Мальчики и девочки Доктора Живаго

Иван Лещук
МАЛЬЧИКИ И ДЕВОЧКИ “ДОКТОРА ЖИВАГО”
По страницам романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго"

Бедные современные дети, жертвы нашей цыганщины,
маленькие безропотные участники наших скитаний...

Борис Пастернак, "Доктор Живаго"

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

"Шли и шли и пели "Вечную память... Торопливо в четыре лопаты забросали могилу. На ней вырос холмик. На него взошел десятилетний мальчик. Только в состоянии отупения и бесчувственности, обыкновенно наступающих к концу больших похорон, могло показаться, что мальчик хочет сказать слово на материнской могиле. Он поднял голову и окинул с возвышения осенние пустыри и главы монастыря отсутствующим взором. Его курносое лицо исказилось. Шея его вытянулась. Если бы таким движением поднял голову волчонок, было бы ясно, что он сейчас завоет. Закрыв лицо руками, мальчик зарыдал..." (Борис Пастернак, "Доктор Живаго").

Знаменитый роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго» начинается с описания похорон матери десятилетнего мальчика. За этот роман писатель получил Нобелевскую премию, за эту "книгу жизни" советская власть объявила его... «предателем» своего народа, этим "скандальным" романом он «весь мир заставил плакать» не только над красой земли русской, но и над трагичной судьбой своего многострадального народа. «Доктор Живаго» - это не только исторические хроники «страшных» лет России первой половины 20-го века; это драмы и трагедии жизней «мальчиков и девочек», которым выпала тяжкая доля родиться и жить в век перемен; их искания и странствия, их духовные и физические страдания – одна из основных тем сюжета романа...   

Священник не боялся смерти, он уже “пережил” ее. Но перечитывая "Доктора Живаго", его сердце вновь зарыдало. Вместе с неведомыми для него мальчиком неформальный пастырь оказался во власти слез. "Причастный тайнам" священник плакал "о всех забывших радость свою" (А.Блок), об искалеченных человеческим беззаконием и смутным временем судьбах печалилось его сердце. Священнику было больно и обидно за людей, судьба которых была переломана временами хаоса и безумия. И ему казалось, что плач его, ведомый лишь одному Богу, утешает всех страждущих и скорбящих; и ему хотелось верить, что «смерти не будет» (одно из черновых названий романа), и что «радость будет, что в тихой заводи все корабли, и что на чужбине усталые люди светлую жизнь себе обрели" (А.Блок).

Вспоминал священник, как совсем недавно и он встретил оцепененного горем мальчика, лежащего на еще совсем свежей могиле. Как и почему несчастный ребенок оказался один на могиле своей матери - священник тогда не знал. Но ему было открыто главное – горюющий ребенок не должен оставаться один на один со своим смертным горем! Обязательно и всегда должен найтись тот, кто поддержит его во время скорби, кто уведет его от могилы, смерти и безысходности. У мальчика «Доктора Живаго» такой человек нашелся: "К могиле прошел человек в черном, со сборками на узких облегающих рукавах. Это был брат покойной и дядя плакавшего мальчика, расстриженный по собственному прошению священник... Он подошел к мальчику и увел его с кладбища...  дядя говорил ему о Христе и утешал его" (Борис Пастернак, "Доктор Живаго").

Священник также подошел к «своему» мальчику, склонился рядом с ним на колени у могилы его матери, обнял и... долго молчал. А когда тот перестал плакать, он взял его за руку и увел с кладбища. Знал священник, что "ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор» (Франсуа Ларошфуко). Совсем мало говорил он тогда ребенку - больше утешал его своим присутствием и увлекал жизнью вместе. Из опыта знал священник, что разделенное горе – это полгоря, лишь любовь и терпение могут преодолеть отчаяние. И раскрывалось запечатанное горем сердце ребенка, и рассказывал он своему пастырю сокровенное. Окруженный душевным теплом ребенок начинал чувствовать, что он не одинок в своем безмерном страдании, и что разлука с мамой не вечна...

Как же похожи судьбы людей! И, действительно, драма жизни ребенка, которого встретил священник на кладбище, была очень сильно похожа на судьбу десятилетнего мальчика из "Доктора Живаго" - доктора Живаго, которого звали прежде Юрою... "Пока жива была мать, Юра не знал, что отец давно бросил их, ездит по разным городам Сибири и заграницы, кутит и распутничает, и что он давно просадил и развеял по ветру их миллионное состояние... В беспорядке и среди постоянных загадок прошла детская жизнь Юры, часто на руках у чужих, которые все время менялись. Он привык к этим переменам, и в обстановке вечной нескладицы отсутствие отца не удивляло его" (Борис Пастернак, "Доктор Живаго").

Священник читал "Доктора Живаго, а пред его взором представали миллионы детских жизней, искалеченных взрослыми смутами, войнами и амбициями; разные бывают войны - и гражданские, и семейные, и... «священно-церковные». Неформальный пастырь читал и невольно вспоминал не только ужасный хаос кровавых войн, созерцал не только насилие над жизнью и разорение великой России - он видел страшные последствия скрытой и явной безотцовщины. Ведь отцы "Доктора Живаго" - кто на каторге, кто на войне гражданской, кто бросается на всем ходу со скорого поезда... А в это время их дети, мальчики и девочки, «образовываются» и совращаются другими. «Я – надломленная, я с трещиной на всю жизнь. Меня преждевременно, преступно рано сделали женщиной, посвятив в жизнь с наихудшей стороны», - откровенно признается Лара, одна из главных героинь романа.

Доколе, Господи, доколе? Доколе войны и смуты будут разделять наши семьи, мужей и жен, отцов и детей? Доколе отцы (и матери!) будут расходиться и разводиться, бросать своих детей на произвол судьбы, кутить и распутничать, разрушая судьбы невинных душ? Доколе оставленные родителями дети будут через всю жизнь нести на себе непосильный крест отверженности и уходить из жизни, так и не познав ее настоящего смысла? Доколе, Господи, доколе!? Так вопрошал священник Господа, так он молился о "всех забывших радость свою" мальчиках и девочках. Дети для священника всегда являлись «сосудом божьей радости», символом чистоты, украшением жизни...

Все, что “вытворяют” со своей жизнью взрослые – словно через призмы преломляется и через детские судьбы. «Людям в годы революции стало казаться, что они могут отступить от христианских заповедей, они жаждали управлять собственной жизнью. На самом деле, они верят ложным, временным ценностям, находятся во власти преходящих соблазнов» (Борис Пастернак, "Доктор Живаго"). И бродили по великой земле русской неприкаянные души, не нашедшие места странники, маялись...

Опустошение, произведенное «странным» отсутствием отца и неожиданной смертью матери – оставит неисгладимый след в жизни мальчика «Доктора Живаго». "Мамочка", — посмотрев издали в ту сторону, прошептал он почти губами тех лет". И еще долго в сознании сына будет появляться образ его матери: "Юра поминутно поворачивался направо и налево. Над лужайками слуховой галлюцинацией висел призрак маминого голоса, он звучал Юре в мелодических оборотах птиц и жужжании пчел. Юра вздрагивал, ему то и дело мерещилось, будто мать аукается с ним и куда-то его подзывает. Юре становилось все грустнее. Ему хотелось плакать. Он повалился на колени и залился слезами.

 — Ангеле Божий, хранителю мой святый, — молился Юра, — утверди ум мой во истиннем пути и скажи мамочке, что мне здесь хорошо, чтобы она не беспокоилась... Мамочка была такая хорошая... Мамочка! — в душераздирающей тоске звал он ее с неба... и вдруг не выдержал, упал наземь и потерял сознание. Он не долго лежал без памяти. Когда он очнулся, он услышал, что дядя зовет его сверху. Он ответил и стал подыматься. Вдруг он вспомнил, что не помолился о своем без вести пропадающем отце..." (Борис Пастернак, "Доктор Живаго"). Перед лицом смертной разлуки – могут потерять сознание не только дети. Пройдет много лет, и уже двадцатилетний Юрий, будет вспоминать "как он безутешно плакал, пораженный горем и ужасом". С тех пор он уже "ничего не боялся, ни жизни ни смерти, все на свете, все вещи были словами его словаря".


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Погружаясь в странно переплетенные судьбы героев "Доктора Живаго" (первоначальное название романа - "Мальчики и девочки"), священник все больше и больше осознавал не только тяжкие последствия революций и войн, но и не менее страшный трагизм духовного бессилия человеческого сердца, оторвавшегося от настоящей близости с Богом. Откровенно разбитые жизни «мальчиков и девочек» романа вновь напоминали ему о главной проблеме каждого неудовлетворенного жизнью человека - духовного сиротства. Да и сам автор "Доктора Живаго"  был "не удовлетворен своей жизнью, своим поведением, своим творчеством... Создание романа было и сознательным покаянием и сознательной жертвой" (Наталья Иванова). И вполне возможно, что "Доктор Живаго" - это и личная исповедь самого писателя, далеко не праведника; вполне возможно, что это его публичное покаяние перед Богом и за свой "любовный треугольник", и за свою шаткую позицию философа... "Пастернак скорбел в своем романе о поругании самого дорогого, чем наградил творец человека, - его богоподобия... Пастернак пишет о себе, о своей изломанной личности, о разоренной земле. Надежда одна - Бог!" (О.С.Колесова).

Священнику так хотелось изменить сюжет романа! Ему хотелось, чтобы уже возмужавший Юрий (доктор Живаго) трепетно преклонялся не только перед таинственной красотой земли русской и "своих" женщин; чтобы он состоялся не только как врач и поэт, но и как безусловно верный своей жене и детям сильный мужчина. Состоялся, несмотря на революции и войны, разлуки и другие «смуты» жизни. Понимал священник, что жизнь полна искушений и соблазнов, но все-таки желал, чтобы «его» доктор не плыл по течению жизни! Священнику хотелось (и так советовала Борису Пастернаку поэтесса Анна Ахматова), чтобы "Юрий Живаго не стал мячиком между историческими событиями, а сам старался как-то на них влиять". Но чем дальше пастырь погружался в "Доктора Живаго", тем больше он разочаровывался в нравственных выборах «мальчиков и девочек» знаменитиго романа. Взрослые люди оказывались, на самом деле, «заигравшимися» жизнью и друг другом детьми, бесконечно ищущими «себя» в нравственно перевернувшемся мире...

Это правда, что взрослые порой сгибаются под тяжестью личностных потрясений и трагедий, но что же делать их детям? Возможно ли сохранить непорочную душу в порочно-тяжкое время? Главный герой романа, Юрий Живаго, изменяя своей законной и «любимой» жене (Тоне) с другой женщиной (Ларой), "изнемогал под тяжестью нечистой совести". Несмотря на это он всеми силами пытался защитить свою "сладкую" теологию, оправдывающую измену и обман, защищающую его тайную связь с любовницей. «Прошло более двух месяцев с тех пор, как в одну из своих поездок в город он не вернулся к вечеру домой и остался у Ларисы Федоровны, а дома сказал, что задержался по делу в городе и заночевал на постоялом дворе... Он давно был на «ты» с Антиповой и звал ее Ларою, а она его – Живаго. Юрий Андреевич обманывал Тоню и скрывал от нее вещи, все более серьезные и непозволительные... Дома в родном кругу он чувствовал себя неуличенным преступником. Неведение домашних, их привычная приветливость убивали его...» (Борис Пастернак, "Доктор Живаго").

Что это, нравственная слабость и нечуткость разбитого жизненными скитаниями мужчины? Драматическая история действительно несчастной любви доктора-поэта, который никак не может разобраться в своих чувствах к двум женщинам (жене и... любовнице)? Юрий Живаго – грешный «праведник» или ...? Многое можно списать на  тяжелое время, разлуки и смуты души, но ведь истинная нравственная суть человека как раз и проявляется в экстремальных обстоятельствах. Странная у греха «логика» - она способна поэтизировать измену и мужьям, и женам; эта странная логика греха способна воспевать красоту порока и "настоящую" любовь «на стороне». Но ведь на чужом несчастье счастья не построишь! И как же жить оставленным во имя "настоящей" любви мужьям и женам, куда деваться их детям? Так часто бывает, что чрезмерная сосредоточенность на себе и своих потребностях, отстраняет нас от сочувствия другим судьбам...

Священник читал и перед его взором представали немые обвинители главного героя "Доктора Живаго" - его жена и дети. Увлеченный своей "сладкой" теологией, поддавшись волнам стрессовых обстоятельств жизни и  "головокружительной" любви к другой женщине, доктор Живаго, фактически, предает своего первого сына от законной жены. Понимает доктор, что это безнравственно, но женская прелесть ослепляет его смертельно...

За душу несчастного отца и мужа начинает бороться совесть - голос Божий в душе человека. Впечатлительному доктору-поэту даже приснится "совестный" сон, казнящий его нравственное преступление против сына: «Он находился в Москве, в комнате перед запертою на ключ стеклянною дверью, которую он еще для верности притягивал на себя... За дверью бился, плакал и просился внутрь его мальчик Шурочка... Позади ребенка, обдавая его и дверь брызгами, с грохотом и гулом обрушивался водопад испорченного ли водопровода или канализации... Обвал и грохот низвергающейся воды пугали мальчика до смерти. Не было слышно, что кричал он... Но Юрий Андреевич видел, что губами он складывал слова: «Папочка! Папочка!» У Юрия Андреевича разрывалось сердце. Всем существом своим он хотел схватить мальчика на руки, прижать к груди и бежать с ним без оглядки куда глаза глядят. Но, обливаясь слезами, он тянул на себя ручку запертой двери и не пускал мальчика, принося его в жертву ложно понятым чувствам чести и долга перед другой женщиной, которая не была матерью мальчика и с минуты на минуту могла войти с другой стороны в комнату» (Борис Пастернак, "Доктор Живаго"). Принося его в жертву ложно понятым чувствам - как точно сказано... Мир наполнен детьми, которых принесли в жертву мужчины и женщины, впавшие в искушение, увлеченные романтическими грезами своих бесконечных исканий...

Но совесть – неподкупна... И размышляя об оставленной им жене, ожидающей второго ребенка, доктор-поэт не мог избавиться от божественного голоса внутри своего сердца: «Он строил догадки о них [беременной жене и сыне – И.Л] одну другой ужаснее. Вот Тоня идет полем во вьюгу с Шурочкой на руках. Она кутает его в одеяло, ее ноги проваливаются в снег, она через силу вытаскивает их, а метель заносит ее... о, но ведь он все время забывает, забывает. У нее два ребенка, и меньшого она кормит... Обе руки ее заняты и никого кругом, кто бы мог помочь. Шурочкин папа неизвестно где. Он далеко, всегда далеко, всю жизнь в стороне от них, да и папа ли это, такими ли бывают настоящие папы?»
(Борис Пастернак, "Доктор Живаго").

И кажется, пробудиться бы наконец от летаргического сна самосожаления и самооплакивания, а услышав вопиющий глас совести - навсегда отречься от духа измены, от любовницы, назвать бы все своими именами. Но порочно-сладкая связь (страсть) - не отпускает доктора, и он послушно «примиряется» со своим любовным треугольником... Когда же в очередной раз он оставляет двух своих дочерей от третьей женщины (Марины) - его уже не мучает совесть: «Он сообщал им, что в целях скорейшей и полной переделки своей судьбы хочет побыть некоторое время в одиночестве, чтобы в сосредоточенности заняться делами».

Своего пятого ребенка доктор Живаго предает почти автоматически - о рождении дочери он даже не подозревает. Мать же его малютки, Лара (которую он любил и боготворил, как "белую прелесть"), оставленная им в состоянии безысходности, отдает девочку на воспитание какой-то сторожихе... Горькой оказалась судьба последней дочери доктора Живаго. О ней скажут, что «она из беспризорных, неизвестных родителей. Наверное, где-то в глубине России, где еще чист и не тронут язык, звали ее безотчею, в том смысле, что без отца».

Смутные времена, ложные романтические идеалы, духовное сиротство - сколько судеб они искалечили! Господи, сколько жизней разбитых, вовек их не склеить, вовек не вернуть былое, не собрать утерянное... Жизнь доктора Живаго обрывается внезапно, он умирает в трамвае от сердечной недостаточности; умирает в состоянии трагического раскола жизни, вдали от всех «своих» женщин и детей, в состоянии одиночества и униженности. В конечном итоге, он потерял и себя, и своих любимых...

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела..." – Б.Пастернак

«Восемь или девять последних лет … перед смертью… он всё больше сдавал и опускался, теряя докторские познания и навыки и утрачивая писательские, на короткое время выходил из состояния угнетения и упадка, воодушевлялся, возвращался к деятельности, а потом, после недолгой вспышки, снова впадал в затяжное безучастие к себе самому и ко всему на свете… Бедные современные дети, жертвы нашей цыганщины, маленькие безропотные участники наших скитаний» (Борис Пастернак, "Доктор Живаго").

Иван Лещук, livan@usa.com