- Ваше последние слово.
- Цианид мне под кожу!
Румяная, плотная медсестра хватает мое щуплое тело под руку и кричит доктору
- Включите вальс! Пластинка сверху!
Доктор сконфужен, растерян
- Но, что вы делаете?
- Не перебивайте, делайте, что я вам говорю! Мне его искренне жаль!
Шуршит пластинка, воют скрипки, гремят трубы, тиканье настенных часов уже не слышно, мое тело, в объятиях медсестры волочится по кругу. Мигают полосы света на потолке. О, прекрасная музыка, о, великий Штраус! Я чувствую лавандовый запах ее духов, сквозь них пробивается едва ощутимый кислый запах пота. Она прижимает мое лицо к своей липкой шее. Такт все быстрее. Ее короткие ножки вытаптывают отполированный паркет, в нем отражается мое лицо и воспоминания из моей прошлой жизни.
- Добрый вечер!
- Я готов поклясться, вас ждет великое будущее!
- Я должен быть вам признателен, за такие лесные слова?
- Нет что вы, вы должны писать музыку, этого вполне хватит.
Все его симфонии я слушал с замиранием сердца, в каждой своей жизни я находил его музыку во всех своих действиях, а сейчас, эта неугомонная медсестра подарила мне возможность вдохнуть последний глоток этой свежести и облегчения.
Ее горячее дыхание покрывает мою голову.
- Я могла бы вас любить.
Она сказала это шепотом. Про себя я ей отвечаю, что тоже мог бы ее любить.
- Но увы, для нашего общества, вы слишком опасны. Все врачи только и говорят о вашей опасности. Но знаете, глядя на вас, я перестаю им верить.
Она кружит меня с огромной скоростью. Лица санитаров и доктора вместе с музыкой и синей стеной кабинета смазались в одно серое пятно.
- Но если бы не это обстоятельство, я бы добивалась вашего расположения. Если вы обратили, внимание я каждый день меняю прическу и костюмы. Впрочем, из-за этого бесформенного халата ни чего не видно.
Я кивнул, кивнул еще много раз.
- эта музыка чудесна! Вы простите, но я нашла в себе смелость подглядеть в ваш дневник. О, как много вы писали об этой музыке! И знаете я спасла ваш дневник. Эти грубые деревенщины санитары хотели его сжечь, но я не позволила.
Про себя говорю ей, что все это уже не важно, не важно сожгли бы этот дневник или нет.
- Я нахожу все это безумием, я хотела бы вас спасти, но вы опасны для общества, меня бы грызла совесть, пойди я на поводу своих преступных желаний. Я бы подвергла общество опасности.
Да! Да! Вы совершенно правы, моя чудесная спутница!
- Да что здесь происходит!
Глав врач, сухая, высокая женщина с тяжелым пучком рыжих волос ( он так тяжел что перевешивает ее голову назад.) и вздернутым острым носиком, у меня даже зародилась мысль что в детстве она была излишне любопытной, и кто то откромсал ее длинный носик садовыми ножницами. Чик чик. Конец любопытству!.
Санитары, только представьте, высокие сутулые удальцы, способные в два счета переломать мне позвоночник, как испуганные мальчишки засуетились, попрятали глаза. Один из них выдрал из проигрывателя пластинку и разбил ее.
Моя влюбленная наливная как спелый фрукт медсестра выронила меня на пол. я упал на осколки, порезались пальцы. По телу бежит бешеный конь рвотного рефлекса. Меня вырвало на окровавленные руки.
- Бог мой! – поднялся гул встревоженного улья, состоящий из самых неприятных звуков, прямо над моей головой.
Доктор оправдывается и врет. Моя медсестра плачет. Один из санитаров пнул меня ногой. Он постарался сделать это незаметно и злобно.
- Уберите его отсюда! В лазарет!
Санитары шепчутся, поднимают меня за руки. Удаляясь все дальше от полосы света кабинета, неразборчиво я все еще слышу вой медсестры и крики глав врача.
- Ты видел? видел? он его ногой пнул.
- я даже не удивляюсь. Наша Зося положила глаз на этого, вот Молчаливый и злится
- Она еще та проститутка. Ох если бы Нина Геннадиевна это заметила, ох бы она устроила Молчаливому.
- Да ни чего бы она ему не устроила. Завтра этому введут отраву, и подохнет он, а нам работы лишней привалится.
- Могу поспорить, что он бы получил за это здоровенную оплеуху!
- Тише ты! Он сзади идет.
Мое тело бросили на железную койку. Сетка даже не прогнулась. застонала еле еле и успокоилась. Санитары ушли, на их месте появились медсестры. Они вытирают и обрабатывают мои руки.
В окошке двери я видел заплаканное лицо Зои. Кто-то ее толкнул, она исчезла, окошко отражало размытые звезды за зарешеченным окном.
Меня скрутила холодная тишина, мигающие лампы медленно погасли.
- послушай, это твоя последняя ночь
Мой внутренний голос материализовался. Он сидел на краю койки, такой не похожий на меня, такой благородный, такой породистый и высокомерный.
- Я ни когда не понимал, почему тебе так идет это косоглазие.
- я не знаю, оно было во всем моих прошлых жизнях ,наверное это моя отличительная черта.
- Ты помнишь каждую свою жизнь?
- Смутно.
- А я не понимаю, что я делаю столько лет в этом теле.
Материализовался мой второй внутренний голос. Не устоит удивляться тому, что это была женщина. Она стояла у окна, ей было не приятно смотреть на меня.
- Знаешь, малыш ( почему она всегда меня так называла?) я была твоим благоразумием во все времена, но ты ни когда не слушал меня, тебе было наплевать на себя и на тех кто живет в тебе. это верх эгоизма, хотя нет, я ошибаюсь. Ты не любишь даже себя. Благодаря моему обаянию, тебе доставались самые лучшие женщины. Но ты… ты плевал на все. И через несколько часов мы снова все сдохнем. Уже столько веков я не могу реализовать себя, свои способности. Вспомни, вспомни, ты сжег все мои картины, а ведь они были лучшим моим творением!
- Это ты про ту мазню? – первый голос расхохотался – меня совсем она не впечатляла.
- Замолкни. Ты подлый развратник, это ты его толкаешь на все эти мерзости!
- эти мерзости, как ты выражаешься, моя прекрасная сожительница, мой способ самореализоваться, я и он, находим в них облегчение. Ты как всегда невыносима.
- Я благоразумна. Мне кажется, сейчас сюда придет та толстая медсестра. Я не понимаю тебя.
Защелкали механизмы в дверном замке, раскрылась черная пасть двери, из нее выплыла бесшумная Зося. Мой внутренний голос подвинулся, чтобы уступить ей место поближе ко мне. Он усмехнулся. Все его создание не могло, позволить ему не усмехнутся.
- Боже мой, как вы бледны! Ваша жизнь заблаговременно покидает вас.
- Еще бы, ведь ему наплевать!.
По напудренной щеке Зои покатились мутный слезы, лунный свет был не в силах заставить их блестеть. Впрочем, я едва, что-то видел, темная пелена уже давно покрыла мои глаза толстым слоем.
- Я будто заколдована! Мои желания сильнее меня. они одерживают надо мной победу.
О, боже, неужели? Неужели она решила пойти на это и спасти меня?
Мои внутренние голоса ехидно рассмеялись
- О, нет, она хочет другого!
Зоя поднялась с койки, пальцы забегали, она аккуратно, но спешно расстегнула каждую белую пуговичку на своем халате. Она стояла обнаженная прямо передо мной и нервно улыбалась.
- Ты мне противен! – крикнул мой второй внутренний голос, растворившись в воздухе.
- А, по-моему, это занятно – отозвался первый.
- Вы сводите меня с ума! – Зоя легла рядом, теплые пальцы бегали по моим ребрам , впрыскивая ток своих желаний под кожу.
- Вы знаете, я обязательно научусь играть что-нибудь из Штрауса.
Она покрыла мое тело липкими поцелуями, ловкий язычок, обжигал до невыносимой боли. Она опускалась вниз и поднималась вверх, я отчетливо слышал бой ее открытого сердца. Стук-тук. Бой ее сердца как молот разбивал мое тело.
Все смутное в моих глазах перелилось в мрак.
Пронеслась зудящая бесконечность времени, а может это были всего лишь секунды. Неугомонный смычек извивался, трясся извлекая со струн плачь. Детский плачь. Мой плачь.
Открыв глаза, я увидел своих новых родителей
- какой чудесный ребенок!
- Он пытается сказать «привет, папа и мама!»
За ними стояли мои внутренние голоса
- Я сделаю все, что в моих силах, в этой жизни он не станет очередным убийцей
- Тебе это еще ни разу не удалось!
Мне нужно не забыть навестить мою возлюбленную медсестру, к тому времени она состарится, но она не сможет забыть меня. Как же она меня любила. Я мог любить ее тоже.