Бабьё

                И. Рассказов.
                Бабьё.

Представьте себе, если конечно у вас развита эта способность, коммунальную квартиру, где-то эдак в самом начале двадцать первого века. Замечу, что эта «коммуналка» - так раньше их называли, да и теперь частенько называют в народе, почти ничем не отличалась от своих предшественниц из середины двадцатого столетия. Единственное различие было в том, что данная квартира была рассчитана всего лишь на двух хозяев, потому что состояла из двух комнат. К ним прилагался туалет в одном количестве, соответственно ванная и кладовка, ну и, конечно же, кухня, где у каждого, кто проживал в этой квартире, была своя территория в виде стола и пары табуретов образца давно минувших лет.
Надо заметить, что в этих самых «коммуналках» взаимоотношения между их обитателями выстраивались порой так чудно, что иногда возникавшие какие-то истории в виде трагедий, мелодрам, а то и просто очень сильно напоминавших собой водевилей из прошлого, становились сюжетами интереснейших книг о том, как это было и чем всё это заканчивалось. Ну, не буду больше испытывать ваше терпение и перехожу к самой сути повествования, дабы не прослыть говоруном, эдаким любителем «тянуть кота за хвост».
Итак, в одном небольшом городке, на улице Краматорской в старом двухэтажном доме, про который долгожители, пережившие не только генсека, но и экс президента России, говаривали: «Вот строили, так строили – не то, что ныне: камушек к камушку». Если учесть, что эти дома возводили ещё военнопленные немцы после второй мировой войны, то о качестве можно говорить и говорить без конца, потому что, когда всё это претворялось в жизнь, еды было мало, а кушать хотелось. Так вот эти самые немцы, чтобы заработать лишнюю краюху хлеба удивляли российские просторы качеством своего труда, за что собственно и получали небольшую прибавку к своему пайку. Был стимул, а, следовательно, и качество, о чём сегодня мы все только и вспоминаем – особенно, когда въезжаем в квартиры с «черновой отделкой».
Один мой знакомый, когда обзавёлся подобной недвижимостью так и сказал, глядя на всё то, что государство для него воздвигло руками своих строительных компаний: «Будто Мамай прошёл». Да, радость новосёла была преждевременной: ни дверей, ни сантехники. Что до стен, то на них не было никакой штукатурки, да и полов как таковых не было – так бетонная лепёшка, которая через год вся, как уверяют те, кто уже через всё это прошёл, поползёт трещинами. Вот так стоял мой знакомый посредине всей этой «красоты» и думал: «Вот это я лоханулся, так лоханулся. Моё же государство меня и поимело, да при этом я ещё буду с десяток лет теперь выплачивать проценты за кредит. Не государство, а ростовщик с «большой дороги». И чего мне дураку не жилось  в старой квартире? Вот развели, так развели, что и пожаловаться не кому».
К слову скажу, что в той же самой Германии, над которой наши деды и отцы одержали победу в сорок пятом, новосёлы въезжают не просто в квартиры, где есть и стены с обоями, и двери, не говоря уже о сантехнике, а в квартиры с мебелью, где подобран цвет и формы – одним словом полный пакет дизайнерских идей, и стоит это куда дешевле, чем наши образцы «передовой архитектурной мысли». Так-то вот, россияне.

Примерно об этом и рассуждал Борис, когда ему предложили съехать из коммуналки в высотку, вытянувшуюся через дорогу по соседству. Он посмотрел на неё и невооружённым глазом и обнаружил у здания крен в сторону, что со временем могло стать причиной очередных телевизионных новостей на тему дня о том, что где-то в провинциальном городке рухнул дом. Такими репортажами, положа руку на сердце, уже никого не удивишь: закормили, а поэтому вся перспектива попасть в число тех, кого будут извлекать из-под обломков на глазах всей общественности, его не устраивала, да и «черновая отделка» отпугивала. Вот поэтому он и решил остаться жить в «коммуналке». Уже спустя некоторое время долгими зимними вечерами он гадал про себя: «… и как это удалось строителям добиться  подписания документа о приёмке дома? Ведь через год, ну может быть, через два это строение запросто могло оспаривать мировую славу у Пейзанской башни, благодаря своему наклону в сторону». Ещё несколько раз к нему наведывались какие-то дядьки в кожаных куртках и даже грозили, звеня цепями на шеях, но вот уродился он таким: упёртым и всё тут. Те походили, походили, поиграли мышцами и успокоились. Да, и как можно покинуть то место, где ты родился и вырос? Это же малая Родина. Ну, что бывает с теми людьми, кто лишается всего этого? Вот так едешь порой в общественном транспорте – все вокруг угрюмые, чего-то думают и по глазам видно, что нет у них своей малой Родины. Перетасовала их система, и идут они по жизни, не помня ничего ни о себе, ни о том: откуда они и где их корни.
Надо заметить, что дом, где проживал Борис, был такой аккуратненький: всего два этажа, по четыре квартиры на каждом. Все друг друга знали и не хотели менять свои «коммуналки» на эфемерное будущее, разрекламированное строительными монополиями. В квартире вместе с Борисом по соседству жила Марина Сергеевна с дочерью. Соседи были тихие. Конечно, в народе как говорят: «В тихом омуте – черти водятся». Пока ничего этого к ним из области «устного народного творчества не захаживало».
Марине Сергеевне было лет около пятидесяти, а её дочь училась в техническом вузе. Так думали все, кто проживал в этом доме, пока однажды не пошёл гулять слух от квартиры к квартире о том, что Светку, дочку Марины Сергеевны исключили из техникума за пропуски уроков. Обидно то, что исключили прямо с пятого курса. Вот именно в этот период те самые черти, что водятся по тихим омутам и проснулись в семействе Марины Сергеевны. Она для начала, чтобы выговориться по всему этому отхлестала молча своё чадо по щекам. Светка смогла из себя выдавить в ответ на это лишь одну фразу:
- Ну, мам?
Марина Сергеевна сделала страшные глаза и произнесла:
- Как мне после этого людям в глаза смотреть?
- А что?
- А то: у тебя вся жизнь впереди, а ты по ней уже сейчас не снимая обувки, прошлась. Кому ты без образования будешь нужна?
- Ты о чём? – Светка, округлив глаза, смотрела на мать, как баран на новые ворота.
Марина Сергеевна понимала, что так просто её Светка не могла прогуливать уроки, а тем более на пятом курсе.
- Доча, кого ты хочешь обмануть? Свою мать? Не выйдет. Я имею такой стаж в этой области, что могу признаки беременности считывать на расстоянии по одной лишь походке.
- Ну, мам?
- Молчи, а то придушу, - Марина Сергеевна насупила брови и перешла на шёпот: - Натворила дел, а теперь «мамкаешь». А ну выкладывай: кто он?
Светка от неожиданности взяла и ляпнула без утайки:
- Вадик.
- Час от часу не легче, - всплеснула руками её мать. – Ну, и имечко. Где ж он тебя дуру такую подкараулил? Это же надо: легла под Вадика… Кто он?
- Разнорабочий… - пролепетала Светка, опустив глаза.
- Мать твою, это что ж за профессия такая? - Марина Сергеевна, где стояла там и села. – Ну, дура – она и есть дура. Я для чего тебя учила все эти годы? От себя лучшие кусочки отрывала и всё тебе, тебе, а ты, значит, так меня отблагодарила? Чего молчишь?
- А чего говорить?
Да действительно, сказать уже нечего: ушёл поезд.
- Правильно: говорить нечего. Надо действовать. Где этот разнорабочий по имени Вадик?
- Его забрали, - голос Светкин потерял всякую тягу к жизни.
- Как? Что значит забрали? Он ещё что-то натворил? – Марина Сергеевна начинала «закипать».
- Нет. Его забрали в армию, - промямлила дочь.
- Так он ещё к тому же и молокосос? Вот удружила, так удружила. Ну, что с этого малолетки возьмёшь, а тем более, когда он служит Родине? Через два года он в твою сторону и морду не поворотит, а то возьмёт и не вернётся вовсе оттуда.
- Ну, мам?
- Вот тебе и будет тогда «мам»: останется на сверхсрочную. Там такие разнорабочие только и оседают, потому что мозгов нет, и руки растут не как у всех, а из задницы, - Марина Сергеевна стукнула крепкой ладонью по столу, и как бы ставя точку в разговоре, сказала, как отрезала: - Он тебе не пара. Пускай себе служит, а я буду устраивать теперь твою жизнь сама. На самотёк это пускать нельзя. Опять же у тебя будет дитё, а это не кулёк с конфетами. Тут думать надо на перспективу. Поняла?
- Ну, мам?
- Я сказал и точка, а то выгоню из дома…
Светка замолчала и уткнула мокрые глаза и опухший от слёз нос в носовой платок.
- Не реви, - мать посмотрела на дочь. – Принца не обещаю, но мужчину с достатком добуду.
Надо заметить, что Марина Сергеевна была ещё та женщина: любила жизнь, и частенько к ней захаживали особи мужского пола. Надолго они у неё не задерживались. Как она сама говорила: ничего интересного этот отряд двуногих из себя лично для неё не представлял: ни счетов в швейцарских банках, ни автомобилей, ни яхт – одним словом, так себе. Сама она была женщина интересная, но годы как-то незаметно подкорректировали её привлекательность и теперь, то там, то здесь выпирал целлит, какие-то морщинки стали проступать на её лице, да и вся она какая-то стала рыхлой, колышущейся. Марина Сергеевна отнеслась ко всем этим «преобразованиям» без всякого эмоционального срыва. Было такое ощущение, что у неё ещё есть в запасе одна жизнь и там-то она всё нагонит, наверстает. Как бы там ни было, но Светка, глядя по утрам на пробуждающуюся мать, думала про себя: «Не дай Бог мне такое счастье».
Да, природа последовательно наделяет детей всем тем, что рано или поздно проявляется в их родителях, начиная от характера и заканчивая внешностью. Только слепой не хочет этого всего замечать. Светка как раз была из этого списка. Конечно, пока это так не проявлялось в её организме, она тревогу не била. Да и зачем, если жизнь, несмотря на то, что кто-то по имени Вадик тискал её в тёмном подъезде, брала вверх, и хотелось чего-то нового неизведанного, а когда всё так, то можно и не замечать, что у тебя, например, широкая кость, а раз так, то рано или поздно что-то будет свисать со всей этой конструкции. Иногда Светка начинала рассуждать о том, как это она смогла подпустить к себе этого худосочного разнорабочего и даже корила себя: «Правильно мать сказала – дура я… дура».
Пока она так рассуждала, Марина Сергеевна уже затеяла не шуточный мыслительный процесс. Что-то не срасталось в её расчётах – чего-то не доставало. Прошло несколько дней и она, уже отчаявшись, хотела закатить скандал, чтобы хоть как-то себя взбодрить, как вдруг лик её просветлел, и она стала даже что-то напевать из области классики.
- Мам, ты чё? – Светка прислушалась к тому, как та фальшиво выводила седьмую симфонию Шостаковича.
Скорее всего, это была тема нашествия, а впрочем, может быть, это был вовсе и не Шостакович, а Бетховен, потому что в исполнении Марины Сергеевны не было ни одной правильной ноты.
- А что? – она гордо посмотрела на Светку.
- Поёшь всякую дрянь.
- Но я же пою? А когда я это делаю, шоу-бизнес в нокауте.
- Что, правда, то, правда – тебя не перекричать.
- Не язви матери, а то поставлю в угол.
- Прямо нельзя высказать свою точку зрения. Никакого гуманизма…
Причём здесь этот гуманизм, мне лично не понятно, но, тем не менее, Марина Сергеевна тут же на это слово отреагировала:
- Выучила на свою голову. Ты об этом своём гуманизме раньше думала бы, когда под Вадика протискивала своё белое тело.
- Ну, мам?
- Терпи, коль лопухнулась. И я тоже хороша. Мне бы сразу просчитать твои посиделки допоздна. Сейчас бы уже техникум заканчивала… Ну, это мы ещё наверстаем. Сейчас надо о другом думать: как жить дальше? Кстати, как тебе наш сосед?
- Сосед, как сосед…
- Нет, ты хорошенько подумай.
- А чего думать?
- А ты подумай, подумай, - мать таинственно улыбнулась.
Светка оттопырила нижнюю губу и сказала:
- Ну, подумала.
- Ничего не ёкнуло?
- Где?
- В груди, чадушко, - Марина Сергеевна убрала с лица таинственную улыбку. – Никаких ощущений нет?
- А чё я должна ощутить?
- Чё, чё, - передразнила её мать. – Тягу, влечение…
- А надо? – Светка округлила глаза. – Он же старый для меня?
- Что ж ты у меня такая…? – Марина Сергеевна не договорила. – Кто ж тебя возьмёт с дитём? Ну? И он и не старый. Ему всего, - она зажмурилась, что-то вспоминая про себя, - тридцать пять лет. Самый возраст, чтобы нести ответственность за того, кого…
- Так это…? – у Светки кончик носа даже покраснел от догадки.
- Ну, ну? – мать подбоченилась. – Чем не объект для соблазна? Да не мальчик, но самостоятельный, серьёзный, работает и при этом одинокий. К тому же по имени и отчеству, как две капли, как первый наш президент – Борис Николаевич. Усекла?
- Ну, мам? – Светка попыталась ей возразить.
- Не перебивай, когда мать при кокарде и погонах. Значит так: будем штурмовать.
- А если не получится?
- А вот про это забудь. Запрещаю даже думать про поражение. Нет упадническим настроениям в войсках. Слушай, Светуль, у тебя не возникало никаких фантазий по поводу его?
- Не помню, - Светка опустила стыдливо глаза.
- Темнишь девка. Ох, темнишь, - Марина Сергеевна улыбнулась и шутливо погрозила пальцем правой руки. – Ну, ладно, что было, то было, а вот сейчас надо постараться что-то себе представить из этой области, чтобы настроение было, ну и …
- А как?
- Напрягись.
- А если я…
- Об этом не переживай. Мы же свои…
- Ну, я попробую. А о чём должны быть фантазии?
- Как о чём? О том, как будто вы вместе, ну и всё такое…
- А «всё такое» обязательно?
- Обязательно.
Светка напряглась. За то, что она переживала, на этот раз не случилось: дышалось всё также легко и ни что не омрачало существование в отдельно взятой комнате коммунальной квартиры. Мать всё это время находилась рядом и своим носом, как дозиметром замеряла уровень «радиации» в воздухе, памятуя о том, что вчера они на пару со Светкой расправились с целой кастрюлей солянки. Кастрюля, конечно, отделалась лёгким испугом, а вот её содержимому досталось по полной программе и теперь при определённых условиях, это самое содержимое в виде вчерашней солянки могло о себе напомнить.
«Слава Богу, обошлось - подумала Марина Сергеевна и по-доброму посмотрела на Светку. – Не девка, а красавица».
Что имела она в виду, когда так подумала, понять было дано не каждому. Ну, то, что её дочь уже не девка – это понятно, а на счёт «красавицы» – было сказано чересчур сильно. Конечно, если бы Светка была похожа на неё, то с этим можно, слегка поважничав, согласиться, но в том-то и загвоздка, что она уродилась в родителя своего: несостоявшегося генерала, ушедшего из армии с формулировкой «по состоянию здоровья» в звании капитана. Что там у него болело и в каком месте, Марина Сергеевна не стала разбираться. В тот момент она просто нуждалась в том, чтобы её кто-то выслушал, и он её выслушал, взобравшись на её молодое, сильно  тело. Примерно месяц Марина Сергеевна рассказывала отставнику-капитану о том, какая она несчастная, а тот всё слушал и слушал, то и дело меняя позы. В конце концов, она забеременела, и это известие было последним из того, что успела Марина Сергеевна рассказать своему «внимательному слушателю». В назначенный день он просто не пришёл к ней, а потом и вовсе куда-то пропал. Она загрустила, сидя у окна, ловя взглядом через обляпанное дождями стекло неясные очертания прохожих.
И вот теперь портрет того отставника-капитана сидел перед ней и пытался вызвать в себе фантазии по поводу их соседа Бориса Николаевича. Тот в этот момент как раз вернулся с работы и в прихожей возился с ботинками. Марина Сергеевна краем уха уловила шум и сказала Светке:
- Ты продолжай, а я на разведку.
- А мне можно?
- Сиди. Когда будет можно, я дам сигнал.
Борис Николаевич, а по-простому Борис, наконец-то снял ботинки, и тут появилась из комнаты Марина Сергеевна.
- У вас праздник? – спросил он её, приветствуя. – Пахнет как-то по особенному.
При слове «пахнет», та тут же тревожно повела носом по сторонам, и предательская мысль забарабанила по клеткам головного мозга: «Неужели проявились «побочные явления» от Светкиного напряжения? Нет - показалось». Она улыбнулась и сказала, будто пропела:
- Это у Митрошкиных к «поминкам» пироги стряпают.
- А что у них кто-то умер? – Борис удивлённо посмотрел на Марину Сергеевну.
- Пока нет. Это они, так сказать руку набивают, на тот случай, если их бабка всё-таки исполнит своё обещание: уйти из этой жизни, «громко хлопнув дверью».
Здесь стоит объяснить: о чём идёт речь. Эта эпопея с похоронами у Митрошкиных тянется эдак лет пять. Бабка, мать главы семейства, таким образом, пытается обратить на себя внимание снохи. Та, как не старалась всё это время быть любящей и лояльной, ничего путного из этого у неё не получалось, потому что зрение было под минус девять. По этой причине она то и дело что-то роняла, что-то разбивала. Вот так, к примеру, положит свои очки, и тут же на них топ ногой и нет тех, а работа по дому ждать не будет, когда это время выпадет, чтобы обзавестись новыми, а отсюда и все беды. Митрошкин, в конце концов, махнул рукой на всё это и однажды сказал, что любит её и такой, без очков, дав тем самым понять, мол, давай немного поживём так сказать на ощупь. Жена не стала, перечить мужу, а могла, потому что внешним видом здорово смахивала на статую – «мать-героиня» и если что запросто сошла бы за неё в сумерках. Всё ничего, но детей у них не было. То ли Господь Бог чего-то опасался, то ли Митрошкин боялся за свой семейный бюджет, но жили они бездетно. Жили они так, жили, и решил глава семейства перевезти из деревни свою мать, мол, старая женщина и той в одиночку скучно коротать свой век вдали от сына. Подумал – сделал: стали они жить втроём. Житьё у них пошло «весёлое». Престарелая матушка невзлюбила сноху, и тут понеслось. Пока жили друг от друга на расстоянии, руки до этого не доходили, а тут вдруг всё «преобразилось»: хочешь словом, хочешь тумаком. Надо заметить, что сноха была тихая, да и как можно ей быть другой при таком масштабе? Вот свекровь, ну, мать Митрошкина, та, хоть и мелкая, но кусачая оказалась, и столько в ней было вредности, что ухитрялась, даже не вставая с постели портить настроение жене сына: то слово, какое скажет, а то и просто ради баловства «шептуна» подпустит и лежит, потом жмурится от удовольствия. Правильно: своё-то не пахнет. Сноха, не смотря на свою слепоту, по квартире летала «пчёлкой» и, казалось бы, чего этой свекрови надо было от неё, но та как будто не хотела ту вообще замечать и всё строила какие-то козни и всё жаловалась сыну на ту и жаловалась. Ну, жена Митрошкина хоть и не годилась в снайперы, но слух имела отменный, а поэтому, как только «первый камушек полетел в её огород», она облила бабку щами. Потом долго разбирались. Глава семейства несколько раз организовывал следственный эксперимент, заставляя жену демонстрировать то, как всё случилось. Та старалась с удовольствием, поливая свекровь щами с такой артистичностью, что той пришлось признать в действиях невестки ничего оскорбительного для себя, и всё получило квалификацию как непреднамеренное происшествие на бытовой почве.
На этом, казалось бы, ей надо было успокоиться, но не тут-то было: началось скрытое противостояние. Бабка тайком стала проделывать в одеждах снохи маленькие и большие дырочки. Однажды так увлеклась, что отчикала ножницами от любимого и единственного, праздничного платья у той клок в размер с ладонь. Жена Митрошкина норову была тихая и когда заметила дыру, не стала строчить письма во все инстанции, а поступила рассудительно и где-то даже отважно. Когда свекровь после обеда прилегла поспать, та, как бы случайно поставила горячий утюг вместо гладильной доски на её дряхлеющее тело, так сказать –  устроила солярий на дому. Ещё немного бы и случился бы пожар. Доказывай потом, что старая женщина не баловалась куревом. Слава Богу, вовремя с работы глава семейства вернулся и предотвратил возгорание. Опять были следственные эксперименты, от которых его мать, пережившая бывшее политбюро Советского Союза, стала заикаться. Несколько раз после этого Митрошкин усаживал женщин за стол переговоров под предолгом поиграть в «подкидного». Что характерно ни разу ему не удалось ни у одной из них  выиграть. Женская солидарность как никогда проявляла себя даже в условиях противостояния. Это его радовало, и где-то в тайне душе он уже думал, что процесс пошёл и всё улажено, но стоило им покинуть территорию «переговоров» и всё возобновлялось. Тогда Митрошкин сказал свои главные слова за всю ту жизнь, которую успел к этому моменту прожить. Он объявил и сделал это громко и внятно, что если ещё раз что-то подобное случится в его доме, он будет вынужден вернуть свою родную мать, так сказать, на лоно природы. Сделать тоже самое со своей супругой он не осмелился бы, так как находился с ней в разных весовых категориях.  Чего доброго она к тому же могла, разойдясь не на шутку не только сварливую свекровь, но и его самого направить не просто в эту самую деревню, а по этапу в Сибирь, так сказать к истокам, откуда и пошёл некогда род Митрошкиных. Бабка быстренько смекнула, что лишается тёплого туалета и стала в голос зудеть о том, что белый свет ей не мил и, мол, чувствует она приближение своей смерти. Глава семейства отступил, поверив в то, что матери осталось жить недолго. Его жена это восприняла, как сигнал к капитуляции противной стороны и в знак примирения бросилась ставить тесто на пироги. Митрошкин ещё пошутил по этому поводу, мол, тренируйся, а придёт время - пригодится. Время всё не приходило и не приходило, но, тем не менее, его жена всё набивала себе руку и набивала и так наловчилась печь пироги, что стоило только свекрови заикнуться о недомогании, они тут же возникали из духовки и начинали пахнуть на всю квартиру, окутывая своими ароматами все два этажа дома. Бабка, тем временем застыв на кровати, ждала приближение смерти, не забывая при этом принюхиваться к запаху от пирогов, гадая, с чем они.
Вот и на этот раз ароматы пирогов носились по всем «коммуналкам», вызывая щемящую тоску по компоту из сухофруктов. Борис вслед за Мариной Сергеевной повёл по сторонам носом и констатировал:
- Да, это у Митрошкиных, - потом подумал и добавил: - Может быть, на этот раз Бог её всё же прибрал к себе? Надо бы сходить, да разузнать. Может помощь какая нужна?
- Ой-ли! – Марина Сергеевна хмыкнула. – У неё такой волчий аппетит, что вряд ли Господь захочет вблизи себя иметь такого едока. Там тоже существует свой бюджет, а она ест за пятерых, будь здоров!
- Ну, вам виднее, - Борис улыбнулся, а про себя подумал: «Вас дорогая соседушка он, наш Создатель тоже не осмелился бы посадить рядом с собой за трапезу».
Обув тапочки, он направился к себе в комнату. Марина Сергеевна засеменила следом, поправляя на ходу пальчиками свои волосья на голове. Она пыталась начать разговор и подыскивала тему, чтобы «зацепить» соседа, а потом уж расположить его к длительной дружеской беседе. Марина Сергеевна начала издалека:
- Борис, что нового творится в мире?
- Всё по-старому, - ответил он ей, даже не обернувшись.
- Ну, это же не порядок? - ей удалось нагнать его и даже каким-то образом проскользнуть мимо и встать к нему лицом и как раз в тот момент, когда он хотел уже перешагнуть порог своей комнаты. – Сплошной консерватизм. Безобразие! Ни одной свежей мысли. Так и до конца света не долго докатиться.
- Ах, бросьте, - Борис наморщил слегка лицо. – Лишь бы не было войны.
- Что да, то - да, но я вот о чём хотела вас спросить, - Марина Сергеевна сделала паузу и тут…
Не трудно догадаться, что именно в этот момент из её комнаты показалась Светкина голова. Хорошо, что Борис стоял к ней спиной. Дочь показывала матери какие-то знаки лицом.
«Вот сова» - ругнулась про себя Марина Сергеевна на неё и опять обратилась к Борису:
- Тебе не одиноко? Всё один, да один…
- А что: моё одиночество кому-то бросается в глаза?
- Бросается. Ох, как бросается. Вот смотрю я на тебя, и сердце кровью обливается. Молодой, симпатичный, ну прямо загляденье: ни одного изъяна, а присмотришься – не чувствуется в твоём облике заботливой руки. Вон и пуговица вместо белой нитки - чёрной пришита.
- А это специально, чтобы не сглазили, - соврал, не краснея, Борис.
- Да? Интересно. Надо будет запомнить. И всё-таки, как долго ты будешь бродить по жизни одиноким волком? Пора определяться.
- Пора, - согласился он, кивая головой. – Скажу только одно в своё оправдание: нет времени.
- Эх, были бы живы твои родители, они бы тебе нашли и время, и всё остальное, - Марина Сергеевна смахнула картинно слезу. – Кстати, ужинать будешь? У меня печенье есть, сахар… Чайку заварим. А то можно и семечек пожарить. Поплюём на пару, поболтаем…
Борис посмотрел на пышнотелую соседку и тут же представил, как они сидят на кухне и плюют на пару кожуру от семечек на газету. Почему-то сразу захотелось есть. Он мечтательно пососал собственный язык и подумал про себя: «Ужин - это хорошо, но его сначала надо приготовить, а лучше заслужить».
- Ну так что, чайник ставить или просто посидим?
- На голодный желудок посиделки скучны, - сказал Борис, намереваясь, всё же пройти к себе в комнату.
Марина Сергеевна распрямилась и, обдав его просительным взглядом, выдала:
- Так мы это, можем по аскорбинке приколоться… Опять же витамины.
- Я бы сейчас тарелочку щей в себя опрокинул, да хлебушком забросал…
- Фу, ты прямо как скажешь. Какие могут быть щи на ночь?  Вот кипяченой водички, пожалуйста. Этого добра целая трёхлитровая банка. Ещё с той недели стоит полнёхонькая. Кстати, врачи рекомендуют…
- Если бы всё, что они рекомендуют, сами бы употребляли – этих самых рекомендаций человечество могло бы избежать.
- Ну, не скажи, - Марина Сергеевна всё продолжала своим телом перекрывать ему проход в комнату. – Вот я в молодости ко всему точно так же относилась, как ты сейчас и вот результат, - она хлопнула себя по бёдрам, потом по животу. – Как тебе всё это?
- Роскошно, - опять соврал Борис, пытаясь побыстрее отвязаться от назойливой соседки.
- Проказник. Говоришь одно, а думаешь – другое, - Марина Сергеевна шутливо погрозила пальчиком.
Светка к тому времени уже вся вывалилась из своей комнаты и когда увидела этот жест матери, подумала, что он предназначается ей. Она ринулась обратно и не рассчитала: врезалась лицом в дверной косяк, и даже не ойкнув, свалилась на пол. Звук был внятный, как будто под ногами чавкнула болотная жижа. Борис обернулся и, увидев её тело, спросил у Марины Сергеевны:
- Что это с ней?
Та кинулась к дочери, растопырив руки. Светка лежала с выпученными глазами и с красным пятном в половину лица. Мать склонилась над ней и стала теребить её за плечо:
- Ты как? Чего молчишь?
Подошёл Борис. На правах соседа нагнулся и пощупал у Светки пульс.
- Жива. Отчего это у неё?
- От чувств, - Марина Сергеевна посмотрела на него так, что он тут же ей поверил. – Она у меня, если в кого влюбится, то тут же входит в коматозное состояние.
- И часто так у неё?
- Да, считай через день.
- Ого! - воскликнул непроизвольно Борис.
- Да нет, ты меня не так понял, - Марина Сергеевна поняла, что сболтнула лишнее. – Я хотела сказать, что как влюбится, то падает ровно через день: не раньше и не позже.
- Странные симптомы. А это не передаётся по воздуху, как инфекция?
- Что ты? Это же не заболевание, а душевное состояние, на вроде медитации, только мгновенное. Мать-природа, так сказать валит тело, чтоб душа насладилась покоем. Опять же для мозга передышка, а то всё в думах, да в думах.
- Не хотел бы я, чтоб так эта самая мать-природа обошлась со мной. Так можно и жизни лишиться. Вон как на её лице проступили побочные действия…
- Ну, ты прямо такое скажешь. Да, хлопнулась. Она у меня вон, какая крепенькая: что ноги, что грудь, что голова. Не девка, а «гладиатор».
- Вы её не щадите совсем, - заметил Борис.
- Это ты меня опять не так понял, – спохватилась Марина Сергеевна. – Я имела в виду выносливость и верность её тому, кого эта дитя природы полюбит.
- Судя по выражению лица, она как раз пытается вспомнить того, кому обещала быть верной.
- Борис, ты не прав. По-моему – это не что иное, как защитная функция организма, выступающая единым фронтом, в защиту чести и достоинства, - поспешила объяснить истинное значение того, что проступило на лице дочери, Марина Сергеевна.
- Не знаю, не знаю, но вам, наверное, виднее, - произнёс Борис и подумал про себя, скользнув взглядом по тому, что лежало у его ног: «Бери – не хочу».
Светка тем временем подала признаки жизни. Сначала захлопали ресницы, потом задвигался нос, и вдруг она спросила:
- Который час?
- Время ужина, - объявила мать.
- Странно, а мне совсем не хочется. Вот только лицо горит, будто кто кипятком ошпарил. А чего это я на полу?
- А кто ж тебя знает? Вот мы стоим тут с Борисом Николаевичем над тобой и гадаем…
- А чего тут гадать?  - мысли стали выстраиваться в Светкиной голове в логическую цепочку. – Если на полу, значит устала. Раз устала, значит уработалась. Ну, а если уработалась, то… - она стала медленно вставать. – Нет определённо, кто-то меня шибанул. Прямо всё лицо саднит.

На следующий день, как только Борис ушёл на работу, Марина Сергеевна разбудила дочь и объявила:
- Поднимайся камикадзе.
- Чего обзываешься? – та скорчила плаксиво губы.
- Ты на себя в зеркало посмотри. Там где было лицо – теперь один большой синяк. Это же надо так себя ненавидеть, чтобы самолично броситься на дверной косяк? Куда твои глаза смотрели? Была девкой, а теперь не понятно, что… Мордой со всего разбегу. Ну, я понимаю, когда есть причина так биться о стены, но так по собственной инициативе – это уже перебор. И где в тот момент были твои мозги? А?
- Там, где надо, - огрызнулась Светка, трогая руками расплывшееся лицо.
- Вот то-то и оно, что там, но только не где следовало бы им быть. Давай вставай, гримируйся, а то на тебя без ста грамм страшно смотреть. Так и спиться можно. Вставай, вставай – нам ещё надо выработать план действий, пока ветер дует в нашу сторону.
- Как это?
- Очень просто, пока ты вчера пикированием занималась, я кое-что разузнала: в соседней комнате проживает ничейный мужчина. Это не порядок. Сама удача плывёт к нам в руки и надо не зевать, а то упустим. Чего смотришь на меня? Будешь клювом водить, подберут мигом, из-под самых ног упрут, и икнуть не успеешь. Ох, как тебя разнесло – прямо Квазимодо в юбке, - Марина Сергеевна сокрушённо покачала головой и пошла на кухню, ставить чайник.
- Ну, мам? – Светка попробовала протестовать.
- Вставай, я тебе сказала. Некогда бока налёживать.
- У меня режим, - Светка закатила глаза.
 Мать обернулась и произнесла:
- Запомни доча, режим у тех, кто сидит за колючей проволокой, а у нас распорядок. А ну подъём, а то заставлю отжиматься от пола.

После завтрака они стали изобретать способы соблазнения Бориса. Марина Сергеевна щедро делилась собственным опытом, накопленным за то всё время, как она почувствовала тягу к противоположному полу. Светка «мотала на ус» нехитрую науку, что-то помечая на полях газеты с программой на неделю.
В этот же день она сделала первый шаг  в этом направлении, чтобы соблазнить соседа - Бориса Николаевича. Светка так разошлась в своих фантазиях, что готова была к этому приступить ещё в прихожей, когда тот только что вернулся с работы и впотьмах пытался отыскать свои тапочки. Марина Сергеевна до этого предусмотрительно выкрутила лампочку из патрона, создав, таким образом, все предпосылки для данного действия. В самый последний момент Светка передумала и решила «дать бой» соседу чуть позже. Это «чуть позже» наступило в тот момент, когда тот решил принять ванную. Стоило ему на минуту отлучиться оттуда за полотенцем и чистым бельём, дочь Марины Сергеевны, подталкиваема нисколько инстинктами, сколько собственной матерью, проникла внутрь и, раздевшись, залезла в воду, выставив оттуда своё «удивительное» лицо. Ничего не подозревающий Борис вернулся и стал раздеваться, предварительно закрыв дверь на шпингалет. Стоя спиной к ванне, где его уже поджидала «судьба» в образе «чудища» женского пола, он скинул с себя всё, что на нём было, и повернулся… Дальше всё случилось по классическому сценарию: громкий крик испуганного человека, после чего дверь со сломанным шпингалетом распахнулась с силой и волосатый Борис, «в чём мать родила», выскочил в коридор, где налетел на Марину Сергеевну, которая если честно даже не знала плакать ей или радоваться, потому что давненько она не видела таких молодцов без нижнего белья. Вдобавок ко всему, Светка, перепуганная всеми этими действиями, встала в ванной во весь рост. Её груди, как две ёлочные игрушки болтались из стороны в сторону, брызгая водой. Крепкие ноги блестели, и вся она была подобно «молодой» свае, которую нерасторопные рабочие забыли вбить в грунт строящегося дома.
- Батюшки! – воскликнула Марина Сергеевна, и чуть было не рухнула на пол.
Борис метнулся в свою комнату, прикрываясь от любопытных её глаз.
- Светуль, дочка, что он с тобой сделал? – заголосила Марина Сергеевна, вспомнив о той роли, которую сама себе же и отвела в этой сцене. – Он тебя изнасиловал?
- Ну, мам?
- Отвечай, как на духу. Ой, стыд-то, какой, - запричитала мать. – И куда только смотрит общественность?
Что она имела ввиду, упоминая про общественность, было трудно догадаться, но, тем не менее, это прозвучало, и в квартире повисла зловещая тишина. Светка в ванной растирала по опухшему лицу слёзы. Марина Сергеевна дозором встала у входной двери в прихожей с одной лишь целью - не выпустить «насильника» из квартиры. «Насильник», он же сосед, он же Борис и соответственно Борис Николаевич метался по комнате и на ходу пытался восстановить последовательность всех своих действий, за последние две, три минуты. Не найдя в них ничего криминально, облачившись в спортивный костюм вышел в коридор и тут началось.
- Ну, что соседушка будем делать? Девку подпортил?
Борис набрал в лёгкие воздуху и выдал ей:
- Мамаша, не оставляйте детей на проезжей части дороги…
- Ах, вот как мы заговорили? Ну что ж, я звоню в милицию.
- Да ради Бога, - Борис сделал жест рукой, мол, «все флаги в гости к нам».
Марина Сергеевна воинственно сняла трубку с телефонного аппарата и занесла руку над ним, чтобы набрать номер.
- Ну, что ж вы остановились? – Борис ехидно улыбнулся. – Не знаете, как сказать о случившемся? Может вам подсказать?
- Насильник…
- Суд разберется: кто есть - кто и вам будет стыдно за этот спектакль.
- Мне стыдно? Он, видите ли, тискает мою дочь в ванной. Содрал с неё всю одежду и сам без штанов и после этого мне должно быть стыдно? Ну не козёл? Козёл!
- А за козла…
- Не перебивай старших, маньяк, растлитель юных душ.
На этих словах из ванной появилась эта самая «юная душа». Светка попыталась прошмыгнуть в свою комнату, но мать перегородила ей туда дорогу со словами:
- И часто он к тебе приставал? Может ты уже и беременна? А ну смотри мне в глаза? Ну, точно, так оно и есть. Будет мальчик… Ах, ты паразит, соблазнил таки честную девушку.
- Вы это серьёзно? – Борис хохотнул как-то нервно. – Комедианты. Да по вам тюрьма плачет.
- Не смей нас порочить, развратник. Я тебя насквозь вижу.
- Ну, вы прямо ходячая рентгеновская установка, - его так несло, что он стал теснить соседок по всем пунктам.
Те затушевались. Борис перехватил инициативу и, добравшись до телефона, стал звонить.
- Ты это куда?
- На кудыкину гору, - тут же последовал его ответ на вопрос Марины Сергеевны. – Я выведу вас на чистую воду…
- Борис, ты не прав, - в голосе той появились жалостливые интонации, мол, давай всё обсудим.
- Объясните мне: почему ваша дочь без спроса заняла ванную вне очереди?
- Это правда? – Марина Сергеевна повернулась лицом к Светке.
Та сделала удивлённые глаза. Её смущению не было границ. То ли она стеснялась того, что впопыхах надела на себя халат наизнанку, то ли всё случившееся на неё действовало как-то не так, как ей всё это представлялось до этого, но в любом случае, чувствовала себя она отвратительно. Марина Сергеевна сразу вспомнила, как ещё в детстве точно такими же глазами Светка на неё смотрела, когда она ей сообщила, что будет её обучать игре на пианино. Она так и сказала дочери, что сделает из неё известную пианистку. Эпопея вокруг всего этого была ещё та.

Весть о том, что Светкина мать раскошелилась, тут же облетела все «коммуналки» в их доме. Да, собственно их было не так уж и много, а поэтому вскоре все знали, что их семья приобретает музыкальный инструмент – пианино. Дом хоть был и небольшой, но на редкость крепенький и не только своим фундаментом и стенами, но и взаимоотношениями между жильцами. Все друг друга знали настолько хорошо, что в темноте, а это случалось частенько в их подъезде, могли на ощупь определить: кто есть - кто.
Так вот, как только весть облетела все «коммуналки» в доме, стали ждать. Ждать пришлось недолго. Буквально через день, где-то после обеда подкатил грузовик, и «лихие» грузчики принялись разминать свои кости, прохаживаясь по двору. Митрошкин тут же из подъезда, мол, помощь не нужна? Самый костистый, он то и был среди артельщиков за главного, оглядел со знанием дела плотную фигуру его и сказал:
- Слишком большое водоизмещение, товарищ.
Это слово – «товарищ» Митрошкину не понравилось. Он тут же покрылся красными пятнами и стал похож на знамя, которое простирнули в отбеливателе.
- Что жалко? Думаете, плату потребую? Да я в армии…
- Все мы в армии, а тут понимать надо: всё-таки – гражданка и здесь по уставу жить, - костистый сделал паузу и, сплюнув под ноги Митрошкину, продолжил: – людей смешить…
- Да я… - Митрошкин не унимался.
- Верю, - костистый оборвал его. – Повторяю, товарищ, мы на работе, а это накладывает на нас свои обязательства. Отойдите в сторонку – дайте простор для мысли, - и он обратился к артельщикам: - Ну, что стоим? Кого ждём? Взяли и понесли.
Митрошкин завистливо смотрел на то, как «лихие» ребята одетые кто, во что горазд, вцепились в пианино и потащили его к подъездной двери. Расстояние было небольшое: метра два, а может три, но только они достигли дверного проёма, старший объявил перекур. Тут же замелькали в руках спички и сигареты. У одного долго не разгоралось, и поэтому перекур затянулся. Всё ничего бы, но «лихие» ребята музыкальным инструментом перегородили проход в подъезд. Митрошкин даже пожалел в какой-то момент, что выскочил из дома в одних трусах, потому что  проходившие мимо жильцы из соседнего дома теперь знали, что изображено у него было на нижнем белье. Он решил ускорить процесс доставки пианино на второй этаж и вновь подошёл к костистому с вопросом:
- И долго мне тут стоять вот так? Я без дела не могу.
Тот посмотрел Митрошкину прямо в глаза и сломался:
- Что умеете, товарищ? Петь, например…?
Митрошкин понятливо кивнул головой, мол, сейчас и выдал:
- У нас все в семье поющие.
- Ну, все, меня не интересуют, и к хорам отрицательное отношение имею, а вот соло бы послушал.
Митрошкин приосанился и затянул печальную песню о том, как проходит молодость. Грузчики тут же обступили певца. Старший украдкой смахнул навернувшуюся слезу и оборвал песню:
- Товарищ, кого хороним? Я понимаю, что данная вещь, - он кивнул в сторону пианино, - чем-то напоминает гроб, но давайте смотреть на всё реально? Что-нибудь более импульсивное.
Митрошкин тут же задёргался, и что-то искромётное стало вылетать из его горла, отчего грузчики повеселели. Работа закипела, и пианино переместилось метров на пять в глубь подъезда.
А в это время возбуждённая Светка прыгала по квартире от нетерпения, бухая ножищами от радости  в пол с такой силой, что у Митрошиных в прихожей покосилась лампа.
- Ну, чего разгарцевалась? – Марина Сергеевна с любовью прикрикнула на дочь. – Пианисточка ты моя. Завидую тебе…
Светка вдруг встала, как вкопанная и спросила:
- А она сама будет играть или как…?
- Она? – её мать наморщила лоб. – Почему она? Пианино – оно, и играть на нём будешь ты, золотце.
«Золотце» разочарованно скривило губы, и сказала:
- Лучше бы оно само играло, как магнитофон.
- Вот, как научишься, я тебе и магнитофон куплю, - пообещала мать.
Светка опять стала бухать ногами в пол от радости. А в это время «лихие» грузчики уже затаскивали пианино на второй этаж под неустанное пение Митрошкина. Тот слегка  к тому времени осип, но продолжал тянуть, но уже чуть-чуть тише. Любопытные соседи, выставившие свои головы из квартир, пытались связать воедино всё происходящее. Ну, пианино тащили грузчики – это понятно, но причём здесь орущий Митрошкин? Кое-кто даже подумал, что он, таким образом, подрабатывает, и даже попробовали его потеснить на этом, так сказать рынке  труда и затянули свежими голосами в разнобой. Костистый тут же жестами показал, чтоб не мешали и шёпотом объяснил соседке из квартиры напротив с забинтованной полотенцем головой:
- Гражданка, это не ваша тесситура.
Что это, та не знала, а поэтому послушно сомкнула губы, подчиняясь незнакомцу.
Пианино наконец-то внесли в комнату, где до этого Светка долбила пятками в пол. Та тут же подскочила к инструменту и решила сунуть в него свой нос, за что тут же получила по нему крышкой. Дав ревака, заявила, что больше к нему не притронется, на что её мать сказала просто без всякой злости: «А тумака?» Толпившиеся здесь же грузчики поспешили убраться, чтобы не видеть то, как это будет притворено в жизнь. Уже на выходе тепло попрощались с Митрошкиным, который честно отработал этот час, пока «лихие» ребята поднимали на второй этаж пианино. Марина Сергеевна в душе ликовала: ни у кого в доме не было такой вещи, а у неё была, и в этом ощущалось неземное великолепие, ну всё равно, что слетать в космос и благополучно вернуться обратно.
На следующий день это событие получило продолжение. Как только мать усадила Светку за пианино и сказала: «Играй», в гости напросился Митрошкин. Он сел на диван рядом с Мариной Сергеевной и стал слушать. Слушал долго. Так долго, что Светка устала барабанить по клавишам ручищами. Когда наступила тишина, он сказал:
- Вот поэтому я и не понимаю классику…
- Ну, правильно – это же не для каждого, - Марина Сергеевна дала ему понять, какого он полёта птица.
- Нет соседка, здесь что-то не так.
- Всё так. Играй Светуль…
- Ну, мам? – та пустила слезу. – Кулачки устали.
- Ну, не ребёнок, а прелесть. Как можно устать от такой музыки? – Марина Сергеевна закатила глаза. – Это же наслаждение.
Митрошкин попробовал сделать то же самое и тут же вспомнил, что вчера, пока он пел грузчикам, в прихожей сорвалась с потолка лампа и вся вдребезги.
«Наверное, полтергейст» - подумал он и встал, чтобы уйти.
- Ну, куда же? А второе отделение? – Марина Сергеевна вся подобралась, демонстрируя свою стать.
- В следующий раз. Как научитесь петь и играть одновременно, я обязательно приду… Песни уважаю, а вот эту вашу классику не могу принять… неразборчиво как-то.
Ещё месяц Светка мучила всех соседей. Она не только теперь барабанила по клавишам, но и с усердием выводила писклявым голосом: «Ни кто замуж не берёт, девушку за это…»
Митрошкин долго терпел, и всё слушал и слушал, а потом не сдержался и крикнул в сердцах: «Таким дурам – это ни к чему!» Наверное, Господь Бог был разбужен его возгласом, и уже на следующий день у пианино что-то там сломалось. Марина Сергеевна тут же вызвала мастера. Тот пришёл в означенное время. Долго копался, что-то клеил и когда всё закончил, убрал все свои кисточки и щипчики, расправил плечи и стал так быстро перебирать пальцами по клавишам, что Светка чуть не наступила ногой на свою челюсть. Даже ей стало понятно, что никогда ей так не научиться играть. Мать тихонько всплакнула и в один из дней, пока та была в школе, продала пианино своей знакомой, а Светке купила обещанный магнитофон. Вот так её чадо стало неизвестной пианисткой. Митрошкин после этого  поступка проникся уважением к Марии Сергеевне и пару раз, пока Светка с подружками бегала в кино, захаживал к её матери, и та демонстрировала обещанное тому некогда «второе» отделение. Всё было по согласию: по-соседски. Когда однажды Светка вернулась вдруг внезапно из кино и увидела восседающую мать на распластанном теле Митрошкина, у неё были точь в точь такие глаза, какими она сейчас смотрела на мать.

- Это правда? - повторила мать свой вопрос, глядя на дочь. - Ты без спроса проникла к Борису Николаевичу в ванную.
Та испуганно замотала отрицательно головой.
- Вот видишь? Она врать не будет. Ты Борис взрослый человек и должен всю ответственность за происшедшее взять на себя. Ты же мужчина, а она невинное дитя.
Это «невинное дитя» стало потихоньку приходить в себя. Груди уже не торчали призывно под халатом, и нога не выглядывала из разреза, пугая глаз своей белизной и размером в районе бедра. Борис махнул на них рукой и, положив телефонную трубку на рычаг аппарата, удалился к себе. Ему всё осточертело. Хотелось побыстрее принять ванну и спать, спать, чтобы как можно дольше не видеть этих лиц и не слышать их фальшивые вздохи.
К сожалению, но именно в эту ночь и именно во сне Светка заявилась к нему, держа на руках огромный свёрток. Он пробовал спрятаться, даже была попытка выколоть себе глаза, но из этого ничего не получилось. Она развернула свою ношу, и глазастый мальчуган назвал его: «Папой». Всё ничего бы, но ребёнок, как две капли воды был похож на соседа Митрошкина. С криком «Нет!» - Борис проснулся весь в холодном поту. Было четыре часа ночи. Он встал и прошёл на кухню. Долго стоял у окна, разглядывая, как ветер раскачивает ветви деревьев. Спать хотелось, но ему всё казалось, что Светка ещё там в его сне и этот ребёнок с лицом от Митрошкина тоже ждёт его возвращения.
«Ну, что за напасть такая?» - подумал Борис и пошёл, вздыхая досыпать.

После этого случая со сценой соблазна в их «коммуналке» на втором этаже наступило «противостояние». С одной стороны - Борис, которого стали теперь величать по имени и отчеству, а с другой - Марина Сергеевна с дочерью. У последней как на дрожжах стал расти живот. Борис каждый день теперь встречал с опаской. По ночам часто просыпался, и всё прислушивался, стараясь расслышать детский плач. Ему почему-то стало казаться, что Светка родит быстро и без всяких врачей.
Противная сторона вела себя по отношению к нему официально. Марина Сергеевна ходила по квартире павой, горделиво выпятив пышную грудь и отклячив точно такой же зад. Однажды, когда Борис находился на кухне и что-то там себе готовил, она вошла и победно спросила:
- Ну, отец, как назовёшь сына?
У того чуть ложка не выскользнула в кастрюлю.
- Натворил дел и молчишь теперь? – Марина Сергеевна не хотела отступать, явно провоцируя перепалку.
- Это не я, - промямлил сбитый с толку Борис.
- А кто? Я? Не смешите народ, Борис Николаевич, а то страну разорвёт от смеха.
- Не я это, не я, - уже более уверенно заявил он.
- Это что же получается: она сама себя в ванной…? Ну, так не бывает, молодой человек. Вы же прекрасно всё понимаете… - Марина Сергеевна непроизвольно перешла на «вы».
- Я давно всё понимаю: и про вас, и про вашу дочь. Хотите мною прикрыть её шашни с кем-то?
- Отставить! - голос Марины Сергеевны взлетел до «командных высот». – А за это можно и к суду привлечь, - она опять перешла на «ты».  – Борис Николаевич, ты оскорбил не только мать твоего ребёнка, но и потенциальную тёщу в моём лице, а это статья голубчик и, причём приличная. 
- Ах, бросьте. Я вот возьму и напишу про всё это в газету, - Борис как-то неестественно скривил губы в улыбке.
- Да хоть самому президенту пиши. Кстати, он, наш благодетель в обиду нас не даст. Он голова и уже думает о будущем России. Он так и сказал: «Рожайте и богатейте», - Марина Сергеевна гордо вскинула голову, мол, ещё локти кусать будешь, когда Светка разбогатеет.
- Что-то до сих пор этот процесс выглядел иначе: чем больше детей в семье, тем эта самая семья беднее, - отпарировал Борис на заявление соседки.
- Это было раньше, а теперь будет так, как сказал глава государства.
- Поживём – увидим, - усмехнулся Борис прямо ей в лицо.
- Ну, оттуда, куда тебя упекут, вряд ли ты сумеешь на всё это посмотреть, - Марина Сергеевна подбоченилась. – Мы подаём на тебя в суд, соседушка.
- Ничего – отобьюсь, - заверил он её и, взяв с плиты варево, удалился в свою комнату.

Так они и жили: соседки нападали, а он отражал их атаки. Подобное существование отравляло жизнь, и Борис стал подумывать о том, чтобы съехать с квартиры и затеряться в этом маленьком провинциальном городке. В этом решении он укрепился после того, как его остановил сосед снизу – Митрошкин и, хлопнув по плечу, сказал: «Ну, ты парень даёшь: влип, так влип – по самые ноздри».
Наверное, так бы оно и произошло, но, случайно повстречав своего школьного товарища Витьку Нестюркина, рассказал тому про свои злоключения, и тот вдоволь насмеявшись, пообещал вытянуть его из этой истории. Он так и сказал тогда при встрече: «Чистая подстава. Развели тебя по всем канонам рыночных отношений, но ты перец не опускай, ещё можно всё подправить». Витька был не просто школьным другом, а ещё артистом местного театра, где играл всяких бандитов, рецидивистов. Вид у него был соответствующий всему подобному и кто его не знал в жизни, старался на «узкой тропинке» уступить дорогу, а то и вовсе спрятаться, только бы, не видеть его перекачанной шеи и золотой фиксы на зубе.
Борис поговорил с ним, и вроде бы на сердце стало спокойнее, а тут и он позвонил, и проорал в трубку телефона:
- Борик, готовь сцену, артист готов к выходу. Оповести своих клуш, что завтра придёт человек по обмену.
- Слушай, а сработает?
- Старик, я, когда рассказал про твои дела в театре, наши все поднялись и предложили разыграть твоих соседей по примеру, как когда-то сделал это Аркадий Райкин в одном из своих фильмов. Помнишь, как он заявился…?
- Нет. Я не видел, наверное, - ответил Борис.
- Ну, это неважно. Теперь увидишь римейк этого фильма в моём исполнении, - Виктор засмеялся на том конце провода.
Борис его радости и веселья не разделял, потому что хорошо знал его ещё по школе, о чём тут же ему и напомнил:
- Ты ещё в школе чудной был, а что теперь от тебя ожидать, когда подучился, да попрактиковался?
- Детство – это золотая пора, - Витька хохотнул. – А помнишь…?

Этих «помнишь»  было столько, что постороннему человеку может показаться, что раньше в школах не учились, а только развлекались. Как-то Витька, переодевшись девочкой, заявился в класс. Девчонки с первой минуты оценили прикид «новенькой». Одни колготки чего стоили, да и курточка, а уж причёска, так та вообще повергла всех в изумление, и надо сказать было, отчего изумляться. Витька стащил у матери парик и так вынарядился, что, когда увидел сам себя в зеркало, чуть было не подавился собственной слюной. Представляете: какого было всем остальным? Ну, девчонки те понятно: в уме прикинули, во сколько обошлось «новенькой» всё это шматьё и обалдели, а мальчишки, просто потеряли дар речи, когда их всех девочка-блондинка обвела пристальным взглядом. Отличница класса Золотушкина Светка, когда рассмотрела у «новенькой» на колготках рисунок во всю ногу, даже прослезилась. Витька не ограничился только этим, он сумел сделать себе такой бюст, что прекрасная половина класса, глядя на свои прыщики, покраснела. Такой элемент ранней акселерации встречался довольно редко. Даже у толстушки Ниночки, что до этого притягивала взоры мальчишек-одноклассников этой деталью своего тела, при виде всего этого у «новенькой», на лбу выступил пот: обильный и крупный.
Учителя отреагировали на экстравагантную внешность «новенькой» по-разному. Учитель по географии долго рассматривал девочку-подростка. Особенно то, чем мать-природа наделила ту чрезмерно. Когда в глазах от усталости запрыгали неясные образы, он сказал вслух: «Чудны твои дела Господи», но к доске побоялся вызвать, чтобы урок не перешёл в демонстрацию того, что наводило на всякие мысли о вечности, ну и обо всём таком…
Учительница по литературе, когда увидела «новенькую» так расстроилась, что закончила урок в этот день на десять минут раньше звонка и вылетела пробкой из класса, поправляя на ходу свою плоскую грудь.
Более естественно отреагировал на всё это физрук. Ну, он мужчина вообще был из крепких и так просто не падал ниц перед непонятной красотой. Он обошёл «новенькую» со всех сторон и сказал: «Ещё не личность, но уже цепляет…»
На следующий день школа гудела, как улей и даже кто-то из числа сильно соскучившихся по экзотике выстроился пораньше в вестибюле, чтобы всё увидеть и прочувствовать, но, увы, предмет нездорового интереса в назначенное время в школу не пришёл. Зато появился Витька, которому все наперебой стали рассказывать и показывать на себе, где и что и как это выглядело со стороны. Особенно старались мальчишки. Кое-кто даже осмелился прихвастнуть, что сумел дотронуться до «новенькой». Нестюркин только ухмылялся. Светка Золотушкина украдкой пускала слезу в свой носовой платок, и чтобы к ней не приставали с расспросами, объясняла, что чувствует лёгкое недомогание. Толстушка Ниночка пришла на урок, чуть припоздав, и все обратили внимание, что её бюст стал больше и рельефней. Как только появилась возможность, Витька решил потрогать его и тут же получил увесистый тычок кулаком. Не смог удержаться на ногах и отлетел к шкафу с наглядностью, откуда выпало чучело орла, и гордая птица сломала клюв, стукнувшись им об пол. Нашлись в классе «патриоты» и настучали классному руководителю, и та вызвала в школу мать Нестюркина. Та пришла, выслушала нудную лекцию от классной о том, что надо приучать сына к любви к животным. Никто из присутствующих при этом не обратил внимания, что на голове у Витькиной матери покоились те же самые волосы, что были вчера на «новенькой». Может это и к лучшему, а то бы Витьке попало бы куда больше, чем за одного орла. Уже потом, когда страсти улеглись, и воспоминания порастерялись, он признался Борису о своей проделке. Тот не поверил. Пришлось Витьке вести друга домой, и демонстрировать образ «новенькой» перед ним. Борис посмотрел на все его преобразования и сказал:
- Тебе надо после школы в театральный институт.
- А может действительно махнуть? – произнёс Витька и махнул.
Теперь он ведущий артист и при этом высоко оплачиваемый. Одно время поговаривали, что звали в Москву, но он как-то к этому отнёсся несерьёзно и остался на периферии. Здесь его знали, любили, и это как-то скрашивало серую будничную жизнь артиста маленького провинциального городка.

В дверь позвонили. Марина Сергеевна, уже поставленная Борисом в известность, что придут смотреть квартиру, нехотя оторвала свой зад от кухонной табуретки и пошла открывать. Подойдя к дверному глазку, спросила:
- Кто?
- Открой – всё равно не угадаешь, - послышался из-за двери нахальный мужской голос.
- Кто? – повторила она свой вопрос, и прильнула к двери лицом, стараясь рассмотреть через махонький глазок незнакомца.
- Дед, в пальто, - пошутил тот тут же и приблизил своё небритое лицо к дверному глазку с обратной стороны. – Ну чё, будем открывать или как…?
Марина Сергеевна загремела засовами.
- Ого, как серьёзно! От кого прячемся, женщина? – мужчина полез в квартиру напролом, бесцеремонно коснувшись её тела грязными руками.
- Куда? – Марина Сергеевна преградила ему дорогу грудью.
- Одинокая что ли? Бросаешься на меня своим фасадом без всякого страха. Сначала дело, а потом будем шашни разводить. Я по обмену, показывай гражданка кубатуру. Ну, чего глазами шаришь по мне, как по карте? Борик говорил, что приду конуру смотреть?
- Ну?
- Гну, мамаша. Давай демонстрируй площадь. Хочу осесть в вашем районе. Недавно освободился. Вот хожу, присматриваю комнатёнку. Чего замерла? Ты не поняла? Жить хочу вот тут… У меня все кореша отсюда. Хожу, смотрю…
Марина Сергеевна чуть челюсть свою не уронила на пол, когда хорошенько рассмотрела своего нового «потенциального» соседа. Глаза её блымкали, как испорченный светофор.
- Вижу, обрадовалась. Ну, веди, веди. Разуваться не буду, потом подотрёшь, - мужчина изловчился и хлопнул ладонью по её крупному заду.
Хлопка не получилось.
- Ничего – это можно поправить. Тебе мать больше двигаться надо, а то смерть примешь от избытка собственного веса.
- Какая я вам мать?
- Ну, не отец же?
- Я женщина…
- Об этом позже, - оборвал её незнакомец.
- Я не просто женщина – я женщина в самом соку.
- Я бы так уверенно об этом не утверждал.
- Почему же? – Марина Сергеевна скорчила кокетливо личико.
- Чаще надо смотреться в зеркало и говорить о себе правду и только её одну, а то так можно до чёрти чего до катиться.
- Хам, - рявкнула она.
- Хорошее начало. Мне кажется, мы подружимся, – мужчина криво усмехнулся. – Есть у меня дружбан, так вот он как выпьет, орёт примерно так же. Споётесь. Не дуэт получится, а сказка. Так, - незнакомец стал осматриваться по сторонам, - а это что у нас?
- Прихожая, - буркнула Марина Сергеевна.
- Деревня. Это сейчас называется вестибюлем. Мрачновато. Электроэнергию бережёшь? А? Тут я диван поставлю. У моего одного кореша есть одна «забава», так вот я думаю чего им на улице кувыркаться, так сказать, чтоб  народ не пугать, пусть здесь в тепле и на глазах. Правильно? А? Вот и я об этом. Коридор большой – места хватит: обуться, разуться, раздеться, ну и всё такое. А вот тут я велик поставлю…
- А как ходить? – возмутилась Марина Сергеевна.
- Бочком милая, бочком, а если не получится, то летать придётся…
- Я вам не милая и не намерена летать.
- Жить захочешь – научишься: и летать, и быть милой… Так, а это что у нас? – мужчина дёрнул за ручку дверь ведущую в туалет. – Параша! Предупреждаю: нам блатным противопоказано здесь чистоту наводить, поэтому сразу говорю, что будете сами…
- Как это? – у Марины Сергеевны глаза полезли на лоб.
- Ух, какая глазастенькая! Я вот сказал, а ты гражданка соображай: как. Не мне же тебе про всё это разжёвывать. Ты же женщина и об этом лучше любого мужика должна знать. Угадал? И потом авторитет надо уважать. Я что зря лямку на зоне тянул? Да на мне одних татуировок больше, чем на твоём роскошном теле родинок. Поняла?
- Я не согласна, - запротестовала Марина Сергеевна.
- Глупо. Мне что теперь прикажешь по тебе ножичком пройтись, так сказать науку преподать на твоём сочном теле?
- Вы меня убьёте?
- Женщина, вы, что мультиков насмотрелись? Вы, вообще, чем меня слушаете - подмышками? Если ими, то поставьте руки на пояс, чтобы лучше до вас доходило.
- Вы, хам! – Марина Сергеевна фыркнула.
- Да, не богатый набор лексики. Вы книжки читаете, гражданка? Ну, так же нельзя. Правильно прочитанная книжка – это дверь в будущее, - мужчина назидательно погрозил перед её лицом грязным пальцем. – Так, а это у нас что, ванная? А почему запираете? – он потянул дверь на себя.
 Та не поддалась.
- Купаются там, - пояснила Марина Сергеевна.
- Кто? – он обернулся на неё.
- А вам какое дело?
- Спрашиваю, значит, есть дело.
- Дочка.
- Сколько лет дочке?
- Маленькая ещё.
- Маленькая для чего?
- Что значит – «для чего»? – Марина Сергеевна тревожно посмотрела на мужчину.
- Ты гражданка, что с Луны приехала на прошлой неделе? А как она там, в данный момент учится курить или ещё чего удумала над собой проделать? Эй, дитя природы, подай дяде голос?
- Чё надо? – пробасила Светка.
- Ничего себе «маленькая». Да в ней живого веса килограммов на семьдесят, как минимум. Эй, «маленькая» сколько ж тебе годков?
- А чё?
- Ясно, не полное среднее… Можешь не отвечать. Сиди, отмокай. Ну, ты мать даёшь, - мужчина, качая головой, посмотрел на Марину Сергеевну. - Что ж это ты за дитятей своим не смотришь? Девка вымахала, а ты всё её норовишь просунуть в ползунки. Ну, ладно с этим потом разберёмся. Пошли дальше смотреть.
Они проследовали на кухню. Мужчина бегло пробежал глазами по вещам, увидев тарелку с пельменями, воскликнул:
- Гостей ждёшь или сама балуешься?
Марина Сергеевна машинально провела рукой по губам. Почему-то именно в эту минуту она себе ясно представила, как этот мужланистый нахал въедет в комнату Бориса, да что комнату, когда он уже сейчас ей только что заявил, что по всем углам кто-то будет из его дружков пить, орать, кувыркаться со своими «забавами» и житья им со Светкой не станет. Она зажмурилась, и сразу же возникли образы тянущихся к её телу грязных чужих мужских рук. Она тут же открыла глаза и увидела, как незнакомец пальцами вылавливает из её тарелки, пельмени и аккуратно отправляет их к себе в рот. Марина Сергеевна попятилась задом, нащупывая рукой ручку двери комнаты Бориса. Тот был дома и слушал музыку через наушники. Она протиснулась в дверь и сказала, испуганно поводя глазами:
- Борис, вас тут спрашивают.
Увидев её, он снял наушники и спросил:
- Что вы сказали?
- К вам пришли по обмену, - ответила Марина Сергеевна.
- А, иду, - он вскочил со стула.
- Ой, прямо и не знаю, что это с вами произошло? Жили, жили и вот надумали съезжать, - она опять непроизвольно перешла на «вы». – Может, передумаете?
За спиной Марины Сергеевны показалась взлохмаченная голова Витьки Нестюркина. Он блеснул золотой фиксой, и широко улыбнувшись, сказал:
- О, братан, а ты дома? А я тут смотрины устраиваю. Мне нора твоя понравилась. Соседка мила и приветлива, - он сделал на последнем слове акцент. – Вот пельмешками угощает. Ну что, продолжим осмотр? – он уставился нагловатыми глазами в глубокий вырез её халата.
Та в одну секунду покрылась красными пятнами и взволновано произнесла:
- А мы уже всё посмотрели.
- А другую комнату? Их же в квартире две? – ответил ей мужчина.
- Так это моя комната с дочерью.
- Я знаю, но посмотреть надо. Вдруг у меня гостей будет много, и мы засидимся до поздна. Не на улицу же мне их гнать в темень? Где-то их мне на ночь надо будет устраивать?
- Но при чём здесь моя комната?
- Женщина, где у вас гражданская сознательность? Где милосердие, взаимовыручка и сострадание? Как вы живёте? Книг не читаете, воспитание дочери пустили на самотёк… Ох, отольётся всё это когда-нибудь вам вашими же горькими слезами. Уж поверьте мне, человеку с тремя ходками.
При этих словах, Марина Сергеевна закатила глаза и плавно опустилась на пол, подобно большой подушке, набитой перьями и пухом. Не успели Борис с Виктором сообразить, что к чему, как дверь ванной открылась и на её пороге показалась распаренная Светка. Она в одну секунду оценила ситуацию и набросилась на них с вопросами:
- Что вы сделали с мамкой? Кто вам дал право…?
- Слушай «дитя природы» вину любого из нас может определить только суд, а, учитывая то, что к этой женщине не один из нас и пальцем не притронулся, то твои нападки тянут на статью…
Светка нагнулась над матерью и произнесла:
- Да она не дышит…
- Ты воду из ушей вылей. Видишь, как грудь у неё ходит? Спит она. Устала, - успокоил Светку Витька.
- А вдруг с ней приступ, какой?
- Да нет, спит. Слышишь, как храпит…
- Ну, чего уставились? Раз спит, берите и несите её на кровать, - Светка насупила брови.
- С чего бы это? Сейчас разбудим, и пускай сама марширует до койки. Тоже мне принцесса: носи ещё тут на руках. Эй, мамаша, подмигни, если слышишь…
У Марины Сергеевны дёрнулось веко, и храп рванулся из её огромного тела наружу.
- Да она и в самом деле спит, - Витька оглянулся на Бориса, а потом давай тормошить её за плечо, приговаривая: - Эй, гражданка, так дела не делаются, - и, оглянувшись на Светку, спросил: - И часто она таким способом уходит от ответственности?
- Первый раз, - ответила та.
- А ты значит её дочь?
- Да.
- Ну, а я ваш будущий сосед. Раз мать твоя в отключке, давай ты показывай ваши метры.
- А губа не треснет? – Светка упёрла руки в бока.
- Ты, чё коза на дядю подпрыгиваешь? Я можно сказать со всей душой, а тут полное отсутсвие взаимопонимания. Мне что тебе тоже лекцию прочитать? Так я прочту – сразу двойню родишь.
- А мне уже терять нечего, - Светка воинственно перегородила «потенциальному» соседу дорогу в комнату.
Через ситцевый халат что-то у неё пульсировало в районе левой груди, и вся она была на взводе. Её рука не произвольно сложила увесистый кукиш, и Светка отгородилась от незнакомца им, как рекламным щитом.
- Ну, ты даёшь Цэрителли. Запомни: зэк ребёнка не обидит. Он просто его не заметит, деточка, - будущий сосед отодвинул со своего пути довольно крепкую фигуру и переступил порог комнаты Марины Сергеевны. – Живут же люди! – воскликнул он. – Две кровати, два шифоньера…
Борис ничего не понял, а только услышал, как Витька вдруг заорал, а потом стал махать руками, оглядываясь:
- Фу! Я сказал – фу! Гражданка, перестаньте из себя изображать болонку. Я же могу и не посмотреть на ваш почтенный возраст и пну в отместку.
Борис только потом понял, что пришедшая в себя Марина Сергеевна решила укусить Витьку за ногу. Он кинулся на помощь другу, схватив свою соседку за халат, который стал трещать по швам, открывая всё новые и новые участки её белого тела. Светка пыталась ему помешать, но как-то уж это происходило неестественно и временами Борису казалось, что она его поглаживает по рукам. Когда удалось расцепить их, Витька возбуждённо спросил у Марины Сергеевны:
- Ваша фамилия случайно не Цербер?
Та ничего не ответила, молча, поднимаясь с пола. Вид был у неё такой, будто только что она расправилась с дюжиной насильников: причёска съехала на бок, вся одежда на ней вздыбилась, глаза сверкали от возбуждения, а руки искали что-нибудь увесистое, чтобы бросить им вдогонку обидчикам.
Стараясь перейти к мирным переговорам, Витька сказал:
- Живёте хорошо, - и пояснил: - зажиточно. Наследство получили или на дороге подобрали?
- Наследство получили, - буркнула Светка, запахивая на себе халат.
- Поздравляю! Везёт же людям.
- Ну, посмотрели? – оборвала его Марина Сергеевна, переводя дыхание. – А теперь проваливайте.
- Слушай, мать, у тебя же дочь растёт, а в тебе столько агрессии. Чему учишь ребёнка? – Витька осмотрел свою ногу и добавил: - Ещё чуть-чуть и кость задела бы.
- А нечего рот разевать на чужое добро, - подала голос Светка.
- Слушай дитя, не мельтеши перед глазами, а то в карты проиграю.
Светка скривилась в усмешке:
- Ой, напугал! Да я тебя прямо сейчас могу придушить вот этими руками, и пикнуть не успеешь, а не то, чтобы карты раздать.
- Ну, девка, плачет по тебе тюрьма, плачет горючими слезами, а тюремная баланда от нетерпения из котла выпрыгивает, - Витька по блатному раскинул пальцы и цыкнул сквозь зубы, блеснув фиксой.
- Не пугай. Я пуганная.
- Мамаша увели бы своё чадо подальше от греха, а то мне терять нечего. Вот, как перееду, я с вами поговорю, а сейчас не мешайте сделке. Давайте топайте на свой топчан и родную кровиночку прихватите. Ей ни к чему слушать разговоры взрослых дядей.
На том и расстались.

На следующее утро Борис проснулся оттого, что его нос почуял приятный запах кофе. Он открыл глаза. Перед ним стояла Светка с подносом в руках, а голос её матери откуда-то из коридора возвестил:
- Кофе в постель.
 Борис, растерянно озираясь, сел.
- Борис Николаевич, не побрезгуйте, откушайте, - Светка еле заметно присела.
- Что это сегодня? Праздник какой? – спросил Борис, принимая из её рук поднос с бутербродами и чашкой кофе. – Конечно, спасибо, но к чему всё это?
В комнату вслед за Светкой вошла Марина Сергеевна. Она выглядела необычно ярко. Борис про себя отметил. Что так выглядят только те женщины, кто поставил на кон всё, что у них было, включая и самих себя. Её лицо источало улыбку, от которой ему хотелось почему-то спрятаться.
- Борис Николаевич, мы с дочерью решили взять над вами шефство. Ну, вы посмотрите, как вы живёте. Рубашки носите не глаженные…
- Это сейчас модно, - оборвал её он.
- Допустим, что так, а почему вы так плохо питаетесь?
- Кто вам про это сказал?
- А зачем мне кого-то слушать, если это по вам видно и так: кости, да кожа.
- Это не правда. У меня есть ещё ягодицы.
- Вы что называете ягодицами? Колени? Нет? А тогда что, позвольте узнать? – Марина Сергеевна поджав губы, осмотрела убранство холостяцкой квартиры и продолжила: - И повсюду у вас пыль. Нет уюта. Вы извините за мою смелость, но вы – пещерный человек. Так жить стыдно.
Борис всё это слушал, уминая бутерброды, и что странно не ощущал вкуса, а только запах и то – отдалённо и совсем самую малость. Он наблюдал, как две женщины, не спрашивая его разрешения, стали смахивать пыль с вещей чуть ли не носовыми платками. Ему было хорошо и всё его устраивало. Как-то незаметно Светка переместилась к нему, а Марина Сергеевна встала у окна, перекрыв доступ дневного света, и в комнате наступили вечерние сумерки. Он напрягся, вслушиваясь в окружавшие его звуки. Почувствовал, как Светкина рука стала гладить его по голове. Борис от удовольствия зажмурился и даже что-то промурлыкал, а когда открыл глаза, то оказалось что за окном давно стоит ночь и комната погружена в привычную дремоту. Он пошевелил головой. Ему показалось, что кто-то лежит рядом с ним. Что-то тёплое и большое касалось его бедра, и Борис осторожно провёл рукой. Это было тело. Он стал исследовать его, и скоро пальцы определили пол того, кто сопел с ним по соседству. «Слава Богу» - мелькнула у него мысль, а руки требовали новых впечатлений, и он дал им волю, рисуя в голове образы незнакомки. Пока он занимался рисованием, руки освоились на столько, что женское тело стало стонать. Они настолько в своих движениях оторвались от своего хозяина, что не хотели его слушать и всё исследовали, и исследовали, а он всё лежал и лежал, пялясь в потолок, боясь вспугнуть незнакомку. Только на миг ему показалось, что он не у себя дома, в постели, а ходит по рынку и тычет пальцами в огромные куски мяса, выбирая себе грудинку на обеденный стол. Борис уже хотел было себя ущипнуть, чтобы убедиться, что это всё не сон, как ночная гостья вцепилась в его руку и потащила её к себе в рот. Чужие губы коснулись его пальцев, липкий язык осторожно их пересчитал, а зубы сильно укусили. Борис поморщился, но голоса не подал. Не подал потому, что неизвестность этой ночи его пугала. На этом незнакомка не остановилась: она придвинулась ближе и положила свою ногу ему на живот. Он тихонько ойкнул. Ещё через некоторое время она решила его просто оседлать сверху. Что-то огромное нависло над ним, и Борис подумал, задыхаясь: «Неужели это конец? Если это месть, то за какие грехи, а если невинный флирт, то…» На этом месте его мысль оборвалась, потому что чужой рот стал искать его губы. Он весь сжался и отвернул голову. Тогда зубы незнакомки схватили его за мочку уха, и он хохотнул от неожиданности. Тем временем её тело стало двигаться, так, будто хотело разгрести то, что находилось под ним. Борис с вогнутой грудной клеткой и лишённый способности дышать, рванулся изо всех сил и закричал.
Он открыл глаза только тогда, когда почувствовал в теле лёгкость, необычайную и такую знакомую, что слеза невольно скатилась с левого глаза, и он улыбнулся сам себе. Борис сел в постели и огляделся. Кругом ночь и только какие-то неясные шаги в тишине коридора.
«Неужели эти бестии осмелились проникнуть к нему сюда?» - подумал он о своих соседках и встал, чтобы проверить запоры на дверях. Всё было в порядке. Борис ещё раз провёл руками по замкам в двери и сказал вслух: «Значит приснилось».

Возвращаясь как-то с работы, встретился во дворе с соседом Митрошкиным. Тот пожал его руку и спросил:
- Говорят, съезжаешь?
- Да вот думаю, - ответил Борис.
- Человек, как птица: взмахнул крыльями и полетел. Кстати, мать Светкина раззвонила, что ты, мол, обрюхатил её дочь.
- Верьте больше, - Борис сразу помрачнел.
- Да ты не кисни. Ну, подумаешь, если чего и было? Дело-то молодое – зарубцуется.
- Как же оно зарубцуется, если у Светки живот как на дрожжах прёт.
- Значит, ты её всё–таки того, - Митрошкин довольно хмыкнул.
- Ни того, ни этого. Что я сумасшедший?
- Ну, врачи определят.
- А причём здесь врачи?
- Так это, мать Светки грозилась на тебя в суд подать, так сказать на алименты, а там эти врачи – первые следопыты.
- А пускай подаёт. Ничего за мной нет.
- Отважный ты, а вдруг анализы покажут, что ты и есть отец её ребёнка?
- Какие? Какие анализы? Я им такие анализы предоставлю, что не обрадуются.
- Ты это, про какие анализы речь ведёшь? Которые по спичечным коробкам рассовывают?
- Ну, да.
- Чудак. С тебя кровь будут откачивать.
- Ага, сейчас. Так я им и дамся, - Борис криво усмехнулся, хорохорясь.
- Я так тебе скажу: бежать тебе надо.
- Как это?
 - А так: хватай самое ценное и дёру отсюда. Конечно, не мешало бы внешность сменить.
- А это зачем?
- Чтоб не нашли. Ну, какой смысл бежать, если тебя по карточке любой сопливый мент опознает? Нет, надо обязательно над внешностью поработать.
- Ничего я менять не буду и никуда не побегу, потому что ничего у меня со Светкой не было.
- Это ты следователю расскажешь.
- Ни единого слова не пророню.
- Расскажешь, расскажешь… Как пытать начнут, расколешься по всем правилам детективного жанра, - Митрошкин сочувствующе посмотрел на Бориса.
- Слушайте, я же вам говорю, что не я отец Светкиного ребёнка. Не я.
- Верю. Но это я, а все остальные?
- Побойтесь Бога…
- Борис, ты не прав. Ну, причём здесь он? Я тебе, верю и желаю добра, только шансов у тебя уцелеть нет, потому что Марина Сергеевна, если надо будет, дойдёт до самого, - Митрошкин ткнул пальцем в небо. – Это тебе понятно?
- А это мы ещё посмотрим: чья возьмёт, - Борис кивнул и твёрдой походкой направился в подъезд дома.
Чем ближе он подходил к своей квартире, тем проще становилась его походка, и шаг постепенно превратился в беззвучное переставление ног. Задержавшись на самом пороге, он выдохнул и открыл дверь. Марина Сергеевна пыталась управляться в прихожей обручем, протиснувшись в него своим телом.
- В здоровом теле – здоровый дух? – пошутил Борис и, не снимая обуви, прошёл к себе в комнату, бросив на ходу: - Будни и праздники общества любителей здорового образа жизни - «Трудовые резервы».
Светкина мать на это никак не отреагировала. Картинно отклячив «пятую точку», прошла в свою комнату. Светка в это время в туалете издавала мычащие звуки над унитазом. Что-то с утра её желудок стал себя вести как-то неестественно. Поравнявшись с дверью туалета, Борис слегка стукнул по ней пальцами и сказал:
- Приятного вам время препровождения, Светлана батьковна. Вы по аккуратнее там – всё-таки это место общего пользования, а не личный ваш будуар.
Светка замычала в ответ. Полоскало её отменно. Из дверей комнаты показалось лицо Марины Сергеевны. Она сказала вполне официально:
- Борис Николаевич, если у моей дочери после ваших шуточек случится выкидыш, я вас загрызу.
Тот обернулся и произнёс:
- Я хотел бы у вас уточнить: выкидыш, откуда появится, если что, у вашей дочери?
- Хам, будьте вы…
- Вот тут вы совершенно правы: буду – я буду вопреки всему тому, что вы пытаетесь на меня навешать, тем, кто я есть и останусь в будущем – честным человеком. Я никогда не стану вашим зятем, а, следовательно, и мужем вашей дочери, потому что это противоречит здравому смыслу. Теоретически и то, только в ваших фантазиях – это возможно, но в реалиях…
- Жлоб!
- О-о! у вас новое слово в лексиконе?
- Хам!
- Это уже было.
- Иуда!
- Да вы просто меня поражаете! Неужели ваши руки коснулись библии?
- Идиот!
- Как мило: вы и Достоевскому уделили внимание?
- А кто это? – Марина Сергеевна выпучила на него глаза.
- Видно я ошибся. А так всё хорошо начиналось, - Борис закатил глаза и скрылся за дверями своей комнаты.

Время шло. Борис всё ещё не съезжал с квартиры, и это в какой-то мере делало его отношения с соседями более или менее миролюбивыми. Это объяснялось ещё и тем, что, как Марина Сергеевна не присматривалась к дочери, живота у той всё не было. Надеясь, всё же, что это скоро произойдёт, она каждое утро Светке подвязывала к пупку подушку и всё сетовала про себя: «Ну, какая это беременность, если пуза нет? Не в заднице же развивается плод?» Когда прошли все сроки, она засомневалась уже в открытую и как-то сказала Светке:
- Надо наведаться в женскую консультацию.
- Зачем?
- Надо, - ответила Марина Сергеевна ей и ушла в себя, вороша свои воспоминания о том, как она ходила Светкой, когда была молодой.

В женской консультации Светка с любопытством прочитала все заметки и инструкции, развешанные по стенам. Мать то и дело, делала ей замечания:
- Не читай так много – зрение испортишь.
- Ну, мам? Мне скучно.
- Вот сейчас зайдём в кабинет - развеселишься.
Весёлого в том, что кто-то копается в твоём теле, да ещё в интимных местах, мало. Ну, одно дело, когда вместо женских рук это проделывают мужские, но на такую удачу можно рассчитывать не каждый раз. Светка, несмотря на свой возраст об этом, обо всём знала только понаслышке, хотя однажды их всей группой из техникума и водили к гинекологу. Выглядело это как-то совсем неестественно. Женщина в белом халате просто задавала вопросы и что-то чиркала в своих бумажках.
- Жалобы есть?
- Нет.
- Не врёте?
- Нет.
- Тогда можете не раздеваться. Следующий…
Теперь ей предстояло, всё это пройти по полной программе. Когда настала её очередь вместе с ней в кабинет зашла и её мать. Марина Сергеевна тут же оккупировала свободный стул перед врачом, сверля глазами тщедушного вида мужчину в белом халате. Тот, бросив мельком взгляд на вошедших, сказал:
- Женщины по одной.
- Я мать, а это моя дочь.
- Я вас слушаю.
- Нам надо обследоваться…
- По одной…
- Вы меня не поняли: нам – в смысле только ей, - Марина Сергеевна кивнула головой на Светку.
- Хорошо, - врач встал и направился к умывальнику. – Подождите свою дочь в коридоре.
- Я мать…
- Вот поэтому и подождите в коридоре. Я работаю без ассистентов, тем более со стороны родственников обследуемых.
- А вдруг…?
- Чему быть – того не миновать, а если уже было, то сами понимаете… - врач развёл руками. – Мы только констатируем, советуем и лечим.
- Вы только поаккуратнее с ней.
 Врач улыбнулся, провожая Марину Сергеевну до дверей кабинета.
Мучительное ожидание. Марина Сергеевна топотала ногами так громко, что женщины в очереди стали побаиваться её, а одна даже перекрестилась тайком. Когда Светка появилась, вся залитая красной красой, она переполошилась не на шутку:
- Что он с тобой сделал?
- Всё, - загадочно улыбнулась та, протягивая, матери справку.
Марина Сергеевна пробежала листок бумаги глазами и тут же ринулась в кабинет.
- Как это понимать? – её голос прорезал тишину.
- Что? – врач оторвал глаза от бумаг на столе.
- Вот всё это? – она сунула ему под нос справку.
- А что вас здесь не устраивает?
- Всё.
- Не понял?
- Это я не поняла, - Марина Сергеевна с размаху плюхнулась на стул. – Куда вы подевали её беременность? Куда?
- Но у вашей дочери нет беременности. Она здорова и скажу вам больше: он девственница.
- Что? А Вадик? – У Марины Сергеевны, чуть «крышу не снесло» от этой новости.
- Извините, я не знаю никакого Вадика.
- Так это что получается: моя дочь – девочка?
- Получается, - врач улыбнулся. - Можно вас поздравить. В наше время – это такая редкость в её возрасте.
Марина Сергеевна вдруг сделала просительное лицо и посмотрела на врача с мольбой:
- Может мне тоже заодно провериться?
- А вас что беспокоит?
- Меня всё беспокоит, - она сложила руки на груди.
- А конкретно?
- А вдруг я тоже…?
Врач помолчал и сказал очень тихо:
- Женщина вам нужен не гинеколог, а психиатр.
- Вы думаете?
- Уверен…
Когда они вышли из здания женской консультации, где над её фасадом гордо реял государственный флаг России, Марина Сергеевна в сердцах сказала:
- Все дети, как дети, а ты у меня – аномалия…
- Как это? – Светка выпучила глаза.
- Я тебе дома объясню, «золотце».

С тех пор в квартире на втором этаже воцарился мир. Бориса опять звали только по имени. Иногда, когда было настроение, он принимал даже участие с соседками в поедании жареных семечек и всё шутил над Митрошкиным, мол, каркал, каркал, а не сработало. Тот удивлённо пожимал плечами и всё своей супруге с матерью доказывал, что у Светки был выкидыш. Когда эта сплетня поползла от квартиры к квартире, Марина Сергеевна, взяв справку, обошла, не ленясь всех жильцов своего дома, и чуть ли не на пальцах объяснила, что дочь её девочка.

                Декабрь 2006 г.