пару недель квартира наводнилась игрушечными мышками, птичками и мячиками, а приходящая домработница начала систематически выгребать из-под диванов и кресел скатанные в шарик бумажки, которые Фрося особенно любила погонять.
Горнев обожал ее до умопомрачения, и та отвечала ему не поддающейся сомнению взаимностью. Но вот с господином Ларионов у нее отношения как-то не складывались. Непонятно, была ли это ревность или желание померяться тем, у кого характер круче, но впервые Валерий Николаевич ощутил на себе всю Фросину «любовь», когда, придя вечером с работы, сунул ноги в тапочки и обнаружил, что те мокрые. Ефросинья сидела в кухонном проеме и, счастливо жмурясь, наблюдала, как Валерий Николаевич, стаскивая с себя испорченную домашнюю обувь, тихо, но нецензурно ругается. Правда, потом, когда тот тыкал ее носом в эти самые тапки, видимо, поняла, что перегнула палку с методом выражения своих чувств, и больше такого не делала. Оба записали по очку на свой счет, и на какое-то время в боевых действиях наступило затишье.
Осознав, что покушаться на чужую собственность нехорошо и наказуемо, Ефросинья решила покуситься на самого господина Ларионова, и в следующую неделю его нижние конечности подвергались регулярным атакам ее когтей и зубов. И то и другое у этой женщины было острым, как иголки, посему и терпение Валерия Николаевича иссякло довольно быстро. Госпожа дармоедка была изловлена в тот самый момент, когда готовилась к очередному нападению, и заперта в кладовке.
Сначала она жалобно мяукала. Потом требовательно орала. Когда же этот «концерт» превратился в самую настоящую какофонию, Горнев попытался было заступиться за свою любимицу, но господин Ларионов весьма настойчиво попросил не вмешиваться в воспитательный процесс, объяснив, что в противном случае Горнев пойдет следом за ней. В кладовку. Алексей Михайлович весело хмыкнул, но промолчал.
Ефросинья была выпущена на свободу через два часа, когда у нее уже не осталось сил даже на то, чтобы тихо мявкнуть. Гневно сверкнув глазами и всем своим видом демонстрируя презрение, она продефилировала мимо Валерия Николаевича в кухню к мискам с едой и, повернувшись к нему своей весьма упитанной пятой точкой, возмущенно захрупала кормом. Господин Ларионов довольно усмехнулся и вернулся за стол доедать ужин.
Холодный нейтралитет держался почти месяц. Несколько раз Ефросинья пыталась нарушить пакт о ненападении, но любые попытки напакостить Валерий Николаевич безжалостно и категорично пресекал. В итоге до Фроси вроде дошло, что вторая половина ее обожаемого хозяина не лыком шита и на кривой козе к нему не подъедешь, как ни старайся, и прекратила все поползновения в его сторону. Победа осталась за господином Ларионовым с перевесом в несколько очков.
А потом Горнев уехал в командировку на несколько дней. Попросил «не обижать Фросю» и отчалил. На взгляд Валерия Николаевича, сие замечание было абсолютно неуместным и возмутительным. Нет, если бы он был младше лет на двадцать пять, то, наверное, устроил бы этой красотке злую месть со всеми вытекающими. Но ему, слава Богу, уже давно было не пятнадцать, в голове присутствовали как мозги, так и благоразумие. В конце концов, это была всего лишь кошка. Пусть и вредная.
В первый день госпожа Ефросинья, похоже, не поняла, что ее ненаглядный куда-то делся. Она привычно встретила вернувшегося с работы господина Ларионова и, дождавшись, когда он наденет тапки, прошлепала в кухню, давая тем самым понять, что еда кончилась и надо бы насыпать в кормушку чего-нибудь съестного. В плане поесть эта барышня не гнушалась выпрашивать вкусности даже у своего «заклятого врага». Похрустев своими сухарями и вылакав полмиски воды, она как обычно забралась на Горневский стул и завалилась спать.
Вечером второго дня эта мадам не только не вышла в прихожую, но даже не слезла со стула. Корм был нетронут, туалет, вычищенный утром, так и остался чистым. Только воды в миске поубавилось. И до господина Ларионова дошло, что госпожа Ефросинья скучает. Скучает по Горневу.
- Эй, дармоедка! – окликнул ее Валерий Николаевич, и Фроська подняла голову, внимательно и в какой-то степени заинтересованно на него посмотрела. – Голодовку решила объявить? Да никуда он от тебя не денется, вернется через несколько дней.
Моргнув своими демоническими глазами, Ефросинья гордо отвернулась, типа, не знаю, о чем ты тут вещаешь, отстань от меня, смерд. Валерий Николаевич только хмыкнул и долил воды в миску. Подумав, погладил ее и тут же получил лапой по руке. Правда, когтей она не выпустила. И на этом спасибо.
На третий день она напрудила Валерию Николаевичу в тапки. Видимо, решив, что во всем виноват именно он. Злой и нехороший дядька избавился от ее любимого хозяина и потому у нее есть полное основание ему отомстить. Да еще смотрела с эдаким вызовом, мол, я готова к любому наказанию, но в любом случае ты - бездушный и жестокий человечишка, ничуть не заслуживающий такого прекрасного создания как Алексей Михайлович. В этот раз Господин Ларионов даже не стал ее наказывать, но мысленно попросил господина Горнева поскорее уладить все свои дела. Ефросинья же, поняв, что бить не будут, вернулась на стул и уткнулась носом в спинку.
На следующий день Валерий Николаевич после спортзала заехал в магазин и купил говяжьей вырезки, надеясь, что хоть это сможет отвлечь Ефросинью от беспросветной тоски. Ее высочество вроде оценила сей благородный жест, съев несколько кусочков мяса. Правда, держалась при этом так, словно делала ему великое одолжение, но тут главным был сам факт того, что все-таки поела. После, облизываясь, мадам на секунду замерла, после чего кинула на Валерия Николаевича странный взгляд и величественно покинула кухню. А через пару минут из туалета послышались характерные звуки – Фроська решила посетить свой лоток. Что ж, похоже, помирать она не собирается, констатировал про себя Валерий Николаевич и уселся за стол, чтобы подготовиться к завтрашней важной встрече.
- Надо же, какая идиллия!
Знакомый голос самым возмутительным образом проник в спящее сознание, и Валерий Николаевич нехотя открыл глаза. Прислонившись к косяку, в дверном проеме спальни стоял Горнев.
- Вернулся, - хрипловатым от сна голосом констатировал господин Ларионов.
- Только что, - кивнул Алексей Михайлович. - Захожу, а тут такое… давно вы спелись?
Разумеется, он имел в виду Ефросинью, лежащую под боком у Валерия Николаевича. Она уже тоже проснулась и теперь взирала на Горнева ленивым, но вместе с тем весьма осуждающим взглядом. И даже не подошла к нему поздороваться, что обычно делала, когда он приходил домой.
- Считайте, что нас объединила ваша поездка, Алексей Михайлович, - насмешливо отозвался господин Ларионов и аккуратно, стараясь не спихнуть Ефросинью с кровати, принял сидячее положение. - Пока вы по столицам разъезжали, наша драгоценная дармоедка страдала, а я пытался хоть как-то скрасить ее одиночество.
- Я смотрю, у тебя это весьма неплохо получилось.
- Я привык добиваться успеха во всем, за что берусь, - хитро прищурившись, ответил Валерий Николаевич. – Вам ли не знать об этом, Алексей Михайлович?
- И, правда, что я тут глупости всякие говорю? – улыбнулся в ответ Горнев, подходя к кровати и присаживаясь на нее. После чего повернулся к своей любимице и почесал ее сначала за ухом, потом под подбородком – именно там, где ей больше всего нравилось.
Поначалу эта мадам упорно делала вид, что ей все равно, и вообще, она с ним не разговаривает, но спустя несколько секунд все же сменила гнев на милость и забралась к нему на коленки. Улеглась, поджав по себя передние лапы, и замурчала, мол, гладь меня скорее, пока я не передумала.
- Ох уж эти женщины, - насмешливо фыркнул господин Ларионов, наблюдая это представление. – Весьма дешево продаются, вы не находите, Алексей Михайлович?
- Фрося, ты слышала, что он про тебя говорит? Напруди ему в тапки за такие слова.
- Ну, если ей хочется снова посидеть в кладовке, то почему нет? – легко согласился господин Ларионов, откидываясь на подушку и давя зевок. – А вообще, Горнев, давай спать, а? Время уже два часа ночи, а мне завтра в офис. Вернее, уже сегодня.
- Спать? – растерянно переспросил Горнев, и его рука, гладящая Ефросинью, замерла в воздухе. – Ты что, серьезно? А я думал, что сейчас схожу в душ и… меня же пять дней дома не было.
- Алексей Михайлович, вы слишком много говорите, - насмешливо проговорил господин Ларионов. – И делаете это утомительно. Идите уже мойтесь, а то от вас поездом пахнет.
Горнев в ответ издал что-то, напоминающее обиженное фырканье, и, подхватив Ефросинью на руки, вышел из комнаты. Валерий Николаевич хмыкнул, потом немного подумал и все же достал из тумбочки то самое необходимое, с помощью которого собирался удовлетворить все пожелания Алексея Михайловича. Все-таки его действительно не было целых пять дней, а на настроении Валерия Николаевича весьма дурно сказывалось столь длительное воздержание. Тем более что все эти пять дней ему приходилось вести войну с таким серьезным и сложным противником, как их ненаглядная дармоедка.