Мы сидим вдвоем за круглым бабушкиным столом, покрытом разноцветной плюшевой скатертью. Спускающиеся сумерки наполнили комнату каким-то странным ощущением. С последним лучом угасшего солнца установилась такая тишина, что я услышала удары своего сердца. Сколько времени я просидела так, поглаживая бархатные обложки старого альбома, я и не знаю. Мы вдвоем – я и этот альбом. Уже не раз листались мною его страницы.
Стемнело так, что уже невозможно разглядеть лица на фотографиях. Мягкий свет настольной лампы с синим, как небо, абажуром придал всему происходящему налет таинственности. Сегодня день рождения отца.
Несколько лет подряд, с тех пор, как стала старше отца, я беру в этот день альбом с его фотографиями.
Нынче круглая дата. Отца нет в жизни уже сорок лет, почти столько сколько ему было, когда его не стало…. Сорок два… Возраст мужского расцвета. И столько вопросов к нему! Вопросов, пришедших с годами.
Непрошеные слезы медленно скатились по щекам, и упали на страницы альбома.
Эх, папа, папа…..
Вот на этой фотке - такой молодой веселый в народном костюме, ты занимался в танцевальном кружке, и во время какого-то праздника познакомился с будущей своей женой, тоже увлекающейся танцами. А мать была против твоего выбора, ей не нравилась профессия невестки – кульработник. И вы расстались. Она уехала в Магнитку.
Но ты любил! И пошел на разрыв с семьей, сохранив добрые отношения только с младшими братом и сестрой.
Вот на фото вы вместе – ты, мама, твой брат (смешной, рыжий, выше тебя почти на полголовы дядя Саша), твоя сестра (невысокая толстушка, тетя Лида, ее муж стал моим крестным).
Два года ты жил между двумя городами, потом все-таки стал постоянно жить с мамой, ведь уже была я, твоя «кнопочка», твое «солнышко». И поселились мы в большой комнате в коммуналке, где кроме нас жило еще пять семей.
Мама работала директором клуба цементного завода, а ты устроился в драматический театр машинистом сцены. Ты был постоянным исполнителем роли Деда Мороза на праздниках в мамином клубе, я помню, как ты сердился, если я вдруг тебя называла «папой». Вот мы вместе на фото у елки во время праздника – «О, народу сколько в зале. Славный праздник будет тут. Значит, правду мне сказали, что меня ребята ждут!» - эти твои слова я помню с детства. Папочка, ты представь, этими словами приветствовал ребятню твой внук, когда пришла его очередь исполнять эту роль.
Мне очень нравится вот это фото, снятое профессиональным фотографом – ты и мама сидите, взявшись за руки, в небольшом кабинете Дома культуры калибровщиков, куда маму пригласили работать. В то время ты в театре работал артистом вспомогательного состава. Тут в альбоме много фото из спектаклей – «Р.В.С.», «Лунная соната», «Двенадцатая ночь», «Гамлет», «Лес», а вот эти не подписаны. Ты на них такой разный! Но я в любом гриме тебя узнавала – по глазам. Глазам цвета темного чая, таким же, как и у меня. Мне так нравилось бывать за кулисами твоего театра… А вот и первый вопрос, папочка…. Почему, ты ушел из театра и стал работать киномехаником в Доме культуры?
Впрочем, можешь не отвечать. Не маленькая девочка, догадываюсь – ревновал ты маму к новому коллективу, в котором было много мужчин.
А вот на этом фото ты такой нарядный и гордый, на пиджаке 3 медали и 2 нашивки за ранения – это ты на встрече фронтовиков. Ты никогда мне не рассказывал о войне, говорил: «Война, это страшно и очень больно, когда теряешь в бою друга, с которым пил спирт на последнем привале».
Странно, я думала, порвала все фото из летнего лагеря! Откуда эта взялась?! Мама, наверное, где-то сохранила, потом сюда вложила. Как там фильм назывался….. «Последнее лето детства»? М-да… вот то лето для меня, одиннадцатилетней девчонки и стало «последним летом детства». Помнишь, папа, тебя послали в загородный пионерский лагерь работать на киноустановке, и разрешили взять меня с собой, то есть я жила с тобой в комнате административного домика, а не в отряде, а в ясельных корпусах отдыхал тогда Сережка, ему было в то лето два с половиной года. Сначала все было прекрасно, я наслаждалась свободой вместе с тобой – в тихий час мы ходили или на озеро купаться, или в лес за ягодами, или в тир соседнего санатория, где ты учил меня стрелять. Потом все чаще к нам присоединялась старшая вожатая…. А однажды, проснувшись ночью, я увидела пустой твою кровать и всю ночь проплакала, оставленная тобой. Еще до горна я побежала к кинобудке тебя искать. Но на двери увидела замок. Села я тогда на крылечке, плакать сил уже не было. Вдруг услышала я голоса со стороны эстрады, где вечером растягивали экран. И солнечное утро потемнело для меня в тот миг…. На пороге каморки на эстраде, где жила старшая вожатая, ты целовался с нею!
Я не помню, как оказалась в ясельной группе у Сережки, пожилая нянечка закрыла меня в спальне и, не расспрашивая, успокаивала, гладила по спине, что-то шептала ласковое. Хорошо, что ясельники в тот день уезжали в город. Я собрала свои вещи. Оставила тебе записку, мол, бабушке тяжело будет с Сережкой, и уехала в город.
Я тогда ни тебе, ни маме ничего не сказала, втихомолку наблюдала за вами обоими. И я замечала, как иногда плачет мама, как перестали вы вместе ездить на работу и с работы, как молчали весь вечер дома. Пока не наступил тот день. После какого-то мероприятия в Доме культуры вы вернулись домой поздно, ты был пьян. Я была дома одна, братишка болел и жил неделю у бабушки. Вы ругались. Шепотом. Это было так страшно – слышать ваш злой шепот, а потом глухие удары и стоны мамы. Помню, она сказала: «Дочь разбудишь». Ты что-то пробормотал и вышел. А я легла рядом с плачущей мамой. Ты довольно долго чем-то брякал, стучал на кухне. Потом наступила тишина. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мы с мамой решили пойти посмотреть, что ты там делаешь. Вдвоем с ней мы смогли открыть дверь и ослабить петлю…..
Мама побежала за скорой, ты еще пытался дышать, а я держала тебя за руку и плакала.
Потом тебя увезли, завернув в одеяло.
Папа, скажи, зачем ты это сделал?! Почему ты не мог просто уйти к той, с кем целовался? Зачем ты ушел из жизни вот так?! Наутро в школе мне вслед кричали – «а у нее отец повесился!». Мое детство кончилось.
Через три месяца мы уехали из Магнитки – мама, я и Сережка.
Безотцовщина. Это я и братишка. Мама работала на трех работах. Чтобы и прокормить нас, и одеть-обуть. Мы практически ее не видели – мы уходили, она спала, она приходила с работы мы уже спали. На мне был весь дом – готовка, уборка и еще брат, которого сначала надо было отвести в садик, потом забрать. А когда он пошел в школу – помочь ему с уроками.
Ты лишил нас не только отца. Тебя не стало физически. Но мы выросли и без матери! Она только работала-работала-работала.
Гляжу на твои фото и спрашиваю – неужели оно того стоило? Как мог ты, переживший войну, имевший на ней два ранения, вот так глупо уйти из жизни?
Меня долго преследовали твои глаза, в которых затухала жизнь. А когда мне исполнилось столько лет, сколько было тебе, на меня как из рога изобилия посыпались болезни! Я стала часто видеть тебя во сне, а ты звал к себе. «Мне плохо без вас» - слышала я порой во сне твой голос.
Сейчас я старше тебя на тринадцать лет, но мои близкие не знают, как ты умер. «Догнала война» - эта фраза выручает. Я хочу, чтобы никто и никогда не назвал моих детей «внуками самоубийцы».
Но я люблю тебя, папка! Я прощаю тебя! Поэтому всегда в твой рождения провожу вечер с тобой. Гляжу на эти фото, и ты рядом. Даже сейчас ты нужен мне, нужен твой отцовский совет, твоя отцовская поддержка.