Маленькая девочка сидела на берегу ручейка. Её тоненькие ножки омывала блестящая и прохладная вода, скользившая по дну ручейка, перебирая цветастые округлые камушки. У девочки были яркие, зеленые, даже бирюзовые волосы, распущенные по кругленьким плечам. Она тихонько напевала себе под нос, сплетая ловкими пальчиками венок из ромашек с ярко-желтыми серединками.
- Ты снова пришла?
- Ага, - говорит она, не отвлекаясь от своего занятия.
- Я же говорил тебе.
Девочка улыбается.
- Моя мама говорит своей соседке, что я очень не послушная девочка.
- Твоя мама так чертовски права! – темная, густая тень опустилась рядом с девчонкой.
- На то она и мама, - она оторвалась от своего дела, опустив венок на колени. – А где твоя мама?
Высокий парень, сидящий рядом, повернул к ней свое уродливое, с грубыми рубцами лицо. На его глаза падали блестящие, черные волосы, губы крив длинный, бугристый шрам, изображая на лице что-то вроде презрительной усмешки.
- А у меня нет мамы. Я, видишь ли, родился раньше всего этого, - он тянется к ромашке, низко наклонившейся к ручейку, но, так, не дотянувшись до нее пары миллиметров, цветок пожух, мер, иссох, словно его иссушило жаркое солнце или жар огня.
Девочка прикусила пухленькие губки.
- Знаешь, если бы я родилась чуточку раньше тебя, я бы тала твоей мамой, - она улыбнулась. – Хотя, мне совсем-совсем не хочется быть для тебя мамой.
Она фыркнул, опустив голову почти к самым ключицам.
- Все потому что я несу смерть.
Она захохотала веселым, хрупким смехом, рассыпая по берегу миллионы блестящих стекляшек.
- Ой, ну и дурак же ты!
- Тогда почему? Я – смерть, я – уродлив, все боятся меня!
Девочка нахмурила маленький носик в задорных веснушках.
- Ну, какая же ты смерть? Разве у смерти бывают такие красивые глаза?
Парень смутился. На грубом, испорченном лице выступил бледный румянец.
- Знаешь, если бы я могла, я бы очень хотела быть похожей на тебя. Тогда бы мы могли постоянно быть рядом и говорить, говорить, говорить. А еще, ты, наверное, разрешил бы, мне касаться тебя. И будь я чуточку старше, я бы, скорее всего, целовала бы тебя. И даже не спрашивала разрешения. Совсем-совсем, - она закачала головой. – А еще, я бы прочитала тысячу, или две тысячи, а жжет и пять тысяч книг. И мне бы не хватило этой…Как её..Вечности, чтобы рассказать тебе все-все-все на свете.
Он горько усмехнулся, отворачиваясь от меня.
- Ты будешь проклинать меня, кода я заберу сначала твою мать, потом друзей, любимого человека. Ты возненавидишь меня.
Она коснулась мелких лепестков пальчиками.
- Я уже ненавижу тебя.
- Вот видишь…
- Но… Можно, я попрошу тебя кое о чем? Когда придет время ля моей мамы, забери меня. Мы убьем сразу двух зайцев: она останется жива, а я буду с тобой. Навсегда.
Парень подскочил на ноги и заахал руками.
- Так нельзя! Так не делают! Я не смогу забрать тебя!
Девочка тоже подскочила на ноги.
- Вот, а ты говоришь, что ты смерть. Дудки. Смерти все равно кого забирать. Держи, - и она, подпрыгнув, нацепила на голову ему венок и ромашек. – А теперь мне пора. Приходи как-нибудь.
Она убежала, размахивая тоненькими ручками и напевая что-то себе под нос, а на его щеках расцвел румянец, а ромашки в венке как никогда, цвели сильнее обычного, и желтые серединки горели ярко-ярко.