Дом на Дворцовой Набережной

       

   Когда я впервые вошла в этот дом, мне и в голову не могло придти, насколько интересна его история, сколько с ним связано. Я и знать  не знала, что здесь бывали Пушкин, Вяземский… Что в этом доме Александр Сергеевич и Дантес довели свои отношения до неотвратимости дуэли. Тогда, в 1970 году я просто послала документы для поступления в институт Культуры имени Крупской и летом приехала сдавать экзамены. Я хотела стать библиотекарем. Сегодня мне это смешно. Хотела ли я, с моим неугомонным характером, и в самом деле провести всю свою жизнь в библиотеке? Не думаю. Просто тогда я была частым гостем нашей Гусевской библиотеки, участвовала во всех её мероприятиях, помогала им в библиографическом отделе раскладывать и расписывать новую литературу по отделам. И, конечно же, много читала. Но, вот, поди ж ты, о Пушкине знала немногим больше школьной программы.

   Получив на первом же экзамене тройку, уже знала, что никуда не поступлю. Но мне очень хотелось посмотреть Ленинград. И я, не смотря на ноль шансов стать студенткой, продолжала сдавать экзамены.  Поэтому могла жить в общежитии и в своё удовольствие смотреть Ленинград, ходить по музеям и театрам. И естественно каждый день с утра мы с девчонками отправлялись в этот дом №4 на Дворцовой  набережной, чтобы слушать лекции и готовиться к очередным экзаменам. Нас, абитуриентов, тогда даже водили в Русский музей на экскурсию.  Как выглядели эти аудитории, библиотечный зал, где я провела не один час, я плохо помню. В глазах, разве что, стоят лестницы и холлы. И то они перемежаются с интерьерами, виденными в других зданиях гораздо позже. Вот только библиотеку помню, вернее читальный зал, и нашу постоянную аудиторию.

  В следующий раз, теперь уже не в Ленинград, а в Петербург я попала в  мае 2007 года. Прошло 37 лет!!! Были мы в городе всего пять дней. Для Петербурга это так мало!  Так получилось, что около этого дома я оказалась в последний день пребывания в этом городе. Мы шли  из Петропавловской  крепости по Троицкому мосту в Летний сад. Выйдя на Дворцовую набережную,  перешли её и оказались на площади Суворова. Останавливаться около памятника не стали, так как были там накануне дня города, тогда мы не попали в летний сад потому, что он был закрыт – всё готовили к празднику.

  Мы повернули в сторону летнего сада и я невольно остановилась около двух соединённых между собой красивых зданий. Почему? Не знаю.  Ведь накануне мы тоже проходили мимо этих зданий, но мой взгляд по ним только скользнул. Видимо потому, что в Питере так много красивых дворцов, что эти два дома показались нам не стоящими внимания. А теперь я подошла к вывеске, на которой было написано, что  это Университет культуры и сердце моё часто забилось. Как я могла забыть эти здания? Ведь я здесь провела немало часов, сдавала экзамены, волновалась, обрела новых друзей, с некоторыми из которых потом переписывалась.  Но и теперь времени на воспоминания у меня не оставалось. Впереди был Летний сад, музей квартира Пушкина на Мойке, праздник на набережной  около Адмиралтейства и отъезд домой.
Я сфотографировала свою несостоявшуюся «альма-матер», но видимо позже,  убирая что-то, чтобы заснять другое, я стёрла и эти снимки. И так получилось, что ни в одной книжечке ( а я их купила несколько), ни на открытках дома№4 на Дворцовой набережной не оказалось. А именно он, впоследствии, вызвал у меня такой интерес.  Спасибо интернету и в особенности сферическим панорамам я смогла не только посмотреть на него более внимательно, но и «обойти вокруг» и соотнести увиденное с тем, что было к этому времени прочитано.

    Долгое время, очень долгое, Пушкин был для меня просто «наше всё», гений, гордость России, но совершенно не близкий мне человек. Я всегда отдавала предпочтение Лермонтову, принимая всё, что им написано безоговорочно. Мало того, всё написанное этим мальчиком приводило меня в восторг именно потому, что он был гениальным мальчиком. А о Пушкине у меня дома были несколько книжонок, изданных ещё в советское время. Самая интересная  С.Абрамовича «Пушкин в 1836 году». В доме на Мойке я купила «Донжуанский список Пушкина». Это конечно чтиво, но оно даёт представление об окружении Пушкина.

   По прошествии некоторого времени, еще одна книжонка попалась: «Пушкин и Долли Фикельмон» Николая Раевского. А в 2010 году в памятную дату дуэли Александра Сергеевича мне подарили книжку, изданную в 1987 году – автор В.Фридкин «Пропавший дневник Пушкина». Несколько интересных книг брала в библиотеке.  В общем, подсела я на Пушкина основательно. Читала и о нём, и его, и письма ему и от него, воспоминания современников и критические статьи. Читала и книги, и публикации в интернете. И везде, где только  написано что-то о Пушкине,  есть  дом№4 на Дворцовой набережной. Ну почему я раньше на это не обращала внимания? Ведь ещё в молодости я читала и Благого, и Маймина о Пушкине. Наверное, и у них что-то такое о нём было написано. Видимо поверхностно читала. Надо бы перечитать. Но, пожалуй, более полно об этом доме написал Раевский. Ведь именно в этом доме жила Долли Фикельмон, жена австрийского посла, хорошая знакомая, вернее даже друг Александра Сергеевича. И он там часто бывал, судя по его письмам жене, дневнику самой Долли, письмам и воспоминания Вяземского. Это я уже удосужилась прочесть сама, хотя у тех, кто писал о Пушкине, были ссылки на них. И вот что интересно: Долли, очень, много внимания уделяла Пушкину в своём дневнике. Почти каждый день она что-нибудь о нём писала. И вдруг тишина. Дневник писался своим чередом, в нём описывались все светские новости, упоминались все знакомые, но только не Пушкин. Последняя запись  о Пушкине перед долгим молчанием была сделана 21 ноября 1832 года. А потом только после смерти Пушкина она удостоила поэта своим вниманием. Эта запись  от 29 января 1837 года. И не просто запись, а целое эссе. Что случилось? Какая кошка между ними пробежала?

   Теперь давайте вспомним повесть Пушкина «Пиковая дама». Вокруг неё много велось разговоров; Кто прототип старухи, в каком доме всё это происходило? О прототипах говорилось много. Кого только не записывали в пиковые дамы? Даже графиню Е.И.Юсупову, которая жила в доме на Литейном, построенном, только в пятидесятых годах 19-го века. Да и сама она была моложе Пушкина. Но в основном прототипом старой графини считается княгиня Н.П.Голицина.

  Дом, описанный в «Пиковой даме» снаружи подходил под описание не одного дворца, потому современники (и не только) и спорили. И приметы особняка Голициной в нём тоже есть. А вот внутренние покои полностью соответствовали дому, в котором жила семья  австрийского посла. Но откуда тогда Александр Сергеевич знал расположение спальни Долли, потайной двери и т.д. Значит он там был? Как? Когда? Предположения высказывались ещё при жизни Пушкина. Об этом вычитала в воспоминаниях современников о поэте.  И вот что я обнаружила  там же.

( рассказ Нащокина Бартеневу)
«Следующий рассказ относится уже к совершенно другой эпохе жизни Пушкина. Пушкин сообщал его за тайну Нащокину и даже не хотел на первый раз сказать имени действующего лица, обещал открыть его после. Уже в нынешнее царствование, в Петербурге, при дворе была одна дама, друг императрицы, стоявшая на высокой степени придворного и светского значения. Муж ее был гораздо старше ее, и, несмотря на то, ее младые лета не были опозорены молвою; она была безукоризненна в общем мнении любящего сплетни и интриги света. Пушкин рассказал Нащокину свои отношения к ней по случаю их разговора о силе воли. Пушкин уверял, что при необходимости можно удержаться от обморока и изнеможения, отложить их до другого времени. Эта блистательная, безукоризненная дама наконец поддалась обаяниям поэта и назначила ему свидание в своем доме.

 Вечером Пушкину удалось пробраться в ее великолепный дворец; по условию он лег под диваном в гостиной и должен был дожидаться ее приезда домой.   Долго лежал он, терял терпение, но оставить дело было уже невозможно, воротиться назад — опасно. Наконец после долгих ожиданий он слышит: подъехала карета. В доме засуетились. Двое лакеев внесли канделябры и осветили гостиную. Вошла хозяйка в сопровождении какой-то фрейлины: они возвращались из театра или из дворца. Через несколько минут разговора фрейлина уехала в той же карете. Хозяйка осталась одна. «Etes-vous l;?», и Пушкин был перед нею. Они перешли в спальню. Дверь была заперта; густые, роскошные гардины задернуты. Начались восторги сладострастия. Они играли, веселились. Пред камином была разостлана пышная полость из медвежьего меха. Они разделись донага, вылили на себя все духи, какие были в комнате, ложились на мех...

   Быстро проходило время в наслаждениях. Наконец Пушкин как-то случайно подошел к окну, отдернул занавес и с ужасом видит, что уже совсем рассвело, уже белый день. Как быть?  Он наскоро, кое-как оделся, поспешая выбраться. Смущенная хозяйка ведет его к стеклянным дверям выхода, но люди уже встали. У самых дверей они встречают дворецкого, итальянца. Эта встреча до того поразила хозяйку, что ей сделалось дурно; она готова была лишиться чувств, но Пушкин, сжав ей крепко руку, умолял ее отложить обморок до другого времени, а теперь выпустить его, как для него, так и для себя самой. Женщина преодолела себя. В своем критическом положении они решились прибегнуть к посредству третьего.

   Хозяйка позвала свою служанку, старую, чопорную француженку, уже давно одетую и ловкую в подобных случаях. К ней-то обратились с просьбою провести из дому. Француженка взялась. Она свела Пушкина вниз, прямо в комнаты мужа. Тот еще спал. Шум шагов его разбудил. Его кровать была за ширмами. Из-за ширм он спросил: «Кто здесь?» — «Это — я», — отвечала ловкая наперсница и провела Пушкина в сени, откуда он свободно вышел: если б кто его здесь и встретил, то здесь его появление уже не могло быть предосудительным. На другой же день Пушкин предложил итальянцу-дворецкому золотом 1000 руб., чтобы он молчал, и хотя он отказывался от платы, но Пушкин принудил его взять. Таким образом все дело осталось тайною. Но блистательная дама в продолжение четырех месяцев не могла без дурноты вспомнить об этом происшествии»


   Рассказ Павла Нащёкина Бартеневу стал известен лишь в 1922 году. Его опубликовал один из Пушкинистов М.А.Цявловский. Это вызвало большую полемику. И не мудрено. Но Нащёкин был другом Пушкина. Он любил и уважал поэта и долго хранил втайне, то, что он ему поведал. Бартенев был биографом поэта, но в своих работах он этот рассказ не использовал. Записи бесед с другом поэта П.В.Нащокиным в 1851 году, были обнаружены в одной из его черновых тетрадей. Сколько ещё всего хранится в архивах, которые не сожгли в революцию, Бог знает.
         
   Когда я это прочла, то не знала, верить или не верить? Если верить, то конечно не всему. А если не верить вовсе… То как объяснить описание этой ситуации такой схожестью с тем, что происходило в «Пиковой даме», когда Герман пробирался в спальню к Лизе,  как ожидал её приезда и как тайно покидал дом? Об этом писалось много, целые исследования проводились. И вот спустя некоторое время после ознакомления с рассказом Нащёкина,  покупаю книгу Раевского «Пушкин и Долли Фикельмон». Можно представить как я обрадовалась этой покупке. Одна из глав книги была посвящена этой теме. Рассказ Нащёкинва, Раевский не приводит, хотя ссылается на него. Книга писалась в Советское время и действовали соображения деликатности вопроса.

   Но меня заинтересовала не интимная сторона этого дела, а именно тайное посещение Пушкиным  этого дома и соответствие расположения комнат в доме Долли и доме графини в «Пиковой даме».  Возможно тогда, в 1970 году я бы прошла мимо такого факта, а вот сейчас… Раевский много материала собрал, проанализировал его, но этого ему показалось недостаточно. Он просто взял  и поехал на место своего исследования, прошёлся по этажам и аудиториям. А потом в соответствии с работой  А.С.Рейсрера «Дворцовая набережная,4», соотнёс помещения этого дома времён Пушкина с тем, что увидел в 1965 году. Кроме того, он прошёл путь, каким шёл по дому Герман (и Пушкин). Конечно, не всё (далеко не всё) сохранилось в том виде – время сделало своё дело.
 
   Но многое и сохранилось.  Оказывается читальный зал институтской библиотеки, который я помню и по прошествии стольких лет, помещается в бывшей столовой великобританского посольства. А в одном из абонементов библиотеки, когда-то находился салон графини Долли. В каком? Была ли я там? Может быть. И там бывал Александр Сергеевич.  Окна салона выходили на Марсово поле. Возможно я смотрела в то же окно, в которое и он… Кстати окна нашей аудитории тоже были обращены на юг. Только я теперь по прошествии  времени, забыла на каком этаже она была. А вот, где стоял стол, за которым мы с подругой сидели, помню прекрасно. Странно избирательна наша память. Если бы я знала, то лучше бы запомнила холл – белый зал, или танцевальное зало, где по воспоминаниям современников, а в частности графа Соллогуба, произошло объяснение Пушкина с Дантесоом  на приёме у Фикельмонов 16 ноября 1836 года. Я просто по определению не могла миновать этот холл. Но вот не помню.

   Пушкин любил бывать в этом доме. Впервые он туда приехал 10 декабря 1829 года. А в 1831 году здесь появилась и Наталья Николаевна. Долли пишет в своём дневнике,  что это был её первый выход в свет. Там часто бывал и друг Пушкина Пётр Вяземский. Долли вела с ним большую переписку. В век, когда не было телефонов, в высшем свете было принято посылать записки  даже на соседнюю улицу. Я когда читаю подобные письма, в две, три строки, возникает ощущение, что это эсэмэски, но написанные языком позапрошлого века.


   Прочитав всё, что касалось Пушкина, Долли, их окружения, я заинтересовалась: а что это вообще был за дом?  И каким был его первоначальный вид? Ведь фотографий тогда не было.  И вот совсем нечаянно в книге  «Дворцы и сады Русского музея», которая, казалось бы никакого отношения к моей теме не имеет, я нашла  репродукцию картины И.В.Г.Барта «Вид Невы у Дворцовой набережной и Летнего сада». Написана она в 1810-е годы. На ней как раз лучше всего видны два нужных мне дома №2  и №4 на Дворцовой Набережной. Да, сейчас они смотрятся несколько иначе. Но очень узнаваемы.  Фасад дома №4, выходящий на Неву вообще остался прежним. А вот там где сегодня находится Суворовская площадь, оказывается, был сад. И в середине дома №2 на уровне второго и третьего этажей  тоже виден сад – расположен он прямо на крыше первого этажа с большими окнами. По-видимому, там был большой зал. И обращён он в сторону Летнего сада.

  Ну и как после этого не заинтересоваться историей этих интересных зданий? Кто их построил? Когда? Кому они принадлежали до того как стали институтом Культуры, до того как впервые в одном из них появился Великий Пушкин. Сначала порылась в книгах и энциклопедиях, которые имеются в моём доме, потом  обратилась к помощи интернета. Я даже не предполагала, что там можно найти  сведения подобного рода. А здесь ещё и телевидение помогло: по каналу культура идёт цикл передач «Красуйся, град Петров», где интересно рассказывается об архитектуре  города на Неве.  И вот конце концов какая вырисовалась картина.               

  Начну с дома №2, так как его строительство началось раньше. Начали его строить для И.И.Бецкого в 1784-87 годах, а закончили в 1830-ом архитекторы Ж.Б.Валлен Деламон и В.П.Стасов. Стиль, в котором построен дом – классицизм. Но история этого участка начинается не с дома Бецкого. В первой половине 18-го века на этом месте были полковые казармы, бассейн и караульные помещения. Но в 1750-х годах архитектор Расстрели построил здесь деревянное двухэтажное здание оперного театра. В нём шла первая русская опера написанная Сумароковым.

    Не знаю, что случилось с театром, кажется сгорел, и участок передали для строительства Бецкому. После его смерти в 1795 году дом перешёл его дочери Анастасии, вышедшей замуж за строителя Одессы О.М. де Рибаса. (Позже будучи в Одессе я познакомилась с историей этой семьи). В 1830 году дом выкупила казна и передала его принцу Петру Григорьевичу Ольденбургскому. (Все, кто был в Гаграх, об этом принце уже наслышаны). Здание перестроили, висячие сады (которые сохранились на картине И.В.Г.Барта) убрали и на их месте надстроили этаж. И дом стал выглядеть так, как он выглядит сейчас. Спасибо художнику, который помог заглянуть в далёкое прошлое.

  В этом доме проходили музыкальные вечера и жизнь била ключом. А в 1917 году сын принца Александр Петрович продал дом  за полтора миллиона рублей временному правительству, которое передало его министерству просвещения. Но после октябрьской революции там устроили коммунальные квартиры. Можно представить как он выглядел, вспомнив фильм «Гадюка», там коммуналка 20-х годов показана во всей красе. Но в 1962-м году дом передали институту культуры им. Крупской. Теперь он называется университетом культуры.


   Есть интересный момент в истории этого дома. В 1791-96г. в этом доме жил И.А. Крылов. У него была типография, где печатался журналы  «Зритель»  и «Санкт-Петербург. Меркурий». Есть воспоминания современников, что Крылов любил по утрам ходить по комнатам совершенно голым и играть на скрипке. Его окна выходили на Летний сад и Лебяжий канал. Туда же выходили и висячие сады. Кто-то же обратил на это внимание… Тогда люди оставляли много интересного в письмах и дневниковых записях.

  А теперь о доме №4. Участок  расположенный рядом с домом Бецкого выделили П.А.Саймонову, но он строиться не стал. А построил дом Купец Ф.И.Гротен. Вернее для него это сделал в 1787 году архитектор Д.Кваренги. Но Гротен почему то домом не воспользовался и он перешёл Т.Т.Сиверсу (кто он такой и как это «перешёл» не нашла), а затем в 1793 году к княгине Е.П.Барятинской. А уже в 1796 году  дом купила Екатериа 11 и подарила его графу (позднее светлейшему князю) Н.И.Салтыкову, который был воспитателем трёх великих князей: сына Павла и внуков Александра и Константина. Салтыков  был важной фигурой – президентом Военной коллегии, а с 1812 по 1816 год – председателем Государственного Совета и комитета министров.

   В 1818 году дом был перестоен  архитектором К.И.Росси в стиле классицизма. До самой революции 1917 года он принадлежал семье Салтыковых. За ним и закрепилось историческое название «дом Салтыковых». Кстати так я его и искала в интернете. До 1818 года (когда была осуществлена перестройка дома), к нему прилегал сад и ограда до самого мраморного дворца.   Когда - то этот участок был выделен для строительства графу А.Р.Воронцову, но он от участка отказался, и на его месте разбили сад. Но в 1818-20 годах сад выкорчевали и сделали Суворовскую площадь. Сюда и перенесли  памятник  великому полководцу из глубины Марсова поля.  Тогда же в глухой стене, что теперь выходила на площадь пробили окна. Так она сохранилась и до наших дней. Фасад остался прежним с самого начала строительства этого дома. А вот со стороны Миллионной улицы, надстроили этаж, что дом никак не украсило. Окна  этой стороны дома выходят на Марсово поле. Именно туда подъезжали кареты с гостями, когда Фикельмоны устраивали приёмы.

   Но вот что интересно, в этом доме потомки Салтыкова никогда не жили. Его сдавали в аренду иностранным посольствам. Первым его арендовало Австрийское посольство с 1829 по 1855 год. А с 1829 по 1840 год послом был граф К.Л.Фикельмон и проживал в доме вместе со своей женой Дарьей (Долли) Фёдоровной Фикельмон в девичестве Тизенгаузен.

  Кто же такая эта Долли?  Её мать Елизавета Михайловна по первому мужу Тизенгаузен, а по второму Хитрово – дочь нашего великого полководца Михаила Илларионовича Кутузова и близкий друг и почитатель таланта Александра Сергеевича Пушкина. Женщина не без странностей, но очень образованная, она была вхожа во все знатные дома Москвы и Петербурга. Иногда досаждала поэту своим преклонением перед ним, на что он жаловался в письмах своим друзьям. Когда я эти письма  прочла   в молодости в альманахе «Прометей», то очень была возмущена: ну можно ли так о женщине, тем более дочери Кутузова! Но теперь, когда познакомилась ближе с воспоминаниями современников Елизаветы Михайловны, с историей её жизни, когда прочла много писем того времени, осуждения мои растаяли. Да можно ли мне судить о том, что происходило столько лет назад? Да и думал ли поэт, что всё это будет кем-то читаться по прошествии стольких лет.

   По воспоминаниям современников Дарья Фёдоровна была умна и красива. Судя по её дневниковым записям, о своём уме она тоже была высокого мнения, но красавицей себя не считала. А вот очень красивой называет Наталью Николаевну Гончарову. И притом не однажды. О её красоте Долли пишет «красота её небесная и несравненная», «невозможно быть прекраснее». Но ум жены Пушкина считает заурядным. И совсем иначе пишет о самом Пушкине. Вот  первая запись в дневнике, касающаяся Александра Сергеевича: «10 декабря 1829 года. Пушкин, писатель, ведёт беседу очаровательным образом, без притязаний, с увлечением и огнём, невозможно быть более некрасивым – это смесь наружности обезьяны и тигра…» А спустя  где-то года полтора она пишет, что когда Пушкин говорит, то не замечаешь, что он некрасив, так как его разговор сверкает умом.

   Вот такое отношение было у этой женщины к Пушкину и его жене. При таких страстях, рассказанное  Павлом Нащёкиным Бартеневу вполне может быть правдой. Пусть и не так всё происходило, как записал Бартенев (или рассказал Пушкин Нащёкину), но происходило. А я снова взяла повесть «Пиковая дама» и прочла уже с пристрастием и напрягая память, чтобы  вспомнить то немногое, что пришлось мне увидеть во время  пребывания в этом прекрасном доме. А может уже работало воображение. А потом ещё раз с помощью сферической панорамы прошлась вокруг этих домов по Набережной, по улице Миллионной, полюбовалась Лебяжьим каналом и Летним садом, и,  конечно же, не миновала Суворовской площади. Ведь именно в стене, обращённой к площади находилась дверь, через которую Герман ( а возможно и Пушкин)  крадучись покидали этот дом. Во всяком случае, так утверждает Раевский, а он прошёл этот путь и считает, что иным он быть просто не может.

   Не знаю, удастся ли мне ещё раз побывать в Петербурге, но перво-наперво я приду именно сюда. Меня мучает, что  я тогда в 2007 году этого места не узнала.  А потом уже ещё раз схожу к Пушкину на Мойку. Ведь теперь у меня не осталось непрочитанным ни одного его стихотворения, ни одного, даже не оконченного, произведения. Да и писем ему и от него, и воспоминаний о нём немало прочитано. Думаю, теперь на его последний приют я взгляну несколько иначе, чем раньше.

   Зачем я всё это написала? Я себе не раз задавала этот вопрос, но однозначно на него ответить не смогла. Может, чтобы самой в дальнейшем не забыть, возраст штука коварная, может это будет интересно моим внучкам, когда подрастут. А сюда выкладываю в надежде, что это заинтересует ещё кого-то, и тогда человеку не надо будет копаться в письмах, воспоминаниях, документах. А может наоборот  мои заметки, подтолкнут кого-то к более профессиональному подходу к этой теме.

   Да, в 1922 году в этом здании разместили коммунистический, политико-просветительский институт имени Крупской. С 1941 года это библиотечный институт, затем институт культуры имени Крупской, академия культуры и наконец - университет культуры.