29 марта, конец рабочего дня, пятница. Я стою у окна, в офисе, в городе на Юге России, и смотрю, как с лап сосен сползают пласты подтаявшего снега – они стекают сырой массой рыхлой стекольной крошки и с громкими шлепками ударяются в лужи. Происходящее взволновало сойку, она скачет с ветки на ветки и от переполнения чувств то пищит, то мяукает как кошка.
В офисе за спиной тихо: текущие дела завершены, а новые начинать под конец дня и недели нет желания.
Владимирыч, мой коллега - седой мужчина пенсионного возраста, тоже доделал свою работу и оторвал взгляд от монитора компьютера: «Завтра обещали плюс семь, теперь точно зима закончилась»
Я, не оборачиваясь, возражаю: «Ты в который раз это говоришь? Я уже третий раз убираю и достаю зимние ботинки. А вчера, очередной раз, поверив прогнозу, попал под такой ливень с градом, что не спасли ни финская куртка, ни плотные американские джинсы, ни шведские непромокаемые ботинки»
Владимирыч согласно кивает, я заливаю кипятком растворимый кофе без сахара и возвращаюсь к окну.
Владимирыч не столько из спора, а чтобы заполнить паузу добавляет: «Остается в очередной раз поверить прогнозу»
-Что настанет тепло? Или что вообще будут весна и лето? Ты знаешь, 75 тысяч лет назад началось извержение вулкана Тоба, после чего долгие годы не наступало лето, а большая часть людей погибла, собственно, человечество могло и не выжить.
- Ну, надеюсь, Эльбрус нам такого сюрприза не преподнесет.
-Я тоже надеюсь.
Наступила тишина, прерываемая мокрыми шлепками за окном. Кофе остывал медленно.
-В детстве я увлекался монетами и марками и ходил в клуб, который находился недалеко от нашего дома в подвале музыкальной школы. Там в основном собирались благообразные дядечки, ну и мы, дети из домов рядом. Потом, когда после окончания института меня распределили в проектный институт, я многих увидел там. Т.е. они годами жили тихой размеренной жизнью, прошло столько лет, а они по-прежнему собирались в этом клубе. Весь институт состоял из еврейских и русских династий, они там работали десятилетиями, и, я думаю, их дети тоже однажды состарились бы в этом клубе.
-И что?
-Ничего. Просто это было в Грозном.
Я замолчал на некоторое время, собираясь с мыслями.
-Понимаешь, тебе сейчас трудно в это поверить, но уверенность в завтрашнем дне, будущем, у них, да и вообще почти у всех у нас в то время, была большей, чем у самого уверенного человека сейчас. Я думаю, они даже боялись, что будет скучно, потому и эти марки - квартира есть, дача есть, машина зачастую тоже - в нефтянке платили и тогда хорошо, я не исключаю, что была спланирована даже жизнь их детей. Это звучит как фантастика, но я через Беной один ходил пешком, просто так, потому, что автобус отменили, и мне нужно было в соседнее село, шел, как сейчас гуляют в парке, а потом, если ты помнишь, там была база Басаева…
За окном стемнело, всё затихло, лишь только мокрые шлепки всё чаще и чаще - видимо действительно теплеет.
-А уже через год, летом, мы с женой возвращались через центральную площадь с позднего сеанса в летнем кинотеатре, а у поваленного памятника Ленину чеченцы кувалдой отбивали голову, но мы спокойно шли мимо, по-моему, даже присели на лавку неподалеку, чтобы передохнуть и насладиться теплым пьянящим ночным воздухом, который был так хорош обычно ночью в Грозном.
А еще через пять лет, когда мы уже перебрались в ваш город, и жили здесь уже какое-то время, я случайно встретил одного из тех коллег-проектировщиков-филателистов. У него был вид совершенно потерянного человека, всклокоченные волосы, пиджак, словно с чужого плеча, и смотрел он как-то странно: как бы на тебя и одновременно сквозь, точно пригвожденный внутри какой-то мыслью. И периодически хихикал самым нелепым образом, хотя, я не думаю, что он был не в себе. Жил он с семьей в коровнике где-то в центральной России, а в нашем городе оказался проездом в Чечню, пытаясь собрать какие-то справки, чтобы получить компенсацию.
Я развернулся от окна к Владимирычу, т.к. знал, что он тоже спланировал свою жизнь, хотя происходящее на Юге начинало и его беспокоить. Я посмотрел ему в глаза: «Знаешь, что мне сказал тот коллега? Сказал, что теперь его ничего не может ни напугать, не удивить»
Владимирыч ответил мне внимательным взглядом и ничего не сказал. Я опять отвернулся к окну.
-И ты знаешь, я тоже абсолютно ничему не удивляюсь. Даже, если через три дня здесь, напротив, будут рыть окопы. И не потому, что типа что-то назревает, хотя иногда, кажется, что назревает. А потому, что я помню, как они, мы, я сам были уверены в завтрашнем дне, вообще в будущем - что ничего «такого» произойти никогда не может. А оно произошло.
Рабочий день подошёл к концу, мы оделись и вышли в темную сырость. Редкие фонари отбрасывали желтые блики во множестве черных зеркал - свободного от воды асфальта почти не было видно. Снег с сосен уже попадал и постепенно погружался в воду, растворяясь, исчезая. Возможно, уже утром всё это будет казаться чем-то нереальным.