ДГ16 Желать Преображения 1
Всю ночь мне снились чудовища. У них были человеческие лица, но нечеловеческая злоба в глазах. Злоба кипела в их жилах, а из черных пастей капала пенящаяся слюна. Рядом сидел Леот, и плакал.
- «Если вам говорят о ваших недостатках, не спорьте, а все запишите. Если вы осуждаете недостатки других, пусть даже за их спиной, запишите и это, ибо по определению все то, что вас раздражает в других, присутствует в вас в скрытой, глубоко завуалированной форме.» - Интересная книга, Домиарн.
Я выхожу из спальни, а Астангир поворачивается от моего стола с томом «Не Отчаяться на Закате» Пенециана. Утро – не самое лучшее для меня время дня. Зрение не фокусируется, и в голове туман.
Лекарь кладет книгу, подходит ко мне, и нежно обнимает.
- Мне нужна твоя помощь. – Шепчет он, и целует меня. – Умер пациент. Я сделал вскрытие, но так и не понял, что же случилось.
Не то, чтобы я надеялся, что он придет просто так, или хотя бы без трупа...
Мы спускаемся в подземелье, сталкиваясь на лестнице с Намигуром, одежда которого в крови.
- Идите, все готово! – Бросает он на ходу.
Внизу действительно все готово. Тело мужчины средних лет лежит на доске. Астангир уже покопался в нем. Но покопался странно, поверхностно. Я беру скальпель, и двигаю органы туда сюда. Увеличенная селезенка может указывать на инфекцию. По идее органы надо бы взвесить.
Лекарь напряженно наблюдает за мной.
- Пришел ко мне рано утром, от него сильно несло алкоголем. Я вообще пьяных не обслуживаю. Попросил его уйти. Но он сел, стал кашлять кровью. Я занялся другими пациентами. Прихожу, а он лежит мертвый.
- Обрати внимание на печень. Распухшая, циррозная. Сосуд, который поставляет в нее кровь, расширился в попытках кровь прокачать. Не вышло – кровь пошла в обход вот по этому сосуду. С алкоголиками это часто бывает. Но такой обходной маневр не предназначен для большого объема крови. Видишь, вот тут – он разорвался от напряжения. Это было только дело времени. Внутреннее кровотечение, кровь попала в пищевод. К моменту как он пришел к тебе, плюясь кровью, помочь ему было уже нельзя.
Астангир смотрит на меня, но не слушает. Уже не первая странность этого утра.
- А теперь скажи, зачем ты пришел, ибо я никогда не поверю, что ты не понял причины смерти, когда вся полость тут залита кровью, и ясно, что умер он не от аритмии?! За какого дурака ты меня держишь? И где Ирис?
- Из всех трех вопросов сложнее всего второй. – Умные, проницательные глаза оронтейнского лекаря проникают мне в самую душу.
- Ирис уехал. Ты пришел меня отвлечь... Потому что... Боже, Астангир!!!
Я выскакиваю из подземелья, хватаю висящий на спинке стула плащ, и мысленно зову Сарджи.
Они уехали около шести утра. То есть четыре часа назад. Теперь они могут быть уже где угодно. Где?
Прыткий Сарджи выскакивает из конюшни, и мчится ко мне. Мы никогда его не привязываем и не запираем. С тех пор, как я поделился с ним своим паразитом, он становится тем грустнее, чем умнее.
Наверное, есть специальная кармическая статья за то, что я сделал с этим конем. Он шлет мне картинку – Ирис уезжает на быстроногой и неутомимой Чирите, темно-серый плащ развевается в ветреных, предутренних сумерках. Это значит, что они будут мчаться весь день без остановки, и шансов нагнать их у меня нет.
Деревья на подъездной дороге даже не колышутся, а тихо двигают ветвями. Как будто их гладит незримая рука, и они отвечают, как ласковый кот – пригибаются, шевелятся, едва ли не мурлычут.
Куда ехать? Это становится ясно практически сразу же. Убегая, Ирис находился в колоссальном нервном напряжении. Эта струна «гудит» в воздухе, перегруженная его эмоциями.
Я выезжаю на дорогу, ведущую на Оронтейн. Куда еще Астангир мог отправить их, как не к себе домой?
Сарджи мчится галопом, чуя призрачный след также, как и я. Мелькающие по обочинам деревья завораживают, и в интенсивности погони забываешь обо всем. Дорога берет резко вправо, и вихревые потоки воздуха бросают натянутую струну тревоги Ириса прямо мне в лицо.
« - Я больше не могу тебя прятать, Амаранта. Третьего дня он явился ко мне в больницу без приглашения. Неровен час, он увидит тебя здесь, и тогда пиши пропало. Он убьет твоего ребенка.
- Почему он должен это сделать? Из ревности?
- Нет. Он просто псих с насквозь промоченной слезами историей болезни. Бегите, я его задержу.»
Барон Лио не устроил мне бурной сцены. И он ничего не сказал. Он взял Амаранту, и уехал. Но это не было внезапным порывом. Его страх копился давно.
Они промчались здесь отчаянной, стремительной стрелой. Ирис, тонущий в безбрежности осознания, что от меня их не спасет даже бегство, и Амаранта на шестом месяце, беременная потомком инопланетянки по имени Триана, биолога из команды Арилеота 14.
К вечеру следующего дня я подъезжаю к дому Симарелиуса на окраине Кауре, столицы провинции Оронтейн, очага образования и небывалого интеллектуального развития.
Он всегда мне рад, и широко открывает дверь. Но сегодня моего старика обволакивают старые, недобрые воспоминания. Симарелиус проводит меня в одну из комнат, шаркая тапочками на босу ногу, и останавливается, наблюдая, как я устало сажусь на кровать.
Я вижу его в профиль, и всего лишь на одно мгновение его лицо принимает выражение чудовища из моего утреннего сна, и глаза сверкают глубокой, невероятной злобой. Тьма маленькой комнаты делает черты его лица нечеткими, и от этого еще более жуткими.
- Так это Астангир их напугал, и послал к нам? Вот баламут. Из-за него все! – Симарелиус снова – мой добродушный старик, и в его лице нет и намека на чудовище, только что выглянувшее из глубоких пещер души.
- Нет. – Я вздыхаю. – Нет никаких внешних сил, которые делали бы нас невинными жертвами обстоятельств совершенно без причины. Астангир имеет право на свои подозрения, а Ирис много раз видел, как мне ничего не стоит убить человека. Кого я должен винить, что девушка, беременная от моего мужчины, потеряла голову от страха?
В его доме всегда витает запах ландышевых духов. Я не знаю, как это возможно. Быть может, потому, что старый губернатор бережно хранит образ моей матери, и ее любовь, и ее присутствие здесь почти ощутимы.
А еще он хранит обиду на Мевилда, что добавляет дурманящей горечи к запаху ландыша. И я отверг бы эту горечь, если бы не знал всепроникающей власти Обиды, ее губительной сладости, ее плотного тумана, в глубине которого рождаются монстры.
Лабиринт души Симарелиуса покрыт слизью обиды. Забыв о том, зачем я приехал, он садится рядом, и полночи рассказывает мне о том, каким дьяволом был Гидеалис, и как ужасно он обращался с Леозарит, и как он «неправ», и виноват решительно во всех проблемах...
И я почти готов с ним согласиться, когда понимаю, что обида – это Принц Гордыни, заставляющий нас бегать по кругу, потому что мы верим в нашу «правоту», и «неправоту» других... Смотрю в свою душу, и там – плюющееся кипящей слюной чудовище со злобой в глазах, вот-вот готовое вырваться наружу.
Конечно, во всем виноват Мевилд Гидеалис. А мы – ни в чем не виноваты.
Свеча на столе гаснет от легкого дуновения.
Симарелиус замолкает на полуслове, и хватается за мою руку. В окно заглядывает полная луна. На полу – изломанные тени. Внезапно вокруг нас – только могущество тьмы.
- Ты боишься оборотней, Домиарн?
Наверное, нужно ответить «да». Потому что один из них сидит рядом со мной. Днем – добрый и разумный человек, а ночью, наедине с собой – чудовище, одурманенное ядом обиды, упоительно перечисляющее грехи других, полностью отказывающееся видеть свое отражение в том, что оно так ненавидит.
Мы все – оборотни. И чудовище сидит в каждом из нас. Как Леот мог нас полюбить? Зачем он нас спас?