СНЕЖИНКИ НА ЛИЦЕ
очерк
Под блекло-серым небом, которое то ли нахмурилось, то ли пригорюнилось и, похоже, готово вот-вот расплакаться, на дальнем краю большого, затерянного в русских снегах, кладбища остановилась вереница разномастных машин от «Урала-375» с разграбленным кунгом и служебного старенького автобуса «ЛАЗ» до ухоженных частных легковушек разных марок и расцветок. Печальные люди, выйдя из машин, сразу же столпились вокруг красного гроба, извлечённого из грязной утробы кунга и установленного на двух табуретках поперёк узкой дороги.
Представительный батюшка, приехавший на «Жигулёнке» с двумя сестрами из церковного хора, отслужил погребальный молебен над гробом, в котором лежал новопреставленный с венчиком на лбу и с иконкой на груди. Редкие снежинки, падавшие с неба медленно, как бы парашютируя, чётко выделялись на его пожелтевшем лице и лежали там тихо и покойно — не таяли…
Провожающие по очереди простились с усопшим, наклоняясь к нему и целуя иконку или венчик на лбу. Либо — просто смиренным поклоном. Всё это тихо, без истерик и рыданий. Батюшка совершил чин «предания земле». И вот уже застучал молоток, забивая гвозди в крышку с чёрным креповым крестом: вначале в изголовье, потом в изножье и только затем возле правого и левого локтей.
Копальщики, ещё молодые люди с помятыми и почему-то практически у всех побитыми или поцарапанными лицами, подхватили красную домовину, отнесли её к могиле и не очень умело и уверенно, но опустили-таки на дно.
Застучали по крышке прощальные комья и щепоти земли. А вот уж и лопаты пошли в дело, и вскоре над могилой вырос глиняный холмик с установленным в изножье простым деревянным крестом, рядом с которым встали «шалашиком» три стандартных искусственных венка, различающиеся лишь концовками надписей на лентах, почему-то красных. И, конечно же, легли живые красные гвоздики и розы. Как бы последним штрихом в скорбную картину…
Вот сейчас все уйдут на поминки в квартирное тепло, а ушедший в мир иной — впервые останется один на своём — теперь уже вечном — месте. Но забреди кто-нибудь слу-чайно сюда чуть погодя, он не поймёт, кто же упокоился в этом низком ольховом распадке, где в беспорядке разбросаны между растущими, выкорчеванными или срубленными деревцами бесприютные, неухоженные и безымянные свежие могилы, копанные, скорее всего, теми же непросыхающими «спецами»…
Однако отсутствием хотя бы временной таблички с именем и портрета, похоже, озаботились многие. И вот уже благообразный сивобородый старичок, по-школярски высунув кончик языка, старательно пытается на коричневой от морилки стойке креста написать застывшей шариковой ручкой инициалы новопреставленного.
А крупный мужчина с зорким взглядом художника прислоняет к кресту с лицевой стороны замечательную художественную фотографию в светлой рамке. Там изображён, можно сказать, красавец-мужчина с аккуратными усами и бородкой и с вдохновенным взглядом, устремлённым не на зрителя, и не на печальную картину забытого Богом и людьми погоста, а в какую-то одному ему ведомую даль.
И угадывается в этом умном, проницательном, но как бы и отрешённом от мирской суеты взгляде некая важная и неординарная, недоступная нам мысль. В застывшей на полпути левой руке с широким обручальным кольцом на безымянном пальце зажата вставленная в мундштук, уже почти догоревшая, сигарета с большим столбиком пепла.
Струйка дыма, тоненькая поначалу, как бы пронзает поле зрения и, расширяясь, образует вверху затейливый и загадочный рисунок, на который не обращает внимания изображённый на портрете и упокоенный навечно здесь, под этим скорбным холмиком свежей глины.
Кто же он? Почему, вместо того чтобы поспешать в домашнее тепло, пришедшие сюда люди вдруг начали читать над могилой стихи и говорить о поэтах и поэзии? Как рас-шифровать написанные-таки старательным старичком инициалы «Ч.Л.Н.»? Провожавшие-то в последний путь знают. А ты, друг, разверни ленту на одном из венков, например, вот на этом, и прочти, не поленись, надпись «Замечательному русскому поэту Леониду Чашечникову от литераторов Сергиева Посада».
«Э… - скажешь ты. — Да ведь я давно знаю и люблю многие его стихи! А совсем недавно вышла у него книга стихов и поэм «Русская Голгофа». И у него, кажется, в стихотворении «Вдова», есть такой вопрос: «Не ты ли это, Лёнечка?».
Да, ты прав, друг мой. Именно этот Лёнечка и упокоился здесь в середине почти самого короткого декабрьского дня — 20 декабря 1999 года, не завершив начатого и не дожив не только до начала следующего столетия и тысячелетия, что не за горами, но даже до выхода в свет двух серьёзных литературных сборников с его участием — Антологии «Поэты Сергиева Посада. ХХ век» и Сборника стихов и прозы «Братина», уже находящихся в работе.
А ему так хотелось их увидеть! Да, видно, — не судьба, хотя сигнальный экземпляр Антологии всё же побывал на скорбной процедуре и на могиле поэта благодаря составителю издания — И. Кудрявцеву.