И. Рассказов.
Когда сносит крышу.
Представьте себе, что в один из дней собрались вместе герои моих некоторых рассказов. Ну, что вы замахали руками? Я же предлагаю, только представить. Да, понимаю: ответственность за то, что они скажут, а тем более сделают, полностью ложится на меня. Так я и не отказываюсь. Наделив всех их определённым интеллектом, уверен, что порнографии они никой не допустят. Откуда у меня такая уверенность? Оттуда. Хотите конкретики? Да сколько угодно. Во-первых, я прихожусь им и матерью, и отцом в одном лице. Неужели они попрут против родительского слова? Во-вторых, какими бы они не были у меня в рассказах, всё же надо признать - отпетых негодяев среди них нет. А что это означает? Означат это то, что они не совсем потерянные люди для общества и поэтому, я так предполагаю, что «плюсов» у них больше, чем «минусов». И, в-третьих, судя по откликам читателей, у меня получились симпатичные типажи. Да, иногда они делали не всё, как должно и, тем не менее, оставались людьми, а не выродками.
Итак, если больше возражений нет, я начну.
Утро. Где-то около восьми часов. На лестничных площадках пятиэтажного дома хлопают двери. Жильцы просыпаются. Вот кто-то уже в припрыжку перепрыгивает через ступеньки. Не всё так гладко: спотыкается, осматривает ещё новые ботинки и в сердцах посылает проклятие Господу Богу и тут же прикусывает себе язык.
«Ага, так тебе и надо» - смеётся Создатель, свесив голову вниз с площадки пятого этажа. Вдобавок ко всему предлагает матершиннику несколько ступенек прощупать собственным задом. Неплохое начало дня.
Собственно так и подумал Хрюшев, отряхивая свою сидушку после сползания по ступенькам. Тех, кто не знаком с этим персонажем, вкратце введу в курс дела.
Хрюшев вполне самостоятельный мужчина. Скажу даже так, что он борец за справедливость или за что-то подобное, когда речь заходит о взаимоотношениях в семье. Любит свою жену. Эту свою любовь не афиширует и супруге кажется, что он к ней охладел и поэтому она ведёт не совсем понятный образ жизни, пытаясь обратить на себя его внимание. Надо заметить, что ей это удаётся. Кто знает наших женщин, меня поймёт без переводчика: внимание вниманием, а ей с каждым разом хочется всё больше и больше. Чего хочется? А что вы у меня спрашиваете? Вы у неё и спросите. Женщины - это такие планеты, что не знаешь, куда они потянутся в следующую минуту. Вот примерно в таких условиях семейных уз, Хрюшев и закаливал свои «бойцовские» качества.
Ну, вот Хрюшев и подумал про себя, выходя из подъезда дома, что день начался неплохо. Конечно, явной радости на его челе нельзя было рассмотреть и, тем не менее, он был в хорошем настроении. Можно сказать, так, что его даже где-то распирало от ощущения себя во всём этом эдаким нормальным малым. Он даже с присвистом плюнул на куст сирени и тут же услышал:
- Закурить не найдётся, сохатый?
Это надо было видеть: сидит соседская кошка и разговаривает с ним человеческим языком. Тут войти в ступор легко каждому третьему из числа гомо сапиенсов. Хрюшев, как только научился читать, сразу же вступил в эту «партию», а поэтому окаменел в шесть секунд.
- Ну и чего замер, лосяра? Угости сигареткой?
После такого Хрюшев повёл себя несколько интригующе. Во-первых, до сегодняшнего дня он никогда не разговаривал с животными. Нет, как-то пробовал что-то поведать рыбкам в аквариуме о своей жизни, но те видно были иностранцами – у них разговор не завязался. Во-вторых, никогда Хрюшев не жаловался на здоровье, а уж на голову и подавно. Он ухитрялся даже в жару носить на голове что-то меховое. Его даже на работе за это прозвали «Мерзлячок». И, в-третьих, раньше он никогда за собой ничего подобного не замечал. Ну, если бы он пил и не просыхал, тогда ещё можно было всё это списать на его азартность к спиртному, а так получается - всё никак у людей: и не пьёт, и всегда выбрит до синевы, и на работу не опаздывает, и на больничный за последние десять лет ни разу не ходил. И вот стоит эта детина с румянцем на обеих щеках и боится сказать слово в ответ. Он-то стоит, а соседская кошка терпение теряет и, разинув свою пасть, выдаёт:
- Мне долго ждать?
Хрюшев собрался с духом и выдавил из себя:
- Это вы мне?
Ну, вы видели каков гусар? Кошку на «вы», а та «распоясалась» и говорит ему так членораздельно:
- А кому же, рогоносец?
Тут только до Хрюшева дошло, что эта животина в курсе его семейных передряг. Буркнул он недовольно, мол, не курю, а сам про себя думает: «И когда эта живность успела освоить человеческую речь?»
- Не повезло, - вздохнула кошка. – Опять придётся довольствоваться «бычками». Ну, разве это жизнь?
Только она это произнесла, из подъезда появляется её хозяйка: Ракушкина Валентина Медузовна. Странная она была женщина, и эта странность развязывала соседкам языки. Те так старались, что однажды у самой «добросовестной» из их числа на языке вылез мозоль. Со своей стороны, как автор, могу сказать так относительно Медузовны, что одевалась она без всякого вкуса. Вот и в этот раз на ней что-то развевалось зелёное, оранжевое, а на ногах «красовались» мужские полуботинки. Почему мужские? Так тут всё просто: донашивала за своим бывшим мужем. Ну, не пропадать же добру. А тем более, её красавец и не помышлял вернуться к ней за своими вещами. Вот как надо было ему угодить, что сбежал в одних трусах и домашних тапочках. Ладно бы, куда-нибудь далеко, а то осел прямо этажом ниже. Он бедолага, как сиганул с балкона, тут же попал на бельевые верёвки соседки снизу и запутался, ну а та женщина была хваткая и затащила его к себе. Теперь живут и не нарадуются друг другом.
Так вот, стоило Медузовне нарисоваться, как её понесло в защиту наших братьев меньших. Ещё эта её увесистая грудь. Нет, в молодости, наверное, у неё всё было тип-топ, но к старости упругость уступила ветхости и теперь эти два рюкзачка сомнительно двигались под одеждой. Если бы даже они захотели выпрыгнуть в разрез блузки, у них ничего из этого не получилось. Когда потерянна прыгучесть, лучше не пугать людей. Ракушкина сходу пошла на Хрюшева. Её голос вещал подобно местному радио:
- И опять господин Хрюшев. Сколько раз я вас просила не приставать к моей Мусе с непристойными предложениями?
- Я?
- А ещё интеллигентный человек… Стыд и срам, сосед!
- Да у меня и в мыслях ничего такого не было… Она у меня попросила только закурить.
- Так, дайте! Что же вы зажали для кошечке сигаретку?
- Я не курю.
- Тогда денежку суньте, мы сами приобретём табачные изделия. Или у вас в карманах кризис? – Медузовна скривила накрашенные губы в ухмылке.
- У меня ничего там нет.
- Боже мой! – воскликнула Ракушкина. – Как только ваша супруга с вами живёт? Вы же реальный приговор её будущему… Бедная женщина… Вот кому повезло, так повезло. И куда только Создатель смотрит?
А в это время на лестничной площадке пятого этажа небожитель приговаривал в полголоса:
- Куда, куда… Туда и смотрю. Обнаглели людишки – вызовут и не открывают. Я что последний хлеб доедаю, что вот уже битый час топчусь, жму на этот звонок? А они, видите ли, дрыхнут, сны досматривают. Что они там вымерли? – Создатель в очередной раз вдавил кнопку дверного звонка. – И ведь не прийти нельзя было. Вот так проявишь халатность – позабудут. И где потом электорат себе набирать?
Наконец, за дверями что-то завозилось, и сонный голос спросил:
- Кого надо?
- Открывайте… свои! – обрадовался Создатель.
- Свои с утра на унитазе сидят, - был ему ответ.
Создатель стушевался, но не привыкший отступать, стал на ходу придумывать всякую чушь:
- Откройте, я из соцзащиты.
- По какому вопросу? – женский голос был неумолим.
- Так, как раз насчёт этой самой защиты и пришёл.
- Нас не надо защищать. Мы сами кого хотим и защитим, и в плен возьмём, если что.
- Значит, вы хотите сказать, что это был ложный вызов?
- Какой ещё вызов?
- Ну, на счёт вашего сына? Сын-то у вас есть?
- Имеется.
- А у него всё нормально?
- В смысле?
Создатель уже стал закипать. Его интонация посуровела:
- В смысле жизни.
- Так вы по душеньку моего Петюнчика? Что же вы сразу не сказали? – женщина распахнула входную дверь. – А я такого хорошего человека держу на пороге. Безобразие... Вы уж меня простите, - она потупила глаза, увидев перед собой мужчину в возрасте с белой бородой.
Создатель хотел, было уже сказать, что Бог простит, но тут же спохватился, ибо сам и был оным. Всё, что он сказал, заключалось в одной фразе:
- Я не человек.
- Ну, зачем же на себя наговаривать? Это грех так-то.
«Вот я попал» – подумал Создатель, а вслух произнёс:
- Давайте ближе к делу. Где ваш сын?
Женщина всплеснула руками и заверещала:
- Петюнчик, имей совесть… Битый час сидишь на унитазе. Это вредно для здоровья, сына. Давай выходи. К тебе тут пришли, - и тут же обратилась к вошедшему в прихожую: - Вчера на ночь, глядя, дорвался до плова и запил его молоком из холодильник. Теперь вот сидит соседей пугает. Стены у нас тонюсенькие, а его так и прёт, так и прёт… Прямо не человек, а крейсер Аврора на манёврах. Ну, что вы встали? Проходите… Сейчас завтракать будем. У меня есть чудесная буженинка, копчёная курица, отварной язык с чесноком, пара карасей в сметане, бараньи мозги, говяжья печёнка под грибным соусом, балычок, отбивные из свинины…
- Чревоугодие – это грех, женщина… - Создатель проглотил слюну.
- Так я знаю, - мать Петра попробовала перекреститься. – Я отмолю… потом.
- А если не получится?
- Получится… Я и книжку с молитвами приобрела. Дорогая конечно, но тут, когда думаешь о рае, последнюю рубашку с себя снимешь.
Создатель ничего не успел на это ответить. Из туалета показался Пётр, окутанный специфическими запахами. Дальше всё произошло так быстро, что никто ничего не успел понять. Пётр при виде незнакомого мужчины, пожелал принять позу «лежать», при этом сильно стукнувшись затылком об пол. Его матушка вся побелела и тут же пустила слезу, мол, на кого ты меня покидаешь. Создатель горестно вздохнул и, махнув рукой, исчез. Бросив в сердцах так: «Ещё раз помяните моё имя в суете, приду и укушу».
Ну, конечно, частенько мы поминаем Господа Бога: просим за себя и реже за других. А ему что разорваться? Он же само милосердие и как ему не откликнуться на все наши мольбы? Вот он и мотается от одного к другому и помогает, чем может. Если разобраться, то загоняли мы его по всяким пустякам. На себя не стал похожий. Вот, к примеру, матушка Петра его и не признала, а Петюнчик признал и в обморок. Он сразу сообразил, что это по его вызову оный явился. Шутка ли всю ночь живот крутило. Уснуть не мог: Скакал из спальни на унитаз через каждые пятнадцать – двадцать минут. Так набегался, что проклял всю матушкину стряпню, а когда увидел воочию Создателя и признал в нём вершителя человеческих судеб, потерял уверенность в дне настоящем и хлопнулся об пол. Нет, ничего страшного потом не было, ну шишка на затылке… Зато живот перестало крутить и Пётр дал матушке себя уговорить плотно позавтракать. И позавтракал: чудесной буженинкой, копчёной курицей, отварным языком с чесноком, парой карасей в сметане, бараньими мозгами, говяжьей печёнкой под грибным соусом, балычком, отбивными из свинины…
Создатель, понаблюдав за всем этим безобразием с небес, пожалел, что не остался, а ведь приглашали…
Итак, жильцы дома по улице, ну, скажем Весенней, пробуждались согласно личному графику, утверждённому собственным бытом. Самым последним из их числа открыл глаза Капитон Сергеевич. Об этом человеке стоит сказать несколько хвалебных слов, ибо он сумел в свои годы побороть дряхлость. Как ему это удалось? Не без помощи своего соседа: молодого, образованного геолога. Как-то сам не замечая, потянулся за ним, и у него получилось. Вот и сегодня он выглядел бодрячком. Во-первых, уставившись глазами в потолок, не стал гадать – где это он сейчас. Зачем себя нагружать? Он так и рассуждал: «Чему быть, того не миновать», но при этом считал, что туда лучше не торопиться. Куда, туда? Так на небеса. Во-вторых, его даже устраивало обратное: не на небеса, а в преисподнюю. А что? Говорят-то много про всё такое и вон сколько фильмов наснимали, а никто толком ничего до сих пор не знает: как и что там… А всё почему? Поверхностные мы какие-то, а отсюда всё у нас через одно место. Вот Сергеевич, как его называли соседи по дому, мог себе позволить совершить эдакую экскурсию. А почему бы и нет? И, в-третьих, когда с утра хочешь в туалет, означает то, что в данную минуту, находишься там, где и был, а поэтому надо встать и сделать так, чтобы потом не краснеть.
Собственно, Капитон Сергеевич себя долго не уговаривал, а тем более ноги шевелились, и грудная клетка чувствовала себя превосходно. После водных процедур вышел на балкон, высвистывая мотивчик: «Нам песня жить и строить помогает». Кстати, в последнее время строили всё хуже и хуже, а цены на квартиры всё росли и росли. Власть объясняла это одним словом: «кризис». Капитон Сергеевич только качал головой и материл чиновников и за дело и просто так, чисто для порядка. Надо заметить, что его молодой сосед по квартире уже второй месяц был в командировке, где–то в Тюмени и Сергеевичу никто не мешал отрываться перед телевизором. Однажды он так разошёлся, что показал президенту страны свой голый зад в ответ на его заявление, мол, пора бороться с коррупцией. Видно тот в этот момент отвернулся, а поэтому старику ничего за это не было.
Уже вечером того же дня, выйдя к подъезду, взял и хвастанул перед соседями:
- Я всем им сегодня показал.
Самые дотошные из числа завсегдатаев посиделок на лавочках потребовали повторить, чтобы воочию убедиться, что Сергеевич говорит правду. Тот раздухарился и стал стаскивать с себя штаны. Молния не слушалась, и он то и дело повторял, ворочая глазами:
- Сейчас, сейчас.
В этот момент из подъезда появилась Ракушкина Валентина Медузовна. Повторяю, что у соседей она была на особом счету. Ну, а как иначе, если о чём бы не шла речь, Медузовна обязательно ставила всех присутствующих в известность, что она кандидат педагогически наук. Ей внимали, а после того, как она неудачно попыталась отбить мужа у одной многодетной женщины из соседнего дома, всем стало ясно, что эти самые кандидаты тоже люди и с ними надо считаться.
Ну, так вот, Ракушкина только-только из подъезда, а перед ней Сергеевич со своим хозяйством в состоянии покоя. Она как вскрикнет. Самое интересное, что было непонятно по интонации: радость это или негодование. Собственно, и разбираться было некогда, поскольку Капитон Сергеевич от её возгласа потерял сознание - так она его напугала, бестия. Он где стоял со спущенными штанами, там и брякнулся о землю. Тут общественность себя и показала во всей красе. Самая облезлая старушка напустилась на Ракушкину:
- Ну, злыдня, чего людям психику травмируешь? У нас тут культурная программа, а ты со своими воплями… А ещё кандидат… Вот дал Бог ума, да не тому, кому надо.
Медузовна растерялась. Стоит ртом воздух хватает, а народ пробудился и нажимает на её сознание, мол, в стране с мужиками и так недобор, а тут ещё такое недопонимание момента. Ракушкина через себя волну народного гнева пропустила, собралась с духом и выдаёт научным слогом:
- Это что за хрень, братья и сёстры? Ещё не вечер, а вы уже расслабились… А если всё это увидят дети? Вы подумали о последствиях? Кто из них вырастет? На кого им ровняться, если мы старшее поколение демонстрируем свои низменные качества? Стыдно, соседи… А я-то думала, что живу в цивилизованном обществе. Вертеп! Ну, чего замерли? Поднимайте своего «Тарзана», пока муравьи не оккупировали его тело. Вот вы, которая заикалась тут о культурной программе, будете делать искусственное дыхание.
- Почему я? – облезлая старушка заметалась. – У меня и зубов-то нет.
- А они вам и не понадобятся. Вы ведь будете заниматься искусственным дыханием, а не кусаться, - Медузовна надвинулась на ту своим отвислым бюстом.
Тут из подъезда показался жилец по фамилии Егоров. Хороший мужчина – не женатый и что самое главное всегда по утрам бегает вокруг дома. Однажды даже побил собственный рекорд и по скорости, и по продолжительности, когда за ним увязалась бродячая собака. Здоровенная псина, доложу я вам. Она за ним носилась часа два, пока не подоспел протрезвевший дворник и не отогнал «друга человека» метлой. Егоров так был благодарен ему за этот поступок, что пообещал напоить спасителя при случае. Кстати, слова своего так и не сдержал, поскольку дворник в скорости умер от перепоя прямо на рабочем месте.
Так вот с появлением из подъезда Егорова, действие вокруг Капитона Сергеевича приняло несколько другой характер. Во-первых, Егоров по своей природе был очень отзывчивым человеком. Во-вторых, из всех присутствующих выделялся молодцеватой походкой. И, в третьих, настроение в это утро у него было боевое. Сходу оценив ситуацию, перешёл на крик, чем собственно заставил собравшихся поднять и уложить Сергеевича на скамейку. Тут же скользнув взглядом по лицу Ракушкиной, предложил именно ей застегнуть на бездыханном соседе ширинку. Та попыталась взять самоотвод, сославшись на слабое зрение, на что Егоров ей заметил:
- Там всё, как у всех, а поэтому рассматривать не имеет смысла.
Помявшись ещё с минуту, Медузовна согласилась и стала на ощупь искать молнию на штанах Капитона Сергеевича, отвернувшись от смущения. Видно она отвыкла от подобного занятия. Это было видно невооружённым взглядом. Ну, вы знаете, что люди у нас иногда бывают отзывчивыми и ей стали подсказывать:
- Левее…
- А теперь чуть вперёд…
- Эх, росомаха, куда тыкаешься?
- Аккуратненько…
Только Ракушкина нашла «собачку» на молнии и потянула за неё, как Сергеевич ожил и заорал не своим голосом:
- Грабят!
Тут новая беда – облезлая старушка, которой предлагалось заняться искусственным дыханием, от его крика в обморок и головой об асфальт. Звук от удара получился где-то в районе ноты «фа» первой октавы. Неплохое попадание в тональность для её возраста. Ракушкина отскочила от Капитона Сергеевича, как ужаленная. У неё был такой вид, будто кто-то долбанул ей по куполу дрыном. Егоров оказался самым устойчивым на предмет паники, и поэтому сразу же переключился на бабульку и стал отдавать указания, мол, взяли на счёт – «раз» и на счёт – «два» положили рядом с Сергеевичем. Как только это произошло, «божий одуванчик» открыла глаза. Кто-то из соседей ляпнул:
- Какая могла бы получиться из них пара.
- Да, - кто-то поддакнул.
Бабулька, судя по всему, была ещё во власти звона от удара об асфальт, а вот Сергеевич засобирался. Ему видно не хотелось на старости лет возлежать с потрёпанной старушенцией. Егоров поспешил к нему со словами:
- Постельный режим.
- Да пошёл ты… Ироды, не можете первую помощь оказать пострадавшему… Всего исцарапали иезуиты, - Капитон Сергеевич нашарил рукой ширинку и молния встала на своё место. – Такое простое дело и некому поручить.
Егоров никогда не считал себя предателем, а тут вдруг у него как-то само вырвалось:
- Это вон Валентина Медузовна… Все претензии к ней. Она у нас была на правах «сестры милосердия».
- А что я? – Ракушкина выпучила глаза. – Я действовала согласно инструкции.
- Какой ещё такой инструкции? Не поверю, что в ней прописано про то, как надо прищемлять мужское достоинство. Оно же живое, - Сергеевич покачал укоризненно головой.
Медузовна задетая за живое, вякнула в ответ:
- Всяк суслик хвалит свой огород.
- Суслик? Я?
Егоров встал между противоборствующими сторонами со словами:
- Остыньте. У нас вот-вот человек уйдёт из жизни, а вы тут разборки затеваете.
Как ни странно, та, к которой относились слова на счёт ухода из жизни, зашевелилась. Глаза стали осмысленно выхватывать одушевлённые и неодушевленные предметы вокруг себя. Повлажневшие было носы соседей, решили повременить пускаться в оплакивание бабульки, а одна старушка так та и вовсе рот ладошкой прикрыла, чтобы приготовленный плач не высовывался наружу. Капитон Сергеевич оглянулся на ту, которой Егоров пророчил отбытие на небеса и сказал:
- Отмучилась, соседка. Видно агония сейчас начнёт из неё иллюзионистку делать.
Удивительно, но эта самая агония как будто передумала и старушка поднялась. Егоров, милосердная душа, хвать её за руки и молвит:
- Гражданочка потерпите, сейчас всё закончится.
- Да некогда мне тут разлёживаться. У меня ещё в квартире не убрано. Ты что ли за порядком будешь смотреть?
Егоров уже хотел, было на неё сверху сесть, но бабулька извернулась и, погрозив ему корявым пальцем, сказала:
- Ишь, что молодёжь вытворяет…
Тот покраснел, глаза отвёл в сторону и отвечает с достоинством:
- Наше дело военное.
- То-то я смотрю – гарцуешь, а толку от тебя на одну затяжку, - бабулька шмыгнула носом и подалась прочь.
Вспоминая всё это сейчас, Капитон Сергеевич улыбнулся про себя и подумал: «Как в жизни-то бывает. Казалось бы, показал только зад, а, сколько событий… Удивительно, что все уцелели. Повезло...»
Да, везение оно такое: кому в лоб, а кому и по лбу. Если пробежаться по квартирам этой пятиэтажки, всё везение людское предстанет во всей красе. Замечу, пока нас душат проблемы, мы тихие и покладистые, а как выберемся из их объятий, сразу кулачки в бока и смотрим на жизнь царьками, мол, завидуйте, как надо жить. И ведь глядя на этих счастливчиков, завидуем и это факт.
Вот когда в дом въехала молодая пара, языки старожил заработали. Одни тянули про то, что молодые ещё, чтобы жить отдельно от родителей, мол, опыта никакого нет, а от этого могут быть раздоры. Другие пошли ещё дальше. Эти настаивали, что в стране секса нет и это не секс, когда от них ещё молоком материнским отдаёт. Даже когда у девушки под платьем обозначилась интересная конфигурация в области живота, Ракушкина брякнула со своей колокольни:
- Дурит девка, - и добавила: - Хочет президентские деньги хапнуть.
Капитон Сергеевич не стал откладывать на потом и дал этой грудастой особе «бой». Он так и сказал Валентине Медузовне прямо в глаза:
- Одним – рожать, а другим, только титьками трясти.
Ракушкина отреагировал незамедлительно:
- Я бы тоже смогла…
- Трясти или родить? – хихикнул Сергеевич.
- Родить.
- Не смешите, уважаемая! В вашем возрасте одни клопы могут родиться!
Ну, тут Ракушкину понесло:
- Не верите? Да? Если хотите знать, я…
- Боже упаси и знать не хочу, - Сергеевич замахал руками на Медузовну.
- Нет-нет, вы послушайте… Я читала, что где-то на островах одна старуха родила…
- Ага, а теперь учённые всего мира гадают: куда деть то, что она произвела на белый свет.
- Да вы Фома неверующий, - Ракушкина всплеснула руками, подобно тому, как делают это дирижёры, когда показывают музыкантам в оркестре начало их партий.
И оркестр вступил. Желающих почесать языками на эту тему набралось в ту же секунду. Одни, и их было большинство, встали на сторону Капитона Сергеевича. Другие, а их было всего двое: облезлая старушка, отказавшаяся в прошлый раз умирать, вопреки прогнозам Егорова и сама Ракушкина. Надо заметить на счёт старушки – она, как ни странно, откликалась на все имена и были случаи, когда не гнушалась и мужскими. Люди всякое поговаривали, но всегда сходились в одном, что это старость.
Ну, так вот Сергеевич, Егоров и ещё одна женщина средних лет, всё ждущая своего принца на «белом коне», усомнились в способности Ракушкиной забеременеть. Медузовна отбивалась от наседавших соседей с достоинством. Она вещала так:
- Вы что же думаете, что я уже никакая? Да мне по ночам такое снится, что…
- Это не считается, - хохотал Егоров прямо ей в лицо. – От снов не беременеют.
Да, в логике ему не откажешь. Какое глубокое познание жизни.
- А если что-то и случается, то только в исключительных случаях, - решил подлить масла в огонь Сергеевич.
- В каких? – Егоров замер от неожиданного этого заявления, широко открыв рот.
- Ну, чего окаменел? Поясняю, - Сергеевич стал на ходу выкручиваться, ибо и дураку было понятно, что ляпнул он отъявленную чушь. – Ну, например, если оная особа прикорнула, а мимо проходила рота солдат, то…
- Брехня! – Егоров улыбнулся, облегчённо выдохнув. - Рассмешил! Да пусть хоть целая рота…
Ракушкина с серьёзным видом выдала:
- Один или рота… Какая разница?
- Стоп! Пожалейте защитников Отечества! – Егоров заржал, как конь.
- Не шторми! – Сергеевич поддался его веселью, мол, шутка она и в Африке, и в Антарктиде шутка.
Их соратница по обсуждению, зрелая женщина хотела воспользоваться ситуацией и перебежать на сторону Ракушкиной в знак женской солидарности, но в последний момент передумала, представив Медузовну спящую в окружении роты солдат. Что-то ей подсказывало: быть этого не может. А раз так, то зачем она врёт? Это же некрасиво.
Ракушкина не хотела признавать поражение и гнула дальше свою линию:
- Да ничего не случится с вашей армией! Дайте мне роту солдат, и я вам столько нарожаю! Я всем докажу, что миром правит женщина!
Сергеевича колбасило по всем статьям. Он, давясь смехом, произнёс:
- Где же столько смертников взять? Мы не в Японии. Это там их куры не клюют, а у нас совсем другая культура.
- А я могу и от японцев…
Егоров, качаясь от смеха, выдал:
- Ради чистоты эксперимента, роток на другие народы лучше не раскрывать, а то не расплатимся потом.
Одним словом, дискуссия была вся замешана на пустом месте. Ракушкина не смотря на свой кандидатский минимум, несла такую чушь, что проходившая мимо многодетная мать Манятка Сидоркина сказала ей назидательно:
- Женщина, поберегите своё здоровье, а заодно людское терпение. Ну, нельзя же в вашем возрасте кричать на весь двор, что вы готовы родить прямо сейчас и от кого угодно. Вы же живёте в обществе.
- А мне наплевать! – рявкнула в ответ Медузовна, пустив в её сторону смачный плевок.
- Понятно, - Манятка Сидоркина увернулась от слюней Ракушкиной и, поймав Егорова за руку, обратилась к нему с позиции человека, которому за Отчизну обидно: - Вот вы, всегда такой активный… А почему сейчас медлите? Её в срочном порядке надо показать врачам. Видите, как она кидается на людей? А если покусает?
Ракушкина тем временем продолжала себе орать:
- Дайте мне шанс! Я ещё о-го-го! Хватайте меня, экспериментируйте, мать вашу!
Вот это её: «О-го-го!» присутствующих отрезвило в шесть секунд, поскольку кричать о своих тайных желаниях – это одно дело, а «огогокать» – это, извините, уже перебор. Народ самоорганизовался и Егоров на правах лидера вызвал «скорую помощь». Те приехали, что удивительно быстро и Медузовну упаковали в смирительную рубашку. Она отбивалась и требовала свободы слова и желаний.
Через два месяца её выпустили. Выглядела она загадочной: радостью светилось лицо, и только чуть-чуть заикалась, а иногда что-то на неё находило, и она плакала, как ребёнок, размазывая слёзы по морщинистым щекам. Соседи по дому шептались про неё у подъездов: «Блаженная».
Конечно, не всё хранит в себе человеческая память. Что-то бесследно исчезает в недрах сознания, но уж если что-то не тонет, то рано или поздно даёт о себе знать. Ну, вот, к примеру, такой случай. Как-то по весне, только-только отыграла своими запахами сирень, в соседнем доме, преставилась одна старушенция. Казалось бы, преставилась и Бог с ней, а не тут-то было. Кому хоронить бедолагу? Дети где-то на Камчатке деньгу зашибают, а она туточки лежит и в ус не дует, поскольку отмыкалась горемычная. Что в таких случаях у нас происходит? Правильно - находится кто-то один и берёт на себя организацию похорон. Конечно, для порядка телеграмму-то детям отбили, мол, приезжайте, горе у вас. Те, вместо того, чтобы сорваться и на всех крыльях к мамке своей, устроили по почте прения по вопросу: «Что такое горе и как с ним справиться». Им-то хорошо там на своей Камчатке, а их мать лежит и уже пованивает. Извините за такие подробности – все мы из этого теста слеплены. Одним словом, решили, не дожидаясь её детей, закопать сердешную в сыру земельку. Для этого прошлись по квартирам набрали нужную сумму и дело пошло, да тут ещё влез Егоров. Инициативный чёрт до рези в глазах. Ну, так вот, когда старушку обрядили, он и говорит:
- Есть у меня одна идея.
- Без жертв? – поинтересовался на всякий случай Капитон Сергеевич.
Егоров для приличия покраснел и спросил:
- Я хоть раз до этого доводил?
- Врать не буду – не было такого, - признался Сергеевич и тут же добавил: - Но что-то у меня какое-то беспокойство вот тут, - и он ткнул себя в левую грудь. – Так, какая там у тебя идея?
- Да, собственно и не идея, а так… одна мыслишка. Надо бы усопшую по-человечески проводить.
- Надо, - согласился Капитон Сергеевич.
- Так вот и я об этом. А что если нам позвать музыкантов?
- Это дорого.
- У меня есть план. Вон там, в беседке ещё дрыхнут музыканты после вчерашней свадьбы.
Тут надо пояснить, ибо не каждый день после свадьбы по дворовым беседкам нежатся «усталые» музыканты. Да, перебрали маленечко… А с кем это не бывало? Тем более, они люди творческой профессии, а таким всегда труднее всех остальных. Вот они и отсыпались после свадьбы с вечера, а в доме напротив родители невесты радовались, как дети, ибо нашёлся один дурак и взял её брюхатой. Ну, как тут не радоваться? Вот они и радовались залив глаза гостям водкой настолько, что те уже в первый день свадьбы поверили в то, что у невестки запущенный рахит. Собственно, и выяснять было некогда – тосты следовали с такой интенсивностью, что через час вся свадьба еле двигала языками.
Ну, так вот, Капитон Сергеевич замахал на Егорова руками:
- Ты что?
- Не паникуй, старый.
- Ага, там свадьба, а здесь похороны… Это же две разные планеты.
- Планеты разные, а ноты одни и те же: что там, что здесь. Надо только тональность сменить, да чубы расчесать после вчерашних плясок. Они же профи. Им это сделать – пару раз плюнуть. Вон вчера как «Цыганочку» жарили, у меня ноги чуть от задницы не оторвались, как плясать рвались.
Сергеевич на это только хмыкнул и сказал:
- Они после вчерашнего ещё не отошли. Представляю их идущими в колоне прощающихся.
- Пустяки, - Егоров улыбнулся. – Поправим здоровье и потом, пока они в таком состоянии находятся, легко сговориться за копейки, а может, и вообще так отыграют… за бутылку водки, так сказать на правах спонсоров.
Сергеевич ответил:
- Делай, как знаешь.
Егоров тут же к музыкантам. Те лежали дружно по лавкам дворовой беседки. Снилось им море с солёными огурцами, такими в пупырышках и все они по этой солёности, в чём мать родила, плывут себе и плывут, а головы гудят. Ну, мы-то знаем, что огуречный рассол лучшее лекарство после рюмки водки, чтобы подлечить организм. А где её родимую взять, эту самую водку? Праздник закончился и все разошлись по домам, и никому нет дела до того, что у приглашённых музыкантов со здоровьем обстоит не всё благополучно. Егоров знал, с какого хода к ним подкатить. Растолкал самого колоритного, который свесил слюни свои прямо на гармонь, крепко обняв своего «кормильца». Гармонист будто только этого лежал и ждал, и стоило Егорову коснуться его плеча, открыл глаза, потом сел, громко сопя, не мигая, уставился в одну точку перед собой.
- Земляк, выручи, - заканючил Егоров.
- Ну?
- Надо одного хорошего человека в последний путь проводить по-человечески.
- Ну?
- Что-нибудь в миноре и без похабщины желательно.
- Ну?
- Так я могу надеяться на вас?
Гармонист тряхнул чубом, что-то про себя обдумывая. Когда мыслительный процесс себя исчерпал. Произнёс всего одно слово:
- Водки.
- Будет! – обрадовался Егоров.
- Сейчас и потом.
- Вот крест - всё устрою, - и Егоров, вместо того чтобы перекреститься, отдал честь по-военному.
- Ну? – гармонист поискал глазами обещанное питьё.
Егоров быстро сообразил и кинулся на хрустящих ногах за бутылкой. Пока он бегал, гармонист поднял свою дружину: бубенщика и балалаечника.
Когда троица поправила своё здоровье и стала различать предметы и людей. Егоров напомнил гармонисту:
- Только тональность не перепутайте. Всё же похороны, а не свадьба.
- Будь спок, добрый человек, исполним страдания, - гармонист успокоил Егорова.
- Вот-вот, чтобы слезу вышибало, - тот поддакивал.
Балалаечник с подбитым левым глазом пообещал:
- Мы можем, и плач Ярославны устроить.
- А вот за это отдельное спасибо от нашего общества.
Гармонист громко икнул и спросил:
- Во сколько вынос тела?
- Так уже скоро, - опомнился Егоров. – Надо идти, а то люди с утра у подъезда разминаются.
Конечно, музыканты в таком составе, да ещё после вчерашнего веселья – это нонсенс чистой воды, но тут уже не до прослушивания и надо было просто верить в то, что всё получится, как должно.
Только Егоров подвёл музыкантов к подъезду, а тут и гроб с усопшей вынесли. Водрузили на табуретки, постояли, погоревали. Ей-то что? Лежит себе и лежит, а народ в раздумьях, поскольку всех нас ждёт такой финал. Один Егоров вертелся как укушенный среди всех, давая указания налево и направо. Наконец, построились, ухватили гроб и понесли со двора, где ждала грузовая машина с памятником из дешёвой жести с крестиком на самой макушке. Музыканты, вцепившись в свои инструменты, выдали что-то знакомое, но все были заняты своими мыслями настолько, что просто шли и шли, а над головами людей раскатисто пел гармонист: «Вдоль по Питерской…» Первым отреагировал на это Егоров. Подбежал к гармонисту и прямо в ухо ему прошипел:
- А где плач Ярославны?
Тот оборвал пение и ответил:
- Сейчас дойдём и до плача. Должен же я распеться?
- Мы не в консерватории, - Егоров пригрозил: - Сорвёте похороны, водки не получите.
- Братан, в нашем ремесле срывы не предусмотрены. Всё будет в ажуре!
Гроб с усопшей кое-как водрузили на грузовик. Кто пожелал, набились в маленький зачуханный автобус, и кортеж направился через весь город к кладбищу. День выдался жаркий и уже на полпути кто-то предложил повернуть обратно. Что удивительно это предложение пришлось всем по нраву и, не голосуя, уговорили водителя ехать сразу в столовую, чтобы поминать, мол, усопшую там закопают сами могильщики. Егоров об этом решении не знал, поскольку находился в грузовике вместе с музыкантами, качаясь над покойницей на ухабах и поворотах. Только на кладбище обнаружил отсутствие автобуса с людьми. Первая мысль была о том, что водитель не справился с управлением, и всех пассажиров раздавило всмятку. Поделившись своими соображениями с музыкантами, Егоров горестно заметил:
- Вот жизнь, мать её…
Уже после погребения старушки, направились в столовую, чтобы помянуть усопшую и сколько было радости, когда встретили там отставших от похоронной процессии - все живы и невредимы. Музыканты от такой новости сыграли «Цыганочку» с выходом, чем поразили работников столовой. Как ни странно, Ракушкина до этого хранившая гробовое молчание вдруг выскочила в круг и давай лупить пятками об пол. За ней потянулись и другие, подогретые водочкой. Егоров бросился, было их успокаивать, мол, опомнитесь, но Капитон Сергеевич поймал его за рукав пиджака и сказал:
- Брось, сосед. Один раз живём… Пускай люди отвлекутся от реалий.
И те отвлеклись: бубенщик после выпитого на поминках попал в реанимацию. Его коллеги по «музыкальному цеху» стали мысленно готовить себя к худшему, но тот оказался живучим и выкарабкался из стен больнички. Ну, насчёт того, как у этой троицы сложилось дальше, мне ничего не известно. Я так думаю, что и сейчас где-то «гастролируют». А что? При нашей жизни без этого никак не обойтись.
Кстати, после тех похорон Капитон Сергеевич заявил Егорову:
- Случится что-то подобное со мной, ты уж сосед мои проводы организуй поскромнее: без всяких там наигрышей. Боюсь, не выдержу и встану из гроба.
- Так это же отлично, Сергеевич! – среагировал Егоров.
- Оно конечно, - Капитон Сергеевич закряхтел, - только я не любитель шастать туда-сюда. Раз умер, всё - не тормошите меня, а потом стар стал, через порог времени козлом скакать.
- Чудак-человек, ты по сторонам оглядись. Вон Хлебосолов из четырнадцатой квартиры…
- Это который их бывших директоров?
- Ага, их бывших. А ещё спит и видит себя на «коне».
- Видал я его «коня» - смазливая бабёнка, только какая-то она вся жёлтенькая. Она случаем не японка?
Егоров прищурился и ответил:
- Это у неё от нервов цвет лица такой. Желчь по телу разлилась.
- Фу, противно-то как. И как он с ней такой под одно одеяло не брезгует ложиться?
Егоров хохотнул:
- Так, она, скорее всего перед этим делом гримируется! У этих баба это занятие на первом месте. Вот, к примеру, вчера Ракушкина вышла на лавочку к подъезду, а я смотрю, и понять не могу: один глаз накрашен, а другой нет. Спрашиваю её: «Что случилось?» Она отвечает: «Тушь закончилась».
- Ну, у этой Медузовны с башкой не всё обстоит благополучно, а поэтому на всю эту красоту ей наплевать.
- То-то я смотрю, как выйдет на балкон и начинает слюни свои разбрасывать. А как-то сама с собой устроила соревнование по дальности и в результате оплевала дворника.
Капитон Сергеевич удивлённо посмотрел на Егорова:
- А он что?
- Смеётся, мол, «блаженная» на олимпиаду в Сочи готовится, - Егоров сразу стал серьёзным и произнёс: - Не дай бог допустят - опозоримся на весь мир.
- Не-е, не допустят. У нас во власти не все задницами думают. С пяток найдётся неплохих ребят.
- Спорить не берусь, но со своей стороны сделаю всё, чтобы она туда не попала.
- И как? – Капитон Сергеевич насторожился.
Егоров не меняя выражения лица, заявил:
- Глаз выколю, а то и оба. Куда она без них?
- Так заявит же?
- В бега подамся.
- Мне что ли с тобой за компанию, а то наскучило на одном месте сидеть, да и экстриму хочется откушать.
- Ну, зачем же дело стало? Этого экстриму и здесь хватает.
- Врёшь, - Сергеевич весь подобрался от такого заявления Егорова.
- Вот, ей Богу, - тот перекрестился.
- Клянись!
- Как?
- Ну, слова скажи, мол, так и так…
- И всего-то? А есть ничего не надо будет?
- В смысле?
- Ну, обычно после слов клятвы едят чего-нибудь…
- Я таких подробностей не знаю… Если настаиваешь, то купи хлебца, да и съешь. Думаю, что хуже не будет.
Приятно порой наблюдать, как из обыденных слов вырисовываются смешные ситуации. Казалось бы, взрослые люди, а прислушаешься, присмотришься, и живот начинает ползти по всем швам. Ну, взять хоть Егорова с Капитоном Сергеевичем, хоть того же самого Хрюшева или Хлебосолова… Кстати, последний не так давно привёз на крытом грузовике целую кучу офисной мебели. Все жильцы повылазили из окон. У нас же люди, какие? Правильно: любопытные. Так вот Хлебосолов собственным телом пытался прикрыть содержимое грузовика. Смешно? Очень. Нет, мужчина он, конечно, крупный, хоть и осунувшийся к старости и всё бы закончилось по-доброму, но его пассия – это что-то. У неё ещё такая запоминающаяся фамилия – Кадушкина. Так вот она стала верещать на грузчиков за оцарапанную дверцу шкафа. Те ребята бравые нисколько не расстроились за этот её крик, а самый старший из них сказал умиротворённо:
- Ну, и оно вам надо из-за каждой царапины так себя надрывать? Если желаете, мы этот шкаф дверцами к стене поставим, и не будет ничего заметно.
Кадушкина посмотрела на него так, будто речь шла о незапланированной беременности и ни у кого-то там, а лично у неё. Остальные грузчики расценили это, как приглашение к диспуту. Ещё говоривший ей подмигнул со смыслом. Ну, а какой смысл у подобных подмигиваний? Вижу, что вы догадались. Вот и Хлебосолов догадался, а когда это произошло, отозвал говорливого грузчика в сторонку на разговор. Тот не стал себя долго уговаривать и пнул ревнивца между ног так легонечко-легонечко. Хлебосолов взвыл. Кадушкина отреагировала, как вневедомственная охрана, и полезла в лицо обидчику своим маникюром. Грузчик не растерялся и обнял желтолицую бабёнку. Оказавшись в потных объятиях мужчины, Кадушкина сначала забилась от негодования, а потом затихла, почувствовав на своём теле цепкость мужских рук. Ещё немного и она бы застонала. Ну, вот такая она женская природа. Вы представляете себе всё это? Хлебосолов воет от боли, эта стонет от наслаждения, грузчик сопит от своего преимущества и всё это на глазах соседей. Кошка Ракушкиной наблюдавшая за всем этим с балкона сказала только одно слово: «Вертеп…» Валентина Медузовна тут же бросила свои домашние дела и вывалилась на балкон, мол, почему всё это и без неё? Когда своими глазами это увидела, ахнула: «Содом и Гоморра!», а потом перегнулась вниз и закричала грузчику сверху: «Вы что там творите? Отпустите сейчас же… Она же больной человек…» Кадушкина находясь во власти нахлынувших на неё желаний, хотела Ракушкиной дать отпор, мол, сама ты больная и папа твой педиатр, но почему-то в последнюю минуту передумала это говорить. Это её и спасло от ругани с Медузовной, для которой облаять любого, было в порядке вещей, а тем более, имея в кармане справку о вседозволенности, ибо прошедшие «первый эпизод», имеют такую привилегию: делать то, что хотят. Да, и Кадушкина мелковата была против Ракушкиной. Это она под крылом Хлебосолова «поднялась», а до этого каждый мог обидеть и обижали: брали, что хотели и уходили, а она сопли утирала и продолжала карабкаться вверх. Создатель, видя это безобразие, подкинул ей пенсионера в лице Хлебосолова. Подкинуть-то подкинул, а застраховать их союз запамятовал. Власть взяла и спихнула Хлебосолова вниз, а вместе с ней полетела туда и Кадушкина. Вот собственно и конец карьере… А что дальше? Старость…
Ну, с Хлебосоловым понятно, а вот Кадушкина запротестовала, а тут ещё этот грузчик подвернулся, и всё у неё в голове закружило. «Чёрт бы побрал эту Ракушкину» - подумала пассия Хлебосолова, вылезая из объятий грузчика. Тот лукаво усмехнулся, мол, больная, а какая темпераментная.
Долго после этого гудел двор по поводу офисной мебели, которая, кстати, вся не поместилась в квартире. Часть её пришлось рассовать по соседям на какое-то время.