Глава VIII
«Сегодня художественному руководителю театра народному артисту СССР лауреату
Ленинской премии А. И. Райкину исполняется семьдесят лет. Исполняется полвека
творческой деятельности артиста…За большие заслуги в развитии советского
искусства и в связи с юбилеем Президиум Верховного Совета СССР присвоил А. И. Райкину звание Героя Социалистического Труда с вручением ему ордена Ленина и золотой медали "Серп и Молот". Журналисты и читатели "ВТ" сердечно поздравляют с высокой наградой любимого артиста»
Газета «Водный транспорт». 24. Х. 1981 год.
Над рекой по небу низко бежали рваные черные тучи. Иногда в просвет между ними попадал луч солнца, пытаясь их раздвинуть, и пролить хоть чуточку синего неба на унылые, серые воды с наледями, и берега, уже покрытые снегом. Но его жизнь была столь коротка, что земля и лес не успевали почувствовать на себе его теплого света, и продолжали хмуро глядеть на реку, с каждым часом все больше и больше покрываясь снегом.
Конец октября – пора, когда время в тайге словно замирает. Его не чувствуешь, оно не идет, и уж тем более не бежит и не летит, а именно висит в воздухе. Можно простоять и увязнуть в полной тишине на час и два. Но, на самом деле, эта сонливость обманчива – жизнь и движение в лесу не замирают, ни на минуту. Их не видно и не слышно только неопытному, непривычному и постороннему глазу и уху… Вот где-то заворочался в берлоге медведь, удобнее устраиваясь перед длиной и суровой зимой; где-то, едва оставляя след на легком снежку, пробежала мышка-полёвка, спеша в теплую нору. Остроглазый, чуткий соболь, увидев её с ветки, неслышно метнулся к ней, но опоздал, внезапно остановился и стал поводить ушами, прислушиваясь. Постояв так несколько секунд, понюхав воздух, так же стремительно исчез в чащи по своим делам…
Потом, далеко-далеко, так, что едва слышно, дятел, очнувшись, несколько раз дробью пробарабанил по осине, отыскивая спрятавшихся насекомых, и перепорхнул на другое дерево, громко хлопая крыльями.
Юрке все это было знакомо, его глаза и уши, словно фотоаппарат и магнитофон запечатлели десятки…сотни звуков, образов, изменений, происшедших в лесу за то время, что он не был на заимке. С тех самых пор как они с дядькой приходили сюда на лодке по воде в сентябре.
Река уже встала, поэтому он пришел сюда пешком, преодолев за сутки сорок с лишним километров по прямой, пробираясь вдоль берегов, где лёд был уже крепок. В лесу он мог жить месяцами, взяв с собой только запасы соли, спичек и патронов. Но если даже не было патронов, Юрка обходился и без них, умея добыть дичь и рыбу силками, капканами, сетками и прочими хитрыми охотничьими приспособлениями. Впрочем, если надо, и огонь он мог раздобыть без спичек. Вот только без соли, пожалуй, было бы тяжело…
Если Юрка раз в месяц не бывал в лесу, он начинал тосковать, как дикий зверь, посаженный в клетку. Тогда отец ему обычно говорил: «Вижу, глаз у тебя скучный стал, в лес пора». Сам он уже в лес не ходил, тяжело стало. В этот раз остался дома под присмотром Мишки. Но в лес отцу хотелось, это было заметно. Поэтому, Юрка решил, что как только лёд на реке надёжно встанет, в декабре вывезти отца снегоходом в тайгу на заимку. Поездка должна ему на пользу пойти, так и доктор сказал.
Обычно охотничьи избы в тайге не закрываются на замок, так попросту не принято. Лихому человеку замок не помеха, а честному только во вред. Любой охотник, вышедший к заимке, может остановиться, обогреться в избе. Каждый, кто останавливается в ней, пользуется и припасами – тушенкой, солью, сахаром, сигаретами, дровами и прочим. Но есть одно условие: уходя, оставь что-нибудь, обязательно пополни запасы, которые кому-то, в недобрый час, могут и жизнь спасти. Двери закрывали на запоры и задвижки, только от зверя, человеку они помехой не были.
В этот раз Юрка отправился в лес без своего любимого пса – трехгодовалого самца лайки по кличке Дружок. Недавно, где-то в селе, он сцепился с другими собаками, и ему здорово досталось, правая передняя лапа была серьезно повреждена. Поэтому он остался дома, с отцом и дядькой. Мишка, трепля Дружка за ухо, смеялся: «Что, псина, на больничном остаёшься?…». А Дружок, чувствуя, что Юрка собирается в лес, жалобно скулил, ковыляя по дому за ним на трех лапах и, тыкался ему в колени своей мордой, упрашивая взять с собой.
Юрка сразу заметил, что на заимке похозяйничали. Следы были свежие. «Это косолапый», - безошибочно определил он, - «Шатун. Как же он умудрился дверь открыть?».
Стал осматривать и понял, что видимо, после того как они с дядькой уехали, кто-то из охотников еще побывал на заимке (это видно по бытовому мусору, которого в прошлый раз не было). Уехав, охотники забыли запереть на засов дверь. Медведю не составило никакого труда открыть её. Все съестные припасы были испорчены – сахар подчистую съеден, а соль, крупы, макароны вывалены и растасканы по земле. Посокрушавшись по поводу людской беспечности (зверь то был не причём), Юрка стал наводить порядок в избе. Пока возился, на улице стемнело. Из припасов удалось отыскать только пару мерзлых картофелин, закатившихся под нары. Разрубив их топором на ровные части и, насыпав прямо на раскаленную печурку крупной соли, испек эти половинки, переворачивая их прутиком. Попив чаю без сахара и плотнее заперев дверь, Юрка завалился спать, блажено растянувшись на ватном матрасе. Уснул быстро – устал и намерзся за день.
Проснулся еще затемно, в избе стало прохладно – дрова прогорели, а вставать среди ночи с нагретого и теплого матраса не захотелось. Наложив полную печь дров (с запасом, чтобы дольше горели) и, взяв ружье, Юрка побежал в лес, поставить петли на зайца и капканы на норку. Несколько рыбёшек у него для приманки было, поймал, пока добирался до избы.
Ночью насыпало снега, и он, подмерзший, громко скрипел под ногами в утреннем, не проснувшемся лесу. Хорошо, что на заимке есть лыжи. Если снег так еще сегодня-завтра повалит, то без них сложно будет добраться домой. Энергично походив по лесу, Юрка вскоре взмок, все-таки малицу еще рановато было одевать. Найдя по приметам место, где могли быть куропатки, остановился и стал ждать, замерев у дерева. И вдруг, невдалеке – метрах в тридцати, увидел желтую, с огненным отливом, лису. Лиса тоже охотилась, но на полевок. Юрка залюбовался. Патронов, снаряженных пулями, у него с собой не было, оставил в избе, а стрелять по такой красавице дробью – только портить шкуру. Пока лиса здесь, куропаток ему не найти, поэтому он негромко кашлянул. Лиса, оттолкнулась от земли всеми четырьмя лапами, подпрыгнула вверх и, приземлившись, стремительно с пробуксовкой кинулась в чащу, развеселив Юрку.
«Какие уж сейчас куропатки, после неё. Пойду за «мелкашкой» схожу, белок постреляю», - решил он.
Потратив десять патронов и, набив, столько же белок, Юрка вернулся в избу уже после обеда. По-быстрому освежевав их, стянув «чулком» шкурки, выбрал несколько тушек, чтобы положить в капканы для приманки норки и соболя. Остальные сложил в металлический бак и накрыл крышкой. Потом, возвращаясь, оставит где-нибудь в лесу, чтобы зверье покормилось.
Стало смеркаться, и Юрка решил потушить зайца, подстреленного им во время охоты на белок. В котелок вместилось только половина тушки, залив её водой, Юрка поставил котелок на печь. Когда вода закипела, бросил туда пару листиков «лаврушки» и соли.
Плотно поужинав зайчатиной, решил выйти на воздух. Было уже темно, распогодилось. Небо, чистое и звездное к морозу, нависло над верхушками деревьев. «Пару дней снега не будет», - Юрка зачерпнул пригоршню снега, подержал в ладони и, замахнувшись, бросил его в лес, - «Завтра вечером надо баню истопить и послезавтра домой отправляться…».
Следующий день выдался погожим и удачным для охотника. В капканы и петли попало две норки, четыре соболя и три зайца, возвращаясь в избушку, Юрка подстрелил еще и лису. Ближе к вечеру стал собираться в обратный путь, укрепил и увязал на санках, специально сделанных для перевозки груза одной человеко-силой, всю добычу, мелкашку с патронами; приготовил лыжи. В этот раз ему повезло, что зима оказалась ранней. Если бы снег не выпал, пришлось бы тащить весь свой скарб на спине. Помывшись в бане, Юрка лёг спать пораньше, чтобы часов в пять утра отправиться в путь.
Позавтракав копченым язем и, выпив две кружки обжигающего чая, Юрка запер двери и пошёл к одной из проток Оби. Чтобы попасть домой, нужно было пройти до протоки километров двенадцать лесом, потом по льду реки пятнадцать километров, а затем вернуться в лес и преодолеть еще километров десять, и уже совсем у финиша снова выйти на реку, «сделать» последние пять километров. Путь по реке немного увеличивал расстояние до дома, но идти было гораздо удобнее и быстрее – не мешали ветки и деревья. За спиной висело ружье, санки, привязанные к поясу трехметровой верёвкой, быстро катились за ним по свежему снегу. Дышалось легко и свободно, небо на востоке начало светлеть.
Звезды стали гаснуть одна за другой, словно кто-то, невидимой рукой, выключал их. Они еще сверкали, но не так резко, как полчаса назад. Медленно и нехотя, солнце показало свою макушку. Последние звездочки стали тихо гаснуть.
Лес стоял в оцепенении, холодный и застывший. Внезапно налетел ветер и он ожил. С ветвей высоких сосен, переливаясь всеми цветами в первых солнечных лучах, посыпался снег, который обильно скопился на ветках за два дня снегопадов. Юрка даже остановился, чтобы полюбоваться игрой снежинок… А ветер заигрывал с ними, кружил их в хороводе танца, бросал Юрке в лицо, гонял друг за дружкой по отвердевшему снежному покрову на земле. Деревья заговорили о чём-то своем: сосны зелеными иголками шептали почти неслышно, а вот берёзы с осинами, пытались перекричать другу друга, громко свистели своими серыми, голыми ветками. Вдруг ветер затих, смолкли и деревья, повинуясь его молчаливой команде. Юрка стоял, очарованный наступившей тишиной, боясь нарушить её неосторожным движением…
Опасность он почувствовал спиной. Многовековые охотничьи инстинкты, накопленные не одним поколением предков, безошибочно подсказали – опасность сзади и она рядом. Медленно, очень медленно, Юрка повернулся корпусом и увидел шагах в тридцати от себя царя этих лесов – медведя.
Обычно медведи, избегают встреч с человеком, издали почуяв его, обходят стороной. Но этот зверь был не обычен – старый и косматый, шатун, с клочьями свисающей с боков бурой шерсти, он был злой и голодный. Почему он не в спячке? Кто выгнал его из берлоги? Два вечных противника – человек и зверь стояли и смотрели друг на друга. Человек понял – не разойтись, это было заметно по поведению зверя. Он не пугал, не рычал громогласно, предупреждая об опасности, а стал тихо двигаться на Юрку, готовясь к рывку, чтобы потом мощным ударом лапы поставить точку в вечном споре…
Ружье висело за спиной, патрон с пулей, был в патроннике, но курок не был взведен. На всё про всё у Юрки оставалось не больше двух-трёх секунд. Когда он нажал на курок, то его и медведя разделяли только санки, оказавшиеся между ними. Выстрел прогремел, после того, как зверь, оттолкнувшись мощными лапами, уже распластался в воздухе, целя когтями в голову человека. Пуля, попавшая в открытую пасть, не остановила его, а лишь на доли секунды задержала в воздухе. Отпрыгнув вправо, Юрка успел выхватить нож из деревянных ножен, и, заваливаясь под медведем, со всей силы ударить его в грудь, целя в сердце…
Очнулся Юрка от жуткого холода. Когда он приоткрыл глаза, то сквозь застывшие на ресницах слезинки увидел холодное, совсем зимнее солнце, которое преодолело по небу уже треть своего дневного пути. Нестерпимо болела левая нога, прижатая медведем. Зверь, открыв жуткую пасть с желтыми клыками, стеклянным глазом смотрел на Юрку. Еще минуту Юрка полежал, не двигаясь и, прислушиваясь к своему телу, сканируя его.
Кроме ноги больше нигде не болело…Нужно было как-то освободить её из-под туши медведя. Каждое движение отзывалось жуткой болью. Через десять минут страданий удалось освободиться. Юрка сел, от напряжения и боли он вспотел, пот холодными, противными струйками стекал между лопаток вниз по спине. Нога в голени была, наверное, сломана. Надо выбираться к реке, до которой оставалось еще километра три. Посидев и, подумав, Юрка решил, что всё-таки лучше вернуться обратно в избу. В теперешнем состоянии он до дома не дойдёт, ослабнет и замерзнет, а от избы он прошёл всего около девяти километров. Если вернётся обратно, то спокойно дождётся там помощи. Дня через три его должны хватиться и начать искать. Первым делом, конечно, отправятся в избу.
Зажав между полозьев санок одну лыжу, Юрка отломил кусок нужного размера, и примотал его веревкой к поврежденной ноге. Сбросив с санок все, кроме беличьих тушек, которые он еще не успел оставить в лесу, улегся на санки животом. Тушки он переложил в рюкзак (есть ведь что-то надо будет эти дни) и нацепил его за спину. В рюкзаке еще оставалось три вяленых, крупных сырка . Отталкиваясь здоровой ногой и ружьем, которым он орудовал как веслом, Юрка медленно, по своим же следам, двинулся в сторону избы. Проползя таким манером за десять минут метров восемьдесят, он понял, что это Сизифов труд, проще и быстрее ползти по-пластунски. Минут через пять он закинул ружье за спину, оставил санки и пополз. Прыгать на здоровой ноге он и не пытался по двум причинам, во-первых: каждое движенье больной ногой и так отзывалось дикой болью в ней, а во-вторых: в рыхлом снегу долго не напрыгаешь. Преодолевая метр за метром, Юрка вспомнил повесть Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке», где Маресьев, примерно таким же образом, полз к линии фронта.
Через час стало темнеть, Юрка выбрал дерево потолще и подполз к нему. Расчистив от снега небольшой участочек, сел и оперся о ствол спиной. Достал из рюкзака рыбину, очистил и стал жевать. «Сколько я прополз? Не больше километра…За следующий час проползу еще меньше, устану…Нет, ночевать сейчас в лесу не вариант, лежку мне не приготовить. Надо ползти до упора. Хоть сутки», - размышлял он, усиленно работая челюстями.
Отдохнув ещё пять минут, Юрка продолжил путь. Физической усталости пока не было, холод тоже не ощущался, октябрь - не январь, а пятнадцать градусов ниже нуля – это не мороз. Но обездвиженная, поврежденная левая нога стала подстывать. Это беспокоило Юрку. Пошевелить пальцами и разогнать кровь он не мог. Единственный вариант – наломать сухого валежника (благо, его полно в лесу) и развести костер. Усмотрев в сумеречном свете поваленное дерево с большим количеством веток и, по приметам сухое, Юрка пополз к нему.
Старую сухую пихту ветром вывернуло с корнем. И хотя в воронке в месте выворота уже лежал снег, под самим деревом у самого корня, было что-то вроде пещерки. Там, к радости Юрки, снега еще не было (не надуло) и было сухо. Облазив по кругу всё дерево, Юрка наломал и нарубил ножом кучу сухих веток, которые стаскал, связывая в пучок веревкой, к своей импровизированной пещерке. Орудуя ружьём как скребком, очистил перед ней от снега побольше места, сложил аккуратную кучку и разжег её. Через десять минут полыхал уже приличный костер и Юрка, усевшись под ствол на сухое место и, выставив к костру ногу, блаженствовал. Стемнело. Вытащив наручные часы, которые были в нагрудном кармане под малицей, глянул на циферблат.
Побросав остатки дров в костер, решил немного подремать. Через тридцать минут его будто кто-то толкнул в бок. Юрка открыл глаза, костер уже догорал, и угли изредка вспыхивали синевато-оранжевым пламенем. После соленой рыбы хотелось пить, в термосе было еще немного холодного чая. Плеснув в крышку, Юрка поставил её рядом с углями, чтобы немного согреть. Выпив теплой жидкости и, плотно закрутив крышку, Юрка кинул термос обратно в рюкзак, старательно завязал тесёмки, примостил его за плечи и пополз дальше.
Внезапно Юрке пришла в голову идея. Скинув рюкзак с плеч и, рассовав по карманам остатки рыбы и белок, он натянул рюкзак на раненую ногу, прямо поверх унта и обвязал его веревкой. Так тепло должно было держаться дольше. Жалко было оставлять термос, но в карманы он не влезал. «Если всё нормально будет, Мишка потом по моим следам пройдёт…подберёт», - решил он.
Ночь была лунная, след от полозьев санок было видно как днем. Чтобы как-то отвлечь себя от невеселых мыслей, Юрка стал вспоминать смешные истории, которые периодически случались с его родственниками. Помимо Мишки, у Юркиного отца было еще три младших брата. Самым младшим был Степан, живший в районном центре, и у которого летом останавливался Мишка во время неудачной попытки пройти медицинский осмотр.
По роду своей деятельности Степану приходилось большее время года проводить на воде, он работал рыбинспектором. Особенно приходилось пропадать там в летне-осенний период, когда по реке шли ценные, и даже «краснокнижные», породы рыб. В рейды инспектора по одному никогда не ходили. Браконьеры народ лихой и «безбашенный»… могли и из ружьишка пострелять, поэтому отправляясь на такие мероприятия, рыбинспектор всегда прихватывал двух, а то и трёх общественников-добровольцев. «Законные браконьеры» - так их, шутя, называли.
В прошлом году июль выдался небывало жарким для Севера, дождей почти не было. На этот месяц выпадает самый пик миграций муксуна и других ценных пород рыб. В это время на «плавах», помимо законных рыболовецких бригад и одиночек-любителей с разрешениями на вылов, болтается много разношерстного народа. Приезжают ото всюду, преодолевая по воздуху, воде, земле сотни километров, чтобы попытать браконьерской удачи, наловить муксуна, а если повезет, то вытащить и «краснокнижного» осетра.
Из-за почти круглосуточной работы на свежем воздухе - с мая по октябрь, кожа на Степановом лице была «выдубленная» ветрами, высушенная и окрашенная солнцем в цвет шоколада. Она не блекла даже зимой. Степану было чуть больше сорока лет, среднего роста, но широкий и кряжистый как дуб (в этом Юрка походил на своего дядьку), силу он имел необычайную.
Десять лет назад в соседнем районе (там есть железнодорожная станция) от речного причала до сортировочной прокладывали узкоколейные пути, работала бригада путейщиков из Тюмени. Степану для каких-то хозяйственных нужд (то ли вместо балки перекрытия, то ли еще на что) понадобилась рельса. Пришёл он к бригадиру и говорит – «так мол и так, мужики, выручите, дайте рельсу, а я вам литру». Бригадир решил над ним пошутить – «да, не вопрос, бери любую. Только уговор такой – если сам утащишь». Степан поплевал на ладони, присел, крякнул, закинул одну рельсу на плечо и пошёл (вес восьмиметровой узкоколейной рельсы Р-24 около 200 килограмм). Путейщики, после того как очухались от изумления, сами еще одну рельсу ему принесли в награду. Во дворе у Степана стояла небольшая тракторная телега-прицеп на три тонны, в которую он сам впрягался и таскал, если что-то нужно было перевезти.
Как все физически сильные люди, Юркин дядька был добрейшей и широкой души, основательный и неторопливый во всём. Его жена – деятельная и активная женщина (вся в тёщу) постоянно досаждала ему какими-то новыми прожектами и идеями, которые он медленно и вдумчиво реализовывал, иногда внося в них свои коррективы (к большому недовольству тещи). Когда на него обрушивался поток упреков от многословной жены и ещё более многословной тёщи, он молча, понуро стоял, втянув голову в широкие плечи, и виновато улыбался. Женщины выдыхались быстро – невозможно надолго устраивать скандалы тому, кто терпеливо смотрит на тебя и не возражает.
Так вот, в прошлом июле Степан вместе с еще одним инспектором – высоким и мосластым Романом Величко и двумя общественниками Молдановым и Лельховым, пошли в рейд на один из колхозных плавов. Там, по поступившей от колхозных рыбаков-промысловиков информации, скопилось что-то больно много «левых». Чтобы не спугнуть браконьеров раньше времени, решили, что место постоянной дислокации, нужно сделать километрах в пяти по реке ниже по течению.
Определились так: Степан причаливает к берегу, устанавливает палатку для ночлега, а потом спускается в лодке на середину реки и ждёт. Роман с мужиками должны были через протоку выйти на «плав» и начать «отлов» браконьеров. Тех, кто ускользнёт от них, внизу должен будет прихватывать Степан.
Быстро покончив с установкой палатки и, прикинув по времени, что Величко уже должен был начать рейдовые мероприятия, Степан завел лодку и вышел на середину реки. Вскоре пошли «клиенты». Первая лодка с двумя рыбаками сама выскочила прямо на Степана. Браконьеры оказались покладистыми, не спорили. Осмотрев их лодку и, обнаружив там два десятка муксунов и несколько нельм, Степан велел им причалить к берегу и ждать. Ему нужны были Молданов и Лельхов, чтобы по всей форме, с понятыми, составить протокол.
Через четыре часа Степан стал беспокоиться, Величко с мужиками должен был уже вернуться. Прождав еще час, Степан, отпустил браконьеров (к их величайшей радости), строго-настрого запретив им появляться здесь ещё раз.
В июле стоят белые ночи, поэтому не темнеет вообще. Солнце, буквально на несколько минут, скрывается за горизонтом, чтобы часа в четыре утра вновь вынырнуть и показать свой неустанный, красно-оранжевый глаз миру. Поэтому Степан решил отправиться на поиски потерявшихся коллег. Пройдя по протоке и выйдя на плав, он их там не обнаружил. Колхозные рыбаки на плашкоуте пояснили, что Величко был тут, потом, поймав пару браконьеров, куда-то исчез.
Степан вернулся к месту дислокации, когда уже совсем рассвело. Только он привязал свою лодку, как увидел, что к берегу на всех парах летит лодка его напарника, а в ней Молданов и Лельхов. По тому, как лодка ткнулась в берег, Степан понял, что оба общественных помощника пьяны в хлам. Сначала из-за ветрового стекла лодки показалась вымазанная глиной и рыбьей чешуёй физиономия Молданова. Молданову еще месяца три назад нужно было сходить к парикмахеру. Хотя, последний раз у парикмахера тот был, наверное, лет десять назад, когда служил в армии. После этого, живя все время на стойбищах и угодьях, предпочитал стричься сам, решая эту проблему очень просто - обрезал лишние пучки волос большими ножницами. Поэтому, его давно немытые и слипшиеся волосы, безобразно торчали во все стороны. Второй общественный «горе-помощник» Лельхов вид имел не лучший – маленького роста (едва больше полутора метров), с красными от недосыпа и водки подслеповатыми глазами, он цеплялся за Молданова, так как сам стоять попросту не мог.
Молданов, опершись для устойчивости двумя руками о дерево, сфокусировав на Степане непослушные глаза, икая, спросил с присвистом:
- Музык…тыы хто? Ты и-к-к…почему здеся нахо… ик-к… нахуды…и-к… стоишь?
- Лёшка, ты что?! Это же я – Степан! Роман где?!
- Каак… ик. Ка-акой нах… Роман? … а ты хто… и-к-к?
Лельхов, почувствовав под ногами твердую почву, отцепился от Молданова, свалился под дерево, свернулся калачиком и тут же уснул, надувая носом зеленоватые пузыри…
Лёшка, ощутив некую свободу и устойчивость после того, как избавился от Лельхова, отпустил дерево, но преодолеть силу земного притяжения, без третьей точки опоры, всё же не смог. Сделав два неуверенных шага, он упал недалеко от своего дружка.
Степан завел мотор и отправился искать Величко. Нашел он его в трех километрах выше по реке. Там есть небольшой остров прямо посередине Оби, вот по нему, вдоль воды, и бегал Величко, отчаянно размахивая руками. Оказывается, «приняв» двух браконьеров, Величко с напарниками поймали еще и своего односельчанина, которого как-то стыдно было оформлять. Вот и отпустили его, взяв в качестве «отпускных» два литра водки. Потом, к ним подъезжали ещё другие рыбаки, у которых тоже что-то было… К рассвету, дав команду плохо соображающему Молданову, править к берегу, Величко, задремал, сидя у борта, и свалился в воду. К счастью рядом оказался остров, до которого ему удалось вплавь добраться…
Юрка полз уже почти сутки, небо на востоке посветлело, мороз набрал силу. Большую часть пути он уже преодолел. По его подсчётам осталось совсем немного, что-то около полутора километров. Всю ночь он упрямо стремился к цели, почти не останавливался, лишь изредка, замирал на одну – две минуты, чтобы схватить ртом снега, и опустить в него разгоряченное лицо. Лишь один раз он остановился на десять минут. Ему вдруг показалось, что он уже никогда не сможет ходить, твердо и крепко стоять на ногах. Чтобы почувствовать землю, подполз к дереву, и осторожно, с наслаждением, встал на здоровую ногу. На всякий случай подпрыгнул на ней, прыжок тут же отозвался резкой, прострельной болью в левой ноге. Постояв так в обнимку с деревом несколько минут, прижимаясь к шероховатому, прохладному стволу щекой, Юрка пополз дальше.
Поврежденная нога больше не мерзла, а наоборот нестерпимо ныла и горела, словно в неё воткнули сотни мелких спичинок и подожгли. Минуты тянулись медленно. Юрка подумал, что лесной дух этих мест - утчи, решил над ним поиздеваться, и специально, насмехаясь, отодвигает от него избушку всё дальше и дальше, в надежде на то, что Юрка сдастся…
Вот показалась долгожданная заимка. Изнеможенный Юрка сел у дверей избушки, прислонясь спиной к сосновому срубу. Снял рукавицы, руки от длительной и монотонной работы, мелко и противно дрожали, как у пьяницы. Посидев немного, он открыл двери и переполз через порог. В холодном пристрое небольшой кучей в углу были сложены дрова. Дня на три должно хватить, перед избой была еще поленница, кубометра на три. От холода он не пропадет – это точно. Прихватив из избы котелок и большой алюминиевый бак, Юрка снова выполз из избы, чтобы набить их снегом. Передвигаясь на боку и, подтягивая к себе плотно набитый бачок, затянул его в дом и поставил на печь, которая еще не успела сильно настыть после его ухода, поэтому огонь, утробно урча в трубу дымохода, разгорелся быстро.
Сил хватило только на то, чтобы стащить через голову потяжелевшую малицу и забраться на нары. Едва голова коснулась подушки, Юрка отключился…
Он не спал, а находился в состоянии тягучей и липкой полудрёмы. Эти муки между сном и бодрствованием длились несколько часов. Внезапно Юрка вскакивал, садился на нары, недоуменно озирался по сторонам и, вспомнив где он, снова падал на подушку. Очнулся от холода, были сумерки. Маленькая стрелка часов замерла на цифре семь. Юрку бил озноб и слабость сковала всё тело. Закутавшись в одеяло, ножом с трудом разрезал унт и стянул его с ноги, по-другому он не снимался. Нога распухла. Кожа блестела в тусклом свете и натянулась так, что, кажется, коснись её слегка острием ножа, и она лопнет, как на перезрелом помидоре…
***
Степан Юхлымов напряженно всматривался в круглое стекло иллюминатора, немного покрытого изморозью. С высоты в сто метров деревья казались небольшими кустиками, похожими на те, которые летом бурной растительностью заполняют свободное пространство тёщиного огорода.
- Есть! Есть дымок! Видишь, над трубой?! – радостно закричал Степан и стал оживленно тыкать в иллюминатор рукой, повернув счастливое лицо к кабине пилотов.
Командир экипажа вертолёта МИ-8 молча кивнул и, прижав правой рукой у подбородка микрофон, произнёс:
- Первый! Я Борт 33. В двадцать первом квартале наблюдаю дым из трубы охотничьей избы. Возможно здесь наш пропавший…Начинаю снижение…Приём!
- Понял тебя тридцать третий…Приступай, - раздалось из динамиков - командир включил громкую связь.
Юрка должен был вернуться еще вчера днём. Вечером Степана пригласили в диспетчерскую районного отделения авиалесоохраны. Взволнованный Мишка по телефону сообщил, что Юрки нет. Начальник авиалесоохраны решил с утра, как расцветет, направить по маршруту следования Юрки аварийно-спасательную группу парашютистов-пожарных.
Среди тайги, по крайней мере, в радиусе десяти километров, не было площадки для посадки вертолёта. Решили зависнуть над деревьями на минимальной высоте и спускаться по фалу. Счастье, что погода благоприятствовала – было полное безветрие. Первым спустился Минин Валерий. Несмотря на отсутствие ветра, его болтало так, что Степан испугался, но обошлось. Спустившись, он повис на фале, удерживая его, чтобы Степану было легче. Закрепив карабин страховочного троса на поясе, Степан сделал несколько вдохов-выдохов и, мысленно помолившись, взялся за толстый канат. Обхватив его ногами, как когда-то в школе на уроках физкультуры, медленно перебирая руками, стал спускаться. Через несколько секунд он был уже на земле, Валерий помог ему отстегнуться, и он с сильно бьющимся сердцем, побежал к избе…
Юрку поднимали через двадцать минут лебедкой, которую умело сконструировал и разместил в вертолёте начальник авиалесоохраны как раз для таких случаев…
Через неделю похудевший Юрка вернулся из областной больницы домой. Там ему установили на ногу аппарат Илизарова, и он уверенно обходился без костылей. Доктор, на прощанье, похлопал его по плечу и произнёс: «Родителям спасибо скажи…И спасителям своим. Вовремя они тебя нашли. Ещё бы немного и ноги мог лишиться».