Присяга

Борис Жевлаков
         "...Военные сборы студентов – это завершающий этап подготовки офицера запаса. На сборы направляются все студенты-мужчины, прошедшие курс военного обучения в ВУЗе (2,5 года) и сдавшие установленные зачеты и экзамены. Целый месяц курсанту придется обходиться без таких милых сердцу привычек, как спиртное, девушки, продолжительный сон и личное мнение. Контрабанду провезти не удастся – после приезда в часть всех новоприбывших ждет личный осмотр.
         Продолжительность военных  (учебных)  сборов студентов - один месяц. Время, затраченное на дорогу до военной части и обратно, к сожалению, не засчитывается. На военных сборах курсанту придется много бегать, маршировать на плацу, побывать несколько раз в наряде, прослушать некоторое количество  лекций, поучаствовать в стрельбах и, наконец, принять при   сягу. По окончании военных сборов каждый студент сдает выпускные квалификационные экзамены, после чего ему присваивается звание лейтенанта запаса..."
                Из памятки студенту
                на военной кафедре ЧГМИ, 1971 г
                -   -   -
         В тот теплый летний вечер двое студентов-медиков стояли на железнодорожной платформе станции Мисяш, провожая глазами уходящую в город электричку. Стоял конец июня, за плечами была трудная, как обычно, летняя сессия, а впереди – военные сборы, после которых студентам будет присвоено звание лейтенантов медицинской службы.
         Сбежав по деревянным ступеням с платформы, друзья размашистым шагом потопали по пыльной деревенской улице в расположение части, которая находилась на левом берегу озера. Вечерняя поверка в лагере должна была состояться, как всегда, в 22.10. К этому времени весь состав курсантов – студентов медицинского института – должен находиться на построении, чтобы сержант, называя фамилии, изучающе гля-нул на отвечающего. Времени оставалось всего 50 минут. Быстрым шагом от станции Мисяш до расположения лагеря было минут сорок хода.
         Дежурившие на контрольно-пропускном пункте (КПП) в лагерь курсанты формально соблюдали приказ командира роты о регистрации всех ушедших и возвратившихся, с записью в журнал приходов и уходов. Большинство сбежавших в самоволку студентов имели возможность проникнуть в лагерь без фиксации этого факта на контрольно-пропускном пункте. Если поблизости не прогуливался старшина роты, кадровый служащий чебаркульской военной учебной части, часовые не придирались к возвратившимся до вечерней поверки из похода в поселок или военный городок. Городок этот носил смешное название – ДОС, что расшифровывалось как "Дома Офицерского Состава," и имел на своей территории неплохой магазинчик, гораздо лучше, чем поселковый сельмаг.
         Но когда до поверки оставалось менее 10 минут, на КПП прибывал лично капитан Ефимов, и нарушители брались на карандаш. Перечень наказаний за самовольное остав-ление расположения военного лагеря включал от внеочередного наряда на уборку территории (имелась в виду очистка ее и туалетов от мусора) до пяти суток ареста на гауптвахте военного городка. Капитана недолюбливали все курсанты сборов, благодаря рассказам старшекурсников, побывавших в его учебной роте. Был он молод, некрасив, глуп и злопамятен.
         Увольнительные из места расположения учебной роты до принятия курсантами военной присяги не разрешались. Знали об этом и двое курсантов, кравшихся в кустах за оградой лагеря. Один из студентов формально имел законный повод для нарушения: всего три недели назад он отпраздновал свадьбу, и надеялся, что встреча с молодой женой не будет расценена как серьезное нарушение распорядка в военном студенческом лагере. Другой нарушитель встречался с девушкой, еще не ставшей ему законной супругой, но это не помешало им нарушить суровые законы учебных сборов. У самого входа в лагерь компанию им составили ходоки за спиртным – двое курсантов, откомандированных в поселок за парой бутылок водки.
         Самовольщики и командир роты прибыли на КПП учебной части одновременно.  Вместе с капитаном на пост прибыл новый наряд, заступающий на дежурство. Инструктаж вновь прибывших дежурных не ослабил бдительности командира роты. Тем же размеренным голосом, каким он только что наставлял дежурных, капитан буднично скомандовал: «Курсанты, прибывшие в расположение КПП, доложить о причине отсутствия в роте!..»
                -   -   -
         Из тени кустов в сторону командира направился курсант Горбатовский, спортивного вида молодой человек с широченными плечами и мрачноватым взглядом маленьких колючих глаз. Валера имел среди студентов своего курса  кличку "Медведь" и отличался полным отсутствием чувства страха перед начальством.
         – Как фамилия? – грозно вопросил капитан.
         – Горбатовский, – спокойно и почему-то негромко отвечал самовольщик.
         – Курсант Горбатовский, докладывать громко!.. Причина отсутствия в расположении лагеря? – повысил голос командир роты.
         – Провожал до станции свою девушку... – по-прежнему тихим, недовольным голосом отозвался Валера.
         – Расположение лагеря курсантам покидать запрещено, я об этом объявлял на утренней поверке...
         – Ну и что, что ты объявлял!.. Что же, девчонке одной до станции три километра топать?
         – Понятно... Сержант, завтра оформить курсанта Горбатовского на гауптвахту на пять суток!
         Сержант повернул голову в сторону офицера, как бы собираясь что-то ему сказать или напомнить, но через мгновение буднично отрапортовал:
         – Слушаюсь!
         Пришла в движение еще одна фигура, дожидающаяся своей очереди у калитки КПП. Не дожидаясь вопросов, бравый студент одернул гимнастерку, поправил пилотку и бодрым голосом доложил:
         – Курсант Жевлаков, провожал жену до железнодорожной станции Мисяш на девятичасовую электричку!
         – Покидать расположение лагеря... – завел было старую песню командир роты, моложавый капитан с нездоровым цветом лица.
         – Я в курсе! – радостно поведал начальнику курсант, явно пребывавший в хорошем расположении духа.
         – Пять суток гауптвахты, жених... – прорычал ротный.
         – Молодожен, товарищ капитан!... – гаркнул неунывающий студент. А старшина роты, осуждающе глядя поочередно на командира роты и нахального курсанта, вздохнул:
         – Слушаюсь, пять суток...
         Два самовольщика с сумками, полными ликеро-водочной продукции, воспользовались легким конфликтом командира роты с двумя курсантами и сочли за лучшее ретироваться назад, в тень кустарников, в надежде проникнуть в лагерь уже после ухода проверяющего.
                -   -   -
         На утренней поверке перед строем курсантов был объявлен приказ командира роты о наложении взыскания за самовольное оставление расположения лагеря двум военнообязанным – Жевлакову и Горбатовскому. Им было велено с ве-щами прибыть к зданию штаба в 10-00. Остальные счастливчики строевым шагом проследовали на учебный плац, отрабатывать ходьбу в строю по четыре человека с одновременным  разворотом налево-направо-кругом марш...
         Прибыв к зданию штаба и прождав у крылечка минут сорок, мы с Валерой Горбатовским одинаково предположили, что о нас забыли, и уже собирались двинуть назад, в нашу четырнадцатиместную брезентовую палатку. В это время к зданию штаба подошел наш старшина и хмуро сообщил нам:
         – Мест на гауптвахте сегодня нет. Приказываю приступить к занятиям вместе со своим взводом. А завтра утром – прибыть к штабу к 10-00.
         Мы с Валерой не спеша отправились в свою палатку, чтобы положить на место свои тюремные вещмешки. Покурив на скамеечке возле входа в палатку, мы вошли внутрь. Почти сразу же вслед за нами в палатку ввалился курсант Валера Карманов, сказавшийся на утреннем разводе больным.
         Сын полковника Карманова пользовался на военных сборах какими-то неявными послаблениями и даже привилегиями (наверное, как сын действующего офицера). Часто его направляли на военном уазике в военный городок в качестве грузчика постельных принадлежностей, отправляемых в прачечную. С ним здоровались за руку командир и старшина роты. Дежурные по КПП предпочитали не замечать регулярных ходок Карманова за водкой, чтобы не связываться с его по-кровителями.
         Репутация студента Карманова на курсе была ниже плинтуса из-за постоянных пьяных склок в общаге и вечных просьб "занять денег до стипендии". Валерик был неоднократно бит за невозврат денег, но добрые студенты все равно находились. Как он умудрялся, не посещая лекций и лабораторных занятий, получать зачеты на всех кафедрах, нам было неведомо. Злые языки утверждали, что папа Валеры Карманова, старший преподаватель на военной кафедре, упрашивал своих коллег по институту вносить в зачетку своего охломона-сына положительные оценки.
         Хворающий (с похмелья) Валера Карманов забрел в нашу палатку по делу. Он предложил замолвить за нас словечко перед капитаном Ефимовым, чтобы нас не отправляли на гауптвахту. Взамен он просил денег на водку, "...взаймы, до возвращения в Челябинск".
         Моя душа моментально вскипела. Чтобы я какой-то хитростью, с помощью проходимца и алкаша, увиливал от взыскания? Да ни за что! Я и так-то считал себя несправедливо (слишком сурово!) наказанным, и мечтал гордо перенести заточение на гауптвахту, как пушкинские декабристы ссылку в Сибирь.       Оказывается, сходное отношение к предложению Карманова имел и Валера Горбатовский, поэтому балбес Карманов был с позором вытолкан из нашей палатки в четыре крепких курсантских руки.
         Первая пара (два урока по 45 минут) занятий нашего взвода по военной подготовке заканчивалась около 11 часов. Мы с Горбатовским решили не быть святее Папы Римского и на следующую пару не пошли. Вопросы химзащиты личного состава для будущих арестантов были не актуальны. Податься в лагере было особо некуда, и мы развалились на своих кроватях с намерением подремать. Ранний подъем (в 7.00 утра) особенно располагает ко сну. Не знаю, как будет дальше, но начало нашего ареста нам понравилось – мы спали целых полтора часа, до прихода толпы курсантов с занятий. Впереди был лучший час любых военных сборов – обед.
                -   -   -
         На следующий день мы с Валерой Горбатовским бодро топали в расположение воинской части в сопровождении нашего ротного сержанта.
         – Товарищ сержант, а как Вас величать по имени-отчеству? – обратился из вежливости Валера к молчаливому сержанту, конвоирующему нас на гауптвахту.
         – Курсантам знать не положено, – пробурчал сержант.
         – А если понадобится к Вам обратиться по имени?
         – Не положено...
         – Ну тогда по фамилии, можно?
         – Сержант Федотовский, – неохотно признался конопатый, лет 30 на вид, неразговорчивый сержант деревенской наружности.
         – А у меня в Мисяше друг есть, Коля Федотовский, – зачем-то похвастался я.
         – Давайте перекурим минутку, передохнем... На "губе" отдохнуть не дадут, – неожиданно отозвался сержант Федо-товский. – Да и сигареты отберут, не положено.
         Мы втроем задымили по сигарете с фильтром. Сержант прочитал на пачке название:
         – ВэТэ... Чьи это сигареты? Хорошие, только слабые какие-то...
         Мы с Валерой поулыбались.
         – Сигареты болгарские, называются "БэТэ", болгар-табак в переводе, – разьяснил Горбатовский. – Моя девушка привезла из Челябинска...
         –  Коля Федотовский мой племянник, – вдруг ни с того ни с сего поведал, обращаясь ко мне, сержант. – Сын моего старшего брата, Федора. Коля тоже, как и ты, в этом году женился. Сейчас живут в двадцати километрах отсюда, в Непряхино, у ее родителей в доме...
         – А у Коли дядька в армии погиб. Давно уже, лет десять назад. Замерз, вроде... Я помню, я  тогда у деда своего жил, зимой, под Новый Год.
         – У Алексея Кузьмича что-ли, у Крупнова? Помню. А Мишаня, который погиб, мой младший брат был...
         – А Вас, случайно, не Василий звать?
         – Он самый...
         – Дядя Василий, извини, не узнал!..
         – Ты тогда еще маленький был, когда Мишаня погиб. Вы с Колькой все в хоккей на льду на озере играли, да летом в футбол на Маяке... Там сейчас лесопилку построили, прямо на футбольной поляне.
         Сигареты уже были докурены. Сержант Василий поднялся с травы, покряхтел, поправил гимнастерку и вдруг сказал, глядя в сторону:
         – Зря капитан вас на гауптвахту определил. Не положено... Не по Уставу... Пока еще присягу не приняли – не положено...
         – Так может назад, в лагерь, а, дядя Василий?
         – Нельзя, приказ командира роты. Отменить может только командир полка, а он уехал в округ... Будет только через два дня.
         – А когда мы будем принимать присягу?
         – В среду, аккурат через пять дней. Если будет приказ подполковника, то отпустят, но не раньше понедельника...
         – Эх-ма, безвинно страдаем!..
         – Потерпите пару деньков, ребята...
                -   -   -
         Молодой лейтенант, дежурный по гауптвахте, с улыбкой принял от сержанта приказ, с улыбкой вписал наши фамилии в журнал, приветливо предложил сопровождающему расписаться в журнале и, улыбаясь, произнес:
         – Милости просим, проходите в караульное помещение на досмотр. Спасибо, сержант, Вы свободны...
         – Слушаюсь, товарищ лейтенант!
         Уходя, дядя  Василий бросил на меня короткий взгляд. По его упрямому выражению лица я понял – сержант будет бороться за соблюдение воинского устава, и нас не оставят на гауптвахте надолго...
         Веселый лейтенант оказался офицером-одногодичником, призванным в армию сроком на один год сразу после окончания политехнического института. С сочуствием глядя на нас, он спросил:
         – Вы хоть сигареты-то догадались припрятать на пять суток? Тут их взять негде.
         – Конечно! – довольно похлопывая по вещмешкам, доложили простодушные арестанты.
         – Придется изьять. Не положено, – неожиданно порадовал нас хитрый лейтенант.
         – Ну ты и фрукт, лейтенант! Еще недавно был такой-же, как мы, студент, – возмутился Валера Горбатовский. Он без курева не мог выдержать более часа.
         Зло взглянув на хилого лейтенантика, Валера повел своими мощными плечами и добавил:
         – Эх, надо было не тебе, а сержанту отдать сигареты...
         – Зачем сержанту? Будете уходить – заберете свои сигареты, – обиженно забормотал дежурный по гауптвахте офицер-одногодичник. – Такой порядок на гауптвахте, у всех курево забирают!
         Но улыбка с его подленького личика сползла...
                -   -   -
         – Дежурный, забери личные вещи арестованных, а их самих проводи на стройку, пусть поработают. До обеда еще два с половиной часа, – внезапно окрепшим, командирским голосом приказал лейтенант.
         Дежурный солдатик, восемнадцатилетний призывник, проходивший первые месяцы службы в Чебаркульской учебной дивизии, выглядел как десятикласник (да он и был недавно десятикласником) у доски. Он прижимал к плечу боевой (!) автомат Калашникова и с испугом смотрел на лейтенанта и на нас, злобных студентов-арестантов.
         – А мне остаться там с ними или возвращаться сюда?
         – Там двое из охраны, передашь им арестованных – и назад, в караульное помещение, – устало разъяснил уже совсем не радостный лейтенант. При этом он тоже с испугом поглядывал на нас (в основном, на Валеру Горбатовского).
         Идти пришлось недалеко. Метрах в трехстах от здания гауптвахты возвышались два этажа строящегося клуба для военнослужащих. Мы стрельнули по сигаретке у своего охранника, который с видимым облегчением быстрым шагом удалился.
         Нам поручили обеспечивать кирпичами каменщика на боковой стенке. Возводился уже третий этаж, и мы с Валерой лавировали между канавами и карабкались по доскам с носилками, нагруженными кирпичами. У нас обоих был опыт строительных работ: после второго и третьего курса мы работали в студенческом стройотряде, и тоже на строительстве сельского клуба.
         Думали ли мы с Валерой, что вместо военного лагеря попадем на эту дурацкую стройку! Особенно злило это обстоятельство курсанта Горбатовского. Во время одной из передышек у него в голове родился план освобождения.
         – Слушай, Боря, давай изобразим производственную травму? Ты мне аккуратно тюкни кирпичом по руке... Меня должны будут направить на рентген, а затем отпустить в нашу родную роту. Кому я тут буду нужен с больной рукой?
         Мне захотелось спросить Валеру "А как же я?", но я благоразумно промолчал. Валера выбрал самый красивый кирпич, сдул с него красную глиняную пыль и вручил мне. Я, недолго думая, легонько (как мне показалось) тюкнул по левой кисти Горбатовского, по тылу ладони.
         Валера взревел, как раненый тигр. Он дул на свою ушибленную кисть, махал ей из стороны в сторону, не забывая выкрикивать матюки в мой адрес. К нам сбежались все находившиеся рядом военные строители. Прибывший прапорщик глянул на вздувшуюся кисть курсанта Горбатовского, побледнел и скомандовал одному из охранников:
         – Быстро дуйте в санчасть! У него, наверное, перелом!.. Прислали недотеп, ё-пэ-рэ-сэ-тэ!
                -   -   -
         Оставшись без напарника, я несколько минут шлялся без дела по территории стройки, пока появившийся откуда-то прапорщик не приказал мне носить кипичи для каменщика в одиночку ("... по шесть штук"). Я стал неторопливо циркулировать от поддонов с кирпичами до строительных лесов на третьем этаже, поддерживая подбородком пирамиду из пяти кирпичей. Возможно, прапорщик не был знаком с обычаями строителей-разнорабочих, которые знали, что вес переносимого груза не должен превышать 20 кг на человека. Вес одного кирпича приблизительно равнялся трем с половиной килограммам, а шесть кирпичей весили уже более двадцати...
         За этими грустными вычислениями меня и застал сержант Василий Федотовский, который приехал за мной на полковом уазике. В его кузове на боковом сидение располагался улыбающийся Валера Горбатовский с гипсовой лонге-той на левом предплечье. Он мне рассказал, что доктор из санчасти возмутился тем, что студентов–курсантов, еще не принявших боевой присяги, помещают под арест на гауптвахту, да еще и заставляют работать на стройке. Военврач не по-ленился позвонить в штаб нашего учебного полка и отругать капитана Ефимова за незнание Устава. Перепуганный командир роты послал машину с сержантом за курсантами, содержащимися на дивизионной гауптвахте.
         Забирая свой вещмешок, Валера Горбатовский подошел вплотную к побледневшему начальнику караула, и тихо, но зло приказал ему:
         – Гони сигареты, недоумок! Ты ведь должен был знать, что нас нельзя было оформлять на "губу"!..
                -   -   -
         Еще впереди были нудные занятия по вопросам военной медицины, маршировки до одури на учебном плацу, увлекательные стрельбы из настоящих боевых автоматов Калашникова, изнурительный ночной марш-бросок на 20 кило-метров. Но во главе всего этого было священное воинское мероприятие – принятие присяги. Я без устали бегал с восьмимилиметровой кинокамерой за марширующими ротами, снимал крупным планом серьезные лица моих товарищей, произносящих волнующую клятву верности Родине, довольные лица офицеров полка, прапорщиков и старшин, которые делились своим опытом с будущими офицерами.
         Вот только капитан Ефимов как-то непроизвольно отворачивался от наведенного в его сторону объектива. Так и не остался в истории моей молодости чванливый и жестокий командир, для которого подчиненные не представляли никакой ценности. А вот сержант Федотовский даже согласился позировать перед моей камерой, завершив свое первое в жизни киноинтервью молодому курсанту замечательным воинским жестом – отданием чести сомкнутыми пальцами правой руки, выпрямленной кистью и приемом строевого положения – корпус тела выпрямлен, левая рука по швам.
         Привет тебе, честный сержант Василий Федотовский!
                -   -   -