Устав искать архивы воинской части, в которой я служила двадцать лет назад, я наконец приняла решение и рванула в Забайкалье. В начале пути авиакомпания Аэрофлот "украла" у меня два дня. Рейс Одесса-Москва отменили по причине неприбытия самолета и перенесли на утро. Как выяснилось позже, авиакомпании дешевле заплатить за гостиницу и питание пассажиров, чем гонять полупустой самолет. Утром два рейса соединили и мы вылетели. Но меня это уже не спасало. Мой рейс на Улан-Удэ улетел и следующий по расписанию только через сутки. Чтобы не терять время, я поменяла билет на самолет до Иркутска. В Иркутске такси меня быстро домчало до железнодорожного вокзала, где я купила билет на ближайший поезд до Улан-Удэ.
- С вами в купе слепой мужчина, - поставила меня в известность проводница вагона.
- Тем лучше для него, - пошутила я и проследовала в свое купе, собирая коврики по ходу движения своим огромным чемоданом.
- Здравствуйте, я с вами до Улан-Удэ, - радостно сообщаю я мужчине на вид лет шестидесяти.
- Здравствуйте, очень приятно, - отвечает мужчина, пытаясь сосредоточить на мне взор.
- А вы куда едете? - допытываюсь я
- В Читу. Вы извините, я почти ничего не вижу, - как-бы виновато говорит мужчина.
- Я знаю. Меня проводница предупредила, - как можно мягче говорю я.
- К сожалению, я не могу помочь вам поместить ваш чемодан. Возвращаюсь после операции, - оправдывается мужчина.
- Ничего страшного, - говорю я, пытаясь воткнуть свой неподъемный чемодан под столик, так как под сиденье он просто не входит, - А как же вы один справляетесь в дороге?
- Меня брат посадил на поезд, а в Чите дочь с зятем будут встречать.
- Как вы потеряли зрение?
- Это давняя история. Я отдал Афганистану четыре года. Три ранения, контузия. Этот осколок над глазом сидел во мне с тех пор, почти тридцати лет. И вдруг, года два назад начал побаливать. Я обратился в госпиталь. Мне сделали операцию, удалили осколок. Но видимо что-то задели и зрение начало резко падать. После этого мне сделали еще три операции, но зрение не восстанавливается. Сейчас одним глазом я вижу на пятьдесят процентов, другим ничего не вижу.
- Мне очень жаль. Сколько вам было лет, когда вы попали в Афганистан?
- Я могу немного рассказать о себе, если вам интересно, - предложил мужчина.
- Мне очень интересно. Если вы не устали и не хотите прилечь, расскажите.
- Дорога долгая, еще успею, - сказал мужчина и начал свой рассказ,- Я детдомовский, своих родителей не видел никогда. Меня усыновила одна семья. У них не было детей. Отец был кэгэбэшником, мать домохозяйкой. Когда я получил аттестат о среднем образовании, так называемый отец сказал, пойдешь в разведшколу. К тому времени он уже был генералом. Мать сразу в слезы. Говорит, ну зачем ты ему жизнь ломаешь, он же совсем еще ребенок. А генерал был жесткий по характеру и от своих решений не отступал. Пойдет, говорит, выучится, ума наберется и мужества. Настоящим мужиком будет. Ничего, мол, с ним не случится. Мать была очень хорошей женщиной, но страшно боялась мужа. Вот так я попал в разведку. Наш выпуск был сто двадцать человек и все детдомовские.
Он замолчал. Вынул из кармана носовой платок и приложил к слезившимся глазам.
- Что было дальше, - спросила я, испугавшись, что он не продолжит рассказ.
- Дальше был Шаолинь. Я жил год среди монахов, изучая боевое искусство и впитывая их мудрость. Я могу двумя пальцами вытащить сердце...., - он опять замолчал и с грустью добавил, - мог....сейчас то я уже ничего не могу.
- Ну, что вы! Вы еще очень крепкий, а глаза...будем надеяться, зрение восстановиться. Скажите, может чай заказать? - решила я отвлечь его от мрачных мыслей.
- Да, с удовольствием.
Я позвала проводницу и заказала ему чай. Себе я заказала двойной кофе в надежде взбодриться. Я, практически, не спала две ночи, но не услышать продолжение рассказа, было не в моих силах.
- Давайте перекусим, - предложил мужчина.
- Давайте. Мы не представились друг другу. Меня зовут Лина. А вас?
- Ефимов Владимир Васильевич, генерал-майор в отставке, - довольно браво представился мужчина.
- Вы генерал-майор! - воскликнула я, - а я просто майор.
- Как мне повезло с попутчицей, - повеселел отставной генерал и добавил, - мне генерала на пятидесятилетие присвоили. Пенсия хорошая, но много на лечение уходит. Сейчас про Афганистан не любят вспоминать, стесняются. А я одним из первых был, когда вернулся из Афганистана. По тем временам все почести были мои.
Владимир Васильевич на ощупь доставал из пакета продукты и перечислял "курица, хлеб, биточки что ли какие-то".
- Вот Пашка наложила,- с благодарностью сказал он и уточнил, - это жена моего брата.
В нем не было генеральского лоска и чопорности. Он не успел их приобрести. Простой в общении, вызывающий огромное уважение и некоторую жалость. Его хотелось обнять и сказать «все у вас будет хорошо».
Мы перекусили, продолжая беседовать на отвлеченные темы. Генерал закончил трапезу, запив горсть таблеток, чаем.
- На чем мы остановились? Вы извините, я иногда ничего не помню, теряю мысль и не могу уловить цепочку.
- Не переживайте. Как-то мне пришлось побывать на планировании в Улан-Баторе. Я тогда работала машинисткой в воинской части, дислоцирующейся на границе с Китаем. Так, у меня начальник штаба был с контузией. Тоже получил в Афганистане. Когда он мне диктовал текст, периодически терял мысль. Я терпеливо ждала, когда он продолжит. Даже странно, что мы план сдали вовремя. Когда вернулись в Сайншанд, он пришел с огромной коробкой всяких деликатесов и поставил на стол со словами «это тебе, за то, что была человеком», - я рассказала этот эпизод из моей жизни в надежде, что генерал успокоится и продолжит рассказ.
- Тогда ты меня понимаешь. Сейчас на границе с Китаем нет никаких заградбригад. Всех вывели, словно у нас нет внешней угрозы, - переходя на "ты", произнес он задумчиво и продолжил рассказ, - из нас готовили смертников. В первый же год афганской войны, из нашей группы погибла большая часть ребят. Когда мы брали дворец Амина, осталось трое. И все с ранениями. Нас подшаманили и опять отправили на боевое задание. В очередном отпуске я женился. Не знаю, на что я надеялся. Наверное, по молодости верил, что любимая будет ждать и примет меня в любом виде. Но нет. Когда я вернулся, она сказала, что инвалид ей не нужен.
По лицу генерала потекли слезы.
- Извини, душевная боль - это самая сильная боль на свете. Можно пережить все, но предательство и боль, причиненные близким человеком, забыть невозможно. Говорят, что мужчины не плачут. Еще как!!! Помню, после очередного задания, я остался один в горах с тяжелым ранением. Я лежал и смотрел в афганское небо, слезы катились ручьем от безысходности. В этот момент, я вспомнил всю свою недолгую жизнь. Лежал, боясь пошевелиться. Мысли были о моих настоящих родителях. Я до сих пор пытаюсь хоть что-нибудь узнать о них. Хотя понимаю, что это безнадежно. Думаю, генерал уничтожил все документы, - последнюю фразу Владимир Васильевич произнес с некоторой неприязнью к генералу.
- Вы не любили его?
- Он использовал меня и еще многих, таких же как я детдомовских. Афганистан покалечил мое тело и мою душу. До сих пор по ночам я вижу кошмары. Окровавленные тела моих ребят и смеющихся бородатых моджахедов, - по щекам генерала опять потекли слезы.
Я смотрела на боевого генерала и явно представляла все, что происходило тогда, более тридцати лет назад. Не потому, что он был красноречив, даже наоборот, он сбивался и перескакивал с одного события на другое. А потому, что боль его раненной души настолько была сильна и очевидна, что передавалась мне. На моих глазах наворачивались слезы. Я реально представляла радость детдомовского мальчика, приобретенного надежду на право жить в семье. И также украденную, тем же усыновившим его генералом, надежду на спокойную, счастливую жизнь. Боевой офицер, разведчик, выполняющий свой воинский долг перед Отечеством, участник афганской революции, воин-интернационалист, имеющий боевые ордена и медали. Но сейчас передо мной сидел человек со слезами за глазах, беззащитный с невидящим взором.